КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко

Так червь сомнений проник в умы американских законодателей. Опять появились «неверующие», только уже за пределами разведсообщества. Но если судить по словам Бэгли, который сказал: «Носенко был подставой, является подставой и всегда будет подставой», то подозрения в подлинности перебежчика у бывших сотрудников ЦРУ сохраняются и по сей день.

Я хотел на этом поставить точку и завершить главу. Закончено сравнительное хронологическое изложение событий, представлены некоторые авторские комментарии по ходу их развития. Можно было бы этим и ограничиться, коль скоро судьба Идола как таковая не является самостоятельным сюжетом моей книги. Но, как уже говорилось ранее, она неразрывно переплелась с судьбой Освальда, который является главным персонажем моего исследования, и КГБ. Кроме того, противная сторона (ее небольшая, но влиятельная часть) заблудилась в «системе трех сосен»: КГБ — Освальд — Носенко, и в результате мрак, покрывавший тайну участия КГБ в далласских событиях, до конца так и не был рассеян. Все это вынуждает меня высказать свое сугубо личное мнение о том, почему за океаном Идол превратился в «злого духа», а не стал ключом к разгадке самого «таинственного» для тамошних разведывательных служб периода жизни Освальда.

Читателям, которые не любят готовых решений, предлагаю прервать чтение на этой странице, поразмыслить над изложенной историей, оценить действия сторон, сделать свое заключение и потом, если появится желание, продолжить чтение и сопоставить выводы с мнением автора. Итак, прежде чем поделиться своими умозаключениями, должен подчеркнуть, что в основу анализа, на котором они построены, легли фактические сведения по теме, взятые из книг западных авторов, отдельные официальные документы разных организаций в США, а также материалы уголовного дела КГБ, воспоминания о тех днях — мои и моих коллег, в том числе имевших непосредственное отношение к расследованию бегства Идола. Понятно, что выводы делались с позиции продолжительного опыта работы в КГБ и частичного знания методов деятельности противостоящих спецслужб.

Так почему же зашли в тупик опытные специалисты по советским делам, занимавшиеся в ЦРУ делом Носенко?

Попробую назвать и рассмотреть три причины, или три ошибочных подхода, которые мне видятся главными. Начну по порядку.

1. В конце декабря 1961 года в ЦРУ появился «свежий» перебежчик, сотрудник резидентуры КГБ в Хельсинки. Это был большой подарок для Джеймса Энглтона, только что отметившего седьмую годовщину на посту начальника внешней контрразведки ЦРУ, куда он был назначен в 1954 году, по странному совпадению — 20 декабря, то есть в День чекиста — ежегодный ведомственный праздник КГБ.

Анатолий Голицын, получивший в американской разведке псевдонимы AEЛAAЛE и Джон Стоун, в британской — КАГО, а в КГБ — кличку Горбатый, помимо прочей оперативной информации однозначно заявил американцам, что в ЦРУ внедрен высокопоставленный советский агент. Это немедленно сделало его фаворитом Энглтона, который, одержимый такой же идеей, все семь лет неустанно охотился за «кротом» в ЦРУ, включая даже самый высший эшелон. Одновременно Стоун представил модель будущей работы КГБ с подобным агентом: для его поддержки будут направляться люди извне под легендой перебежчиков или двойников, которые, передавая фрагменты дезинформации, должны подкреплять доверие к внедренному агенту. Внедренный человек, в свою очередь, будет способствовать подтверждению подлинности пришельцев извне. Несостоятельность модели, показанной как общий подход КГБ к работе с ценной агентурой в спецслужбах противника, очевидна, ведь подготовка и привлечение новых людей к ее реализации, расширение «технологического пространства» проведения всей операции, разрастание внутренней и внешней оперативной информации по ней не способствуют обеспечению безопасности ценного источника, а создают дополнительные слабые звенья и тем самым больший риск провала. Но Стоун явно заботился о собственной безопасности. К модели он добавил еще то, что направляемые КГБ в будущем «перебежчики» будут также выполнять задания по его личной компрометации и дискредитации переданных им сведений. Заняв место фаворита, он ограждал себя от возможных в будущем конкурентов и создавал для них прокрустово ложе.

Позволю себе сделать небольшое лирическое отступление. Когда я перешел из географического отдела Первого главного управления во внешнюю контрразведку, Горбатый, работавший там же, находился в Финляндии, и я не был знаком с ним. Летом 1961 года, когда я готовился к предстоящей командировке в Мексику, в коридоре мне встретился коллега, с которым мы познакомились в период проведения Всемирной выставки «Экспо-58» в Брюсселе. Узнав, что я делю кабинет с несколькими работниками, что создает определенные неудобства, Валерий, так его звали, предложил перейти к нему в комнату, где он пока располагался один, и на следующий день я перебрался к нему со своим бумажным хозяйством. Валерий рассказал мне, что за тем столом, который я занял, несколько дней работал сотрудник линии контрразведки из Финляндии, который сопровождал бывшего «невозвращенца», пожелавшего вернуться на Родину. Оперработник выехал назад в резидентуру буквально накануне моего прихода в этот кабинет. Валерий охарактеризовал его как известного в отделе «теоретика» и перспективного сотрудника, соавтора новой концепции организации безопасности советских учреждений и граждан за рубежом, авторы которой были поощрены самыми высокими инстанциями и получили чуть ли не государственные награды.

Когда, уже будучи в Мексике, я в конце того же 1961 года знакомился с ориентировкой Центра об измене Горбатого, то понял, что именно с ним я разминулся всего на несколько часов в кабинете Валерия. Даже кратковременный контакт с ним тогда, вероятнее всего, перечеркнул бы мою еще не начавшуюся разведывательную карьеру. Валерий, который был куратором Горбатого в Центре, стал «невыездным», был переведен во внутреннюю контрразведку, затем вновь вернулся в Первое главное управление, но его карьера, так же как и многих десятков других разведчиков, была погублена.

Судя по всему, в силу стечения обстоятельств модель Горбатого не подверглась глубокому критическому анализу в ЦРУ, а была принята на ура, превратившись таким образом в ловушку для ожидаемых перебежчиков, один из которых не замедлил объявиться и попался в нее. В ту же ловушку был затянут и Бэгли, восторженно вернувшийся из Женевы в Вашингтон с крупным, как он считал, уловом. Прогноз оправдался, модель Горбатого — Энглтона заработала.

Появление в 1964 году того же перебежчика со взрывоопасной информацией об Освальде и его противоречивое поведение в ходе опросов просто еще более укрепили убеждения сторонников модели. Может, я ошибаюсь, но такое впечатление, что в ажиотаже первых месяцев работавшие с перебежчиком просто не задумывались над вопросом, как может инициатор серьезной «долгоиграющей» и многоцелевой подставы полностью отдать ее в руки противника, тем более если это кадровый руководящий работник, таким образом лишив себя возможности иметь с ним связь и контролировать его и тем самым превратив всю операцию в абсурд. Именно поэтому я считаю изоляцию Идола правильным тактическим шагом, поскольку это в первую очередь отсекало пуповину подозреваемой подставы. Тем не менее модель как стратегия, очевидно, продолжала подчинять себе все действия, по крайней мере до опубликования отчета Комиссии Уоррена. Постепенно ее недееспособность становилась все заметнее, но отказаться мешала уже сила инерции бюрократической структуры. Признать изначальную ошибочность модели означало бы расписаться в собственной некомпетентности со всеми вытекающими последствиями. Предпринимается лихорадочный поиск лазеек для ухода от ответственности. Появляются соображения Бэгли об избавлении от источника головной боли, затем принимается блестящее бюрократическое решение перебросить дело с больной головы на здоровую. Чтобы побыстрее выветрился дух модели, убирают подальше ее покровителей. Кстати, «великая чистка славян» — это тоже последствия модели, ибо, по данным Горбатого, тот самый агент в ЦРУ, из-за которого и городился весь огород, славянского происхождения. Такова, по моему мнению, первая оперативная ошибка по делу АЕФОКСТРОТА.