Золотой стандарт: теория, история, политика - Сборник

Поскольку ювелиры происходили из ростовщиков и получали соответствующую подготовку, использование средств клиентов казалось им почти естественным, пока в резерве оставалось достаточно средств для удовлетворения требований депонентов. В результате отношения между клиентом и банкиром постепенно перешли от схемы «владелец имущества—ответственный хранитель» к схеме «кредитор—должник». «Таким образом, ювелир-хранитель превратился в должника вкладчика, а последний стал инвестором, ссужавшим деньги ювелиру за „вознаграждение“»[417]. Из складских квитанций расписки ювелиров превратились в долговые расписки, представлявшие сумму наличных денег, которую можно было изъять по первому требованию. Выплаты по этим распискам производились либо конкретному лицу, либо предъявителю.

Постепенное изменение характера отношений с ювелирами происходило незаметно для вкладчиков, они по-прежнему считали «вклад» своей собственностью, а не займом банкиру. Вот как описывает Пауэлл эту трансформацию юридических взаимоотношений банкиров и их клиентов: «Мы видели, что изначально он [ювелир-банкир] выступал лишь ответственным хранителем. Но хранителю запрещено без явного согласия депонента каким бы то ни было образом пользоваться вверенным ему имуществом для личных целей, если только такое использование не является необходимым для сохранности самого имущества (например, для сохранности вверенной попечению лошади требуется давать ей физические нагрузки)»[418]. Как указывает Пауэлл, согласно законодательству об отношениях владельца имущества и ответственного хранителя хранитель обязан вернуть имущество, «идентичное переданному на хранение, что в случае монет почти невозможно… На деньгах нет отметок. Один пенс не отличить от другого»[419].

Таким образом, заменимость денег в сочетании с привычным для ювелиров характером их бизнеса привели к перерождению банковского дела – от ответственного хранения к долговым отношениям. Вопрос о том, каким образом произошли эти изменения в юридических отношениях, поставлен Пауэллом: «Когда же была принята доктрина о том, что банкир – просто должник, а не ответственный хранитель (bailee) или, тем более, не попечитель (trustee) средств своих клиентов? Какие обстоятельства привели к этому изменению его юридического положения и создали экономического „мутанта“ [sport], который привел к перерождению финансовой системы, неизмеримо усилив ее власть? Каким образом расписки и квитанции утратили связь с конкретным вкладом и стали относиться лишь к банкиру в целом?»[420]

Перемены происходили эволюционно. В XVII—XVIII вв. клиенты банков обращались в суд по поводу банковской деятельности с частичным резервированием и юридического статуса клиентских депозитов. Почти всегда вердикты судов гласили, что банкир – просто должник, а не ответственный хранитель или попечитель. Почему? В основном по причине того, что находящиеся на хранении деньги или монеты не имеют отличительных признаков. Это условие было sine qua non[421] в делах об отнятии имущества – краже или ограблении: по мнению судов, украденное имущество или товары должны быть идентифицируемы. Но монеты конкретного клиента идентифицировать было невозможно. Таким образом, в силу естественной заменимости денег банкира нельзя было привлечь к ответу в качестве ответственного хранителя. Суды рассматривали дела с участием банков так же, как и в любых других случаях, имеющих отношение к мошенничеству или краже; они просто не видели особой природы денежных вкладов. Вследствие этого «на хранение передавались неупакованные и соотвественно неидентифицируемые монеты, а единственный образ действий ответственного хранителя по возврату денег – долг»[422].

Окончательно эта проблема была разрешена в Англии только в начале XIX в. Некоторые вкладчики вновь поставили под сомнение традиционные решения английских судов, утверждая, что «банки должны нести ответственность не меньшую, чем несет класс ответственных хранителей, в число которых входят транспортные компании, хозяева постоялых дворов и прочие»[423]. Однако «в 1833 г. в судебном процессе „Питты против Глегга“ суд постановил, что суммы, зачисляемые на счет клиента банкиром, пусть и называемые обычно вкладами, в действительности являются займами клиентом банкиру»[424]. Тем не менее суды понимали, что использование термина «вклад» вводит в заблуждение, хотя и дозволяли банкирам его использовать. Развивая эту точку зрения, лорд Коттенгэм на процессе «Фоули против Хилла» в 1848 г. постановил: «Деньги, помещенные на хранение к банкиру, для всех намерений и целей суть деньги банкира, который волен поступать с ними по своему усмотрению. Используя их, он не виновен в злоупотреблении доверием. Он не несет ответственности перед принципалом за то, что подвергает их опасности, ввязываясь в случайную спекуляцию; он не обязан хранить их или обращаться с ними как с собственностью принципала, но он, разумеется, несет ответственность за сумму, потому что, получив эти деньги, он заключил договор о выплате принципалу по его требованию суммы, эквивалентной той, которую он получил на руки»[425].

Поэтому Пауэлл заключает: «Отношения между банкиром и клиентом по типу „должник—кредитор“, а не „попечитель—бенефициар“ или „ответственный хранитель—владелец имущества“, по всей видимости, рассматривались как установленный факт – очевидный, общепризнанный и практически непреложный»[426].

Изменение в юридическом статусе банкира постепенно позволило легализовать банковское дело с частичным резервированием, которое на Западе вскоре превратилось в священный институт. Вопросы о юридическом статусе взаимоотношений банкира и клиента или о том, должны ли банки хранить звонкую монету в количестве, равном всем требованиям вкладчиков, больше не поднимались. Напротив, вопросами практической важности стали выбор между здоровой и нездоровой банковскими практиками, а также уровень резервов, требующийся для сохранения доверия публики. Термины «погашаемость» [«redeemability»] и «имущественный иск» [«claim of ownership»] перестали употребляться; в моду вошли «конвертируемость» [«convertibility»] и оптимальная «норма резервирования». Более того, в условиях системы с частичным резервированием «в практике современного банковского дела пассивы формируются преимущественно из обязательств до востребования или с краткосрочным уведомлением, а хранящихся в банке «наличных денег» достаточно для оплаты лишь малой доли этих обязательств[427].