Страшные истории Сандайла - Катриона Уорд

Взвесив все варианты, я решила, что пусть мама лучше думает, что все это сделала я, включая и историю со зверушками. Благодаря этому у Энни будет время остыть. Если оставить ее в покое, она порой и правда остывает. Мне казалось, что, пока она лежит больная в постели под присмотром кого-то из взрослых, а миссис Гудвин дома не одна, а с мистером Гудвином и их мальчиками, Энни вряд ли сможет что-то сделать. Но теперь я опасаюсь, что ошиблась в своем выборе.

Смайлик в виде орущей мордашки.

С такой скоростью мама на моей памяти еще не ездила.

– Ну почему, почему я не догадалась? – снова и снова твердит она. – Почему?

Щенок Дампстер сделался совсем маленьким и юркнул ко мне в рукав. Я боялась, что потеряла его вместе с Колли, но он приковылял на своих трех лапах в тот самый момент, когда мы сели в машину. Поскольку где-то там покоится его косточка, думаю, какая-то его частичка навсегда останется в Сандайле.

– Как бы нам не опоздать, – говорю я, почти уверенная, что так оно и будет. – Как бы она уже не скормила Ханне лекарство.

– Миссис Гудвин, – на автомате поправляет меня мама, несколько раз зажмуривая и открывая глаза, будто ей мешают контактные линзы. – Успеем. Она не станет этого делать… Энни сама не понимает, что делает. Она очень умна… Сообразительная девочка…

Мама без конца себе таким вот образом противоречит, каждой следующей фразой перечеркивая предыдущую.

Я вспоминаю картину, озаренную светом Бледняшки Колли. Два борющихся силуэта. Плоть против плоти. И молниеносно захлопываю свой разум. БОЛЬШОЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ.

– Мам?

– Что, Колли?

– Я и в самом деле обалденно провела в Сандайле время. Только ты и я – это было здорово.

Она слегка смеется сквозь слезы.

– Ты самая странная девочка на всем белом свете, – говорит она, – в точности как твоя мама.

В ее больших глазах стоит блеск. Она вытирает рукой щеку и говорит:

– Я тоже отлично провела время.

– А если мы опоздаем? – спрашиваю я. – Что с ней будет? В смысле с Энни?

– Мы ее защитим.

Ее губы сжаты в невидимую линию.

– Но как?

– Не знаю. Я что-нибудь придумаю.

Мама права. Если мы не защитим Энни, в конечном итоге она окажется в тюрьме для малолетних преступников, и мне ее будет страшно не хватать. Я уже сейчас чувствую боль от расставания с ней. Если ее упекут за решетку, она может умереть. И наверняка будет много плакать. Стоит мне только об этом подумать, как у меня у самой щиплет в глазах, а сердце в груди грозит вот-вот разорваться. Тюрьма для Энни точно не вариант.

Защищать ее нам придется до самого конца. У меня никак не идут из головы мысли о продолжительности человеческой жизни. Когда-нибудь умрет мама, и я останусь с ней совершенно одна. Сколько лет мне суждено будет переживать за Энни и постоянно ее опекать, следя за тем, чтобы она никому не причинила зла? Я уже так устала, а ведь мне только двенадцать. Какая-то частичка моего разума вспоминает о вставке, жалея, что мама от нее избавилась. Вполне возможно, что Энни она бы помогла. Получается, я плохой человек, ведь сестренку надо принимать такой, какая она есть.

На что надеяться, теперь неизвестно. Я знаю только одно: что бы ни случилось, отныне Энни навсегда предстоит стать часами, отсчитывающими мою жизнь.

В два часа ночи мы с ревом врываемся в Сьело. Мама вся дрожит, а когда вписывается в поворот, у нее с руля чуть соскальзывают потные пальцы. От частого, сбивчивого дыхания ее грудь ходит ходуном. Мы подались вперед, до предела натянув ремни безопасности, будто от этого машина может поехать быстрее.

На нашей улице темно. Район у нас хороший, и спать здесь ложатся рано. И только в конце квартала горит огонек. В спальне на втором этаже дома Ханны сияет маленькая розовая лампа – настоящей путеводной звездой, указывающей нам путь домой.

Послесловие

В начале работы над «Страшными историями Сандайла» я точно знала, что хочу написать об отношениях между матерями и дочерьми, о природе и воспитании, о семье и свободе воли – о всем том, из чего состоит человек. Люди размышляли и продолжают размышлять на эти темы с тех самых пор, как вообще появились. Где среди этих «сил» лежит наша истинная природа? Насколько мы – это мы и почему? Я знала, что роману нужна структура, в которой будут отражены все эти вопросы, – но какая именно?

И только наткнувшись на сайт под названием The Black Vault (https://www.theblackvault.com/documentarchive/), где хранятся тысячи рассекреченных документов ЦРУ, я нашла ключ. Меня заинтересовал один конкретный эксперимент, проводившийся в рамках проекта МКULTRA, – его целью был поиск и изучение средств манипулирования сознанием.

В конце 1960-х годов в Лэнгли, штат Вирджиния, ученые из ЦРУ вживляли в мозг собак электроды. Они стимулировали системы вознаграждения – в итоге собаки научились искать приятных ощущений, и при помощи ручного контроллера их можно было попросить поменять направление движения и выполнить простые действия. В конце концов ЦРУ удалось заполучить шесть собак «на дистанционном управлении». После, следует отметить, нескольких мрачных проб и ошибок.

Программа модификации поведения включала эксперименты и на людях. Известно, что Теодор Качинский (Унабомбер) во время учебы в Гарварде в конце 1950-х годов входил в группу студентов, подвергшихся одному из этих весьма противоречивых экспериментов. До сих пор не утихают споры о том, насколько страдания и душевные муки, вызванные этой программой, повлияли на его дальнейшее поведение. Родился ли Качинский террористом, или, как некоторые называют его, серийным убийцей, или ЦРУ помогло ему стать таковым?

Через несколько лет эксперименты над собаками в Лэнгли прекратились, поскольку не нашли практического применения. Я считаю, это особенно отвратительно – жадность и вопиющая боль, причиненная живым существам ради инноваций.

И тогда я поняла: я должна написать об этом. Меня удивило, что никто еще не сделал этого до меня.

Самонадеянность экспериментов над собаками в Лэнгли – попытка прыгнуть выше головы, перешагнуть через все те факторы, что диктуют человеческую природу, – стала именно тем, что я искала.

Часть меня жалела, что я вообще об этом узнала. Но, думаю, задача писателя, который работает в жанре готика и хоррор, – смотреть суровой правде в лицо.

Недавно было обнаружено, что собаки и люди сосуществуют дольше, чем считалось ранее, – более 11 000 лет. Мы одомашнили собак, привели их в свои дома, жизни и семьи раньше других животных, даже более полезных, – например, домашнего скота, от которого можно было получить