Избранное - Факир Байкурт

— Ответ придет через несколько дней. На имя каймакама, — объяснил нам Реджеб.

Ах, господь наш, прекрасноликий Аллах! Неужто нет у тебя ни справедливости, ни милосердия?! Еще несколько дней — околеет наша скотина.

А солнцу и дела нет до наших забот и горестей. Бухается за край земли — вот тебе уже и вечер, еще один день миновал. А мы ничего так и не добились. И что делать — понятия не имеем.

Назавтра все члены правления вместе с Хаджи Шакиром вернулись домой. Я остался один. Снова побывал у каймакама, спросил, нет ли ответа из Анкары. Нет!

— Помоги, спаси, мой бей!

— Все в руках ветеринара-бея. С ним и разговаривай.

Хочешь не хочешь, иди к ветеринару-бею. Шишки на лице у него уже опали, но синяки остались. Сначала он меня и впустить к себе не хотел. Тут уж не до чести и гордости — стал я его умолять, чуть не в ногах валялся.

— Сжалься над нами во имя Аллаха и Мухаммеда! Сжалься ради жен и детей наших! Скотина подыхает с голодухи. Ты же сам знаешь, что нет у нас никакой эпидемии. Неужто ты не человек? Неужто не турок? За что ты так на нас взъелся?

А ему хоть бы что. Развалился на стуле, голову назад откинул и все мне про законы толкует. Будто назубок шпарит:

— Ящур является чрезвычайно опасной болезнью… Нередко захватывает и соседние деревни… По такой-то статье такого-то закона необходимо накладывать карантин… А уж определить, есть ли эпидемия или нет, — это дело наше, специалистов. На то мы и пятнадцать лет учимся. Понял, староста?

Что я ему ни скажу, он все свое гнет. А в конце и говорит:

— Я знаю, что вы послали в Анкару телеграммы-молнии. Вот пусть Анкара и спасает вашу скотину.

Хотел было я ему возразить, да не стал. И откуда он проведал про наши телеграммы? Лучше бы мы их не посылали.

— Давай я отобью еще молнию, заберу их все обратно, смилуйся над нами, — говорю я ему.

Долго-долго хохотал он над моими словами, а потом сказал:

— Уж каких только обвинений мы ни наслушались, староста, да вся эта пальба — вхолостую. Хоть сто телеграмм посылай, ничего не добьешься. Это дело наше, ветеринарное. Тут ни премьер-министр, ни главнокомандующий ничего не понимают. Понимает только наш брат — ветеринар. Завтра все телеграммы будут пересланы в ветеринарное управление. Оттуда приедут два ветеринара. Осмотрят скот и дадут заключение: «Эпидемия продолжается, необходимо продлить карантин. Точка». Потому что ни один ветеринар в мире не пойдет против другого.

— Тогда уж, сделай одолжение, напиши еще рапорт: дескать, среди жителей Оклуджа распространился ящур и другие заразные болезни, нужно их всех усыпить. Пусть каймакам-бей пришлет доктора, чтобы впрыснуть нам яд в руки и задницы. А потом пусть городские мусорщики сбросят нас всех в одну большую яму!.. — сказал я ему в сердцах и ушел.

Как ни ломаю голову, ничего не могу придумать. Такая горечь в душе, что в словах не передать. Скажи мне кто сейчас: «Отдай свою жизнь», — кажется, руки-ноги бы ему поцеловал: «Забирай ее, друг». Лишь бы избавиться от этой муки мученической.

Как ветеринар сказал, так все оно и вышло. Из Анкары прибыли два ветеринара. Меня позвали в канцелярию каймакама. Смотрю, и наш там околачивается. Будто нам очную ставку устраивают.

— Ваш деревенский скот поражен заразными болезнями.

— Нет, мой бей.

— Как же можно говорить «нет», когда да?

— Нет.

— Да.

— Ну что ж, поедем посмотрим.

Тут наш и говорит:

— Вы уж поезжайте одни. Чтобы потом не было разговоров, будто я повлиял на ваше решение.

Похоже, они обо всем заранее сговорились. А это все одно притворство.

«Ну да ладно, — думаю, — может, по дороге я их как-нибудь уломаю». И еще одна мыслишка у меня была. Пусть посмотрят, как наш деревенский люд плачет, рыдает. Бог даст, разжалобятся — не каменные же у них сердца.

Сели мы все в один джип, поехали.

Наши крестьяне ходят бледные-бледные, ни кровинки в лице. Давно уже не едят, не пьют. Жандармы стоят на постах с примкнутыми штыками. Уже много скотины перемерло, дохлятиной пахнет. Аллах, Аллах! И за что такая напасть на нашу деревню?

Собрались седые старики и старухи. Слезно молили ветеринаров, чтобы те сжалобились. Только их и слушать не стали.

Осмотрели ветеринары семь-восемь голов.

— Сами видите, — говорят, — скотина подыхает. Значит, эпидемия не кончилась. Надо продлить карантин еще на десять дней.

Приказали они жандармам закопать весь павший скот, сели в джип и уехали. Как ни молили мы: «Погодите, уважаемые господа! Пожалейте нас, уважаемые господа!» — ничто не помогло.

И остались мы одни со своими несчастьями. Несчастий-то целое море. Только пловцы мы никудышные. А какой-нибудь доски, чтобы уцепиться, нет. На глазах будто пелена черная: ни земли, ни неба не видно. Только что-то — не поймешь что — смутно маячит.

Вечером собрались мы все, от мала до велика, на сходку. И порешили всей деревней идти в ильче — просить ветеринара-бея, чтобы снял карантин.

На другой день выстроились, как солдаты, и пошли. На пути у нас деревня Чамалан. Все чамаланцы в дверях стоят, на нас смотрят, смехом заливаются. Вот позор-то! Посмешищем стали мы для всех деревень окрестных — и в горах, и на равнине. Все уже прослышали, как мы побили ветеринаров и как каймакам приказал нам сбрить бороды. Кто нам сочувствует, кто злорадствует. Но мы молчим, никому ничего не объясняем.

Вот мы и в ильче. Босоногие, с непокрытыми головами, в латаной-перелатанной одеже, на руках дети. Стоим у дверей ветеринаровой канцелярии. Женщины — и молодые, и старые — в голос рыдают.

Прихватив с собой двоих членов правления, я вошел в канцелярию.

— Вот, — говорю, — ветеринар-бей, всей деревней пришли тебя умолять о прощении. Выйди, посмотри на наше горе горькое. Виноваты мы перед тобой, ты уж прости нас, дураков. Дозволь поцеловать тебе руки. Сам знаешь, людям свойственно ошибаться. Прости же нас великодушно.

А снаружи, слышно, женщины и дети громко всхлипывают.

Но этого подлеца ничем не пронять.

— Дело, — отвечает он, — вышло из моей власти. Я не могу отменить решение анкарских ветеринаров. Поезжайте в Анкару, там и ходатайствуйте.

— Смилуйся над нами, ветеринар-бей! Куда нам в Анкару тащиться? Будь нам другом и заступником. Всю свою вину перед тобой мы осознали. Выйди на улицу. Кому хочешь — плюху отвесь, кому хочешь — в лицо плюнь, ты нам все равно что отец родной, твое право. Только сними карантин.

Он не смягчается. Не человек — кремень. А еще говорили, будто он очень набожен! Так и не Стал с нами говорить — выгнал.

Народ смотрит на нас с надеждой, добрых вестей ждет, а нам нечем его порадовать.

— Отказал, — говорим. — Одно только и осталось — всем миром лечь у его дверей да помереть.

Столпились, ждем. Час, другой, третий. Никто ничего и предложить не может, все средства перепробованы.

Уже и вечер на носу.

— Этот ветеринар, видно, рехнулся, — говорят наконец старейшины. — Неужто во всем ильче нет никого, кто мог бы нам помочь? Надо потолковать с влиятельными людьми, с хаджи, с учителями. Может, усовестят его?

— Аман, — вздыхаю я. — Вы о хадже при нем и упоминать не вздумайте. Не жалует он наших святых людей. Да и влиятельных людей вряд ли послушает — упрям больно. А может, нам сходить к военному коменданту? Военных-то они малость побаиваются. Не мешает поговорить и с учителями начальной и средней школы: они люди неглупые, могут дельный совет дать.

Мы сразу же отправились к военному коменданту. Рассказали ему о своих бедах. Ох уж и крыл он нас!

— Да как вы посмели такое натворить! Как посмели!

— Так уж получилось, комендант-бей. Не сердись на нас, глупых. Подумай лучше, как нам помочь.

— Ладно, попробую, — обещал он. Тут же при нас позвонил директору средней школы и Ямурджу Шюкрю Ходже из начальной. Все им подробно объяснил. Затем поговорил с самим ветеринаром-беем.

— Сейчас к тебе приедем. Прикажи сварить кофе.

Хай, Аллах! Осыпь своими милостями коменданта-бея и всю его семью. Есть еще хорошие люди на свете. Отлегло у нас от сердца чуть-чуть.

Все вместе пошли мы к канцелярии ветеринара-бея. А там весь наш народ толпится, голосят женщины и детишки. Пожалели они нас, бедных.

— Ладно, постараемся уладить ваше дело.

Не только мы — весь народ обрадовался.

Не знаю, сколько нам пришлось ждать: полчаса ли, час, — но показалось, будто мы целую вечность прождали. Наконец выходят наши благодетели. Смотрим, улыбаются.

— Уладили ваше дело, — говорит комендант. — Молитесь за здоровье Шюкрю-эфенди, он-то вам и помог.

Что там говорил Шюкрю-эфенди, мы так и не узнали, но уломал он ветеринара-бея.

— Сейчас он заготовит приказ. Его подпишут каймакам и начальник жандармского отделения. С этим приказом он поедет в вашу деревню и снимет карантин. К тому времени эпидемия как раз и кончится. А вы возвращайтесь к себе в деревню и ждите его!