Философские обители - Фулканелли

В плоском морионе[390], в латах тонкой работы и с львиной мордой на голове, Храбрость поддерживает левой рукой башню, а правой вытягивает из неё и душит не змею — как на большинстве других изображений, — а крылатого дракона. Широкое одеяние с длинной бахромой, спадая с плеч, обвивает руку. Это одеяние, которое по мысли скульптора должно покрывать фигуру эмблематической Добродетели, подтверждает сказанное нами ранее. Так же, как и Благоразумие, Храбрость предстаёт без покрова [XXXVIII].

XXXVIII. Нантский собор. Гробница Франциска II. Храбрость (XVI в.)

Древние почитали Храбрость — дочь Юпитера и Фемиды, сестру Справедливости и Умеренности — как божество, однако они не наделяли её теми особыми атрибутами, какие мы видим у неё сегодня. В античной Греции физическую и нравственную силу и храбрость олицетворяли статуи Геркулеса с палицей героя и шкурой немейского льва. Египтяне представляли Храбрость в виде некоей жены мощного сложения с двумя бычьими рогами на голове и в сопровождении льва. Более поздние художники выражали её по-разному: Боттичелли — в образе могущественной жены, восседающей на престоле; Рубенс изображал в её руке щит со львом или живого льва, следующего за ней по пятам; у Гравело она в накинутой на плечи львиной шкуре и с лавровой ветвью на челе душит змей, в руках у неё пучок стрел, а у ног — короны и посохи; Ангийе на барельефе усыпальницы Генриха де Лонгвиля (в Лувре) представляет Храбрость в виде льва, пожирающего кабана. Койзевокс (на балюстраде мраморного двора в Версале) облачает её в львиную шкуру и даёт ей в одну руку дубовую ветвь, а в другую — основание колонны. И наконец, на барельефах, украшающих колоннаду церкви Сен-Сюльпис, Храбрость вооружена огненным мечом и щитом Веры.

Атрибуты у этих и множества других фигур, перечисление которых заняло бы слишком много места, не имеют ничего общего с теми, что изображали Мишель Коломб и скульпторы его времени. Прекрасная статуя на усыпальнице кармелитов приобретает, следовательно, особое значение, наилучшим образом выражая эзотерическую символику.

Вряд ли можно сомневаться в том, что башня — столь важный элемент средневекового оборонительного сооружения — заключает в себе строго определённый смысл, хотя удовлетворительного объяснения её присутствия нам обнаружить не удалосьh. А вот о двойственном значении дракона известно больше: с моральной и религиозной точки зрения дракон выражает дух зла, демона, дьявола или сатану, а для Философа или алхимика он всегда представлял летучую, обладающую свойствами растворителя первую материю (première matière), иначе называемую обычной ртутью (mercure commun). С герметической точки зрения башню, таким образом, можно рассматривать как защитную оболочку, прибежище, обитель (минералог сказал бы жильную породу или руду) меркуриального дракона. Таково, впрочем, и значение греческого слова πύργος (tour, asile, refuge, башня, приют, убежище). Толкование было бы ещё более полным, если бы женщину, вытягивающую диво (monstre) из его логова, мы уподобили алхимику, а её смертельно опасный жест — цели, которой задаётся алхимик, проводя свою трудоёмкую и опасную операцию. Так мы бы пришли к удовлетворительному, верному в практическом отношении объяснению аллегорического сюжета, раскрывающего эзотерическую сторону этой фигуры. Но тогда тайная наука, с которой связаны эти атрибуты, перестаёт быть тайной. А между тем наша статуя сама предоставляет нам сведения о своей символике и о смежных областях единой Мудрости, выраженной через основные добродетели. Если бы мы спросили мнение об этом такого великого посвящённого, как Франсуа Рабле, тот наверняка ответил бы устами Эпистемона[391], что башня (tour) защитного сооружения или укреплённого замка — это своего рода приём (tour de force)[392], и приём этот требует «смелости, мудрости и силы: смелости, чтобы не испугаться опасности; мудрости, потому что тут требуется божественное знание; силы, потому что без неё никто не в состоянии ничего предпринять». Кроме того, возводя французское tour (башня) к аттическому τουρος, фонетическая кабала как бы дополняет пантагрюэлевское значение tour deforce[393]. В действительности, τούρος используется вместо τό όρος: τό (lequel, се qui, который), όρος (but, terme, objet que l’on se propose, цель, предел, вещь, которой стремятся завладеть). Трудно подыскать иносказательное выражение, более подходящее для философского камня, дракона в его крепости. Извлечь его оттуда можно лишь с помощью особого приёма (tour de force). И хотя трудно представить себе, как могучий и крупный дракон смог уместиться в своей темнице и тем более как он смог протиснуться в трещину, ясно, что здесь вступает в свои права чудо (miracle), здесь начинается область удивительного (merveilleux) и сверхъестественного.

Отметим, наконец, что фигура Храбрости несёт на себе некоторые эзотерические черты. Переплетающиеся (tresses) волосы — иероглиф солнечного света — указывают на то, что Делание зависит от солнца и вообще не может совершаться без его энергетического содействия (collaboration dynamique). Собственно переплетение (по-гречески σειρά, а солнце греки называли σείρ) выражает колебательную энергию солнечных лучей. Налезающие друг на друга чешуйки на вороте лат такие же, как у змея. Это ещё одна эмблема меркуриального субъекта, напоминание о чешуйчатом (écailleux) драконе. Расположенные полукругом рыбьи чешуйки украшают живот, напоминая уже о хвосте сирены (sirène)i, приращённом к человеческому телу. Между тем сирена — баснословное диво и герметический символ — характеризует союз нарождающейся Серы, то есть нашей рыбы, с обычной ртутью (mercure commun), которую именуют также девственницей (vierge). Плод такого союза — философская ртуть (mercure philosophique) или соль Мудрости (sel de sagesse). Тот же смысл вкладывается в богоявленский пирог (gallette des rois), который греки называли тем же словом, что и луну, — σελήνη. Это слово, образованное из σέλας (éclat, блеск) и έλη (lumière solaire, солнечный свет), придумали посвящённые, которые хотели показать, что блеск философской ртути (mercure philosophique) обусловлен Серой, подобно тому как луна светится отражённым светом Солнца. По той же причине сиреной (σειρήν) стали называть мифологическое диво, женщину-рыбу. Слово сирена (σειρήν), образованное стяжением σείρ (солнце) и μήνη (луна), есть также одно из имён лунной меркуриальной материи (matière mercurielle lunaire), связанной с солнечной Серной сущностью. Тут явная аналогия с богоявленским пирогом, на котором изображён знак света и духовности (spiritualité) — крест — свидетельство физического воплощения солнечного луча, исходящего от Отца Всяческих в плотную материю, матрицу, то есть мать и матку всех вещей, в terra inanis et vacua[394] Священного писания.

«У Умеренности Мишеля Коломба, — писал в 1636 г. Дюбюисон-Обене в своём Путешествии по Бретани, — причёска, как у почтенной матери семейства, и облегающий шею воротник. Её атрибуты схожи с теми, что придаёт ей Кошен». Согласно этому последнему, «на ней простая одежда, в одной руке у неё удила, в другой маятник часов». В прочих случаях она держит узду или чашу. «Довольно часто, — говорит Ноэль, — она опирается на перевёрнутую чашу, держа узду в руке, или смешивает вино с водой. Символом ей служит слон, считавшийся животным, очень умеренным в еде и питье. Рипа приводит два её изображения: жены с черепахой на голове, с уздой и деньгами в руках, и жены, которая с помощью щипцов окунает раскалённое железо в чашу с водой».

В левой руке у статуи искусной работы шкатулка с небольшими часами на гирьках — такие были широко распространены в XVI в. Известно, что на циферблатах таких часов, как и в нашем случае, была только одна стрелка. Часы с гирьками, измеряющие время, взяты здесь в качестве иероглифа времени как такового. Подобно песочным часам, они считаются основной эмблемой старика Сатурна [XXXIX].

XXXIX. Нантский собор. Гробница Франциска II. Умеренность (XVI в.)

При поверхностном осмотре некоторые принимали часы (horloge) в руках Умеренности, легко, кстати, узнаваемые, за фонарь (lanterne). Это заблуждение никоим образом не наносит ущерба глубинному значению символа, так как фонарь дополняет образ часов. Ведь если фонарь освещает, потому что в нём свет, часы как бы распределяют этот свет во времени — этот свет вовсе не бьёт струёй, а истекает мало-помалу, постепенно, при содействии времени (avec l’aide du temps). Опытность, свет, истина — всё это философские синонимы, но обрести их можно только с годами. Поэтому Время, единственного учителя Мудрости, представляют в образе старца, а Философов — дряхлыми и усталыми людьми, изрядно потрудившимися, чтобы Мудрость приобрести. О том, насколько необходимы время и опыт, говорит Франсуа Рабле в своём Дополнении к последней главе пятой книги Пантагрюэля: «И вот когда ваши философы, ведомые богом и сопровождаемые каким-либо светлым фонарём, всецело отдадутся тщательным изысканиям и исследованиям, как то сродно человеку (эти-то свойства и имеют в виду Геродот и Гомер, когда называют людей альфестами[395], стало быть, изыскателями и изобретателями), тогда они постигнут, насколько прав был мудрец Фалес, ответивший на вопрос египетского царя Амазиса, что на свете разумнее всего: „Время“, ибо только время открывало и будет открывать всё сокровенное, и вот почему древние называли Сатурна, то есть Время, отцом Истины, Истину же — дочерью Времени. И, таким образом, философы поймут, что все их знания, равно как и знания их предшественников, составляют лишь ничтожнейшую часть от того, что есть и чего они ещё не знают»[396].