Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Симустафа возвратился с женою в Кассер-иль-Араис и с тревогою стал дожидаться великих перемен.
Они хотели вернуть перо его хозяину, однако мудрый птах сказал:
— Моя жена исполнила свой долг, но пусть мое перо останется у вас. Держи его под рукой, Симустафа, скоро оно тебе пригодится.
Царица джиннов была слишком осторожной и предусмотрительной, чтобы не предотвратить надвигавшуюся бурю. Старая Бакбак и ее племянник Джазель, напуганные угрозами, о которых они случайно узнали по неосмотрительности врагов царицы, явились к ней, прося защиты, и Сетель Педур Джинатиль поняла, что нельзя терять ни минуты.
Уже на следующий день после расставания с царевичем и царевной она созвала диван и отправила Симустафе записку, передав ее с Джазелем.
Мой
дорогой царевич,
возвращайся немедленно с колесницей,
которую я тебе дала.
Захвати Коран и саблю моего прадеда.
Ты догадываешься, что я намерена сделать,
а мое поведение прольет свет на остальное.
Пусть наша дорогая Ильсетильсона ждет нас
под деревом, о котором она мне рассказывала.
Мудрый птах не даст напрасным тревогам
завладеть ее сердцем.
Симустафа обладал слишком благородной душою, чтобы колебаться хотя бы миг. Он взял богоданную книгу, вооружился грозной саблей и, не будь у него волшебного пера, перенесся бы в Джиннистан на крыльях любви.
Диван собрался в полном составе. Сетель Педур Джинатиль восседала на троне, и джинны поражались ее самообладанию. Твердым голосом она произнесла такую речь:
— Я знаю, вы клеймите меня позором и плетете заговоры. Я могла бы покарать вас весьма сурово, но я презираю злобность и коварство. Вас унижает необходимость подчиняться мне, а меня — необходимость исполнять законы, мудрость и незыблемость которых я не признаю. Я предпочитаю стать рабой истины, нежели править с помощью лжи порочными подданными.
Тут, к великому изумлению собрания, явился Симустафа. Царица подозвала его и велела сесть рядом.
— Помоги мне вести этот последний в моей жизни диван, — молвила она с еще большей уверенностью, — а вы, мятежники, слушайте меня: я не стану упрекать вас за то, что вы взбунтовались против меня. Вы следовали собственным наклонностям, но, если хотите, чтобы я забыла неповиновение ваше, отрекитесь вместе со мной от могущества, данного нам Кокопилесобом, отнесите преступления моего прадеда и те, что он заставил вас совершить, на счет рока и поклянитесь вслед за мною на Священном Коране, что отныне вы станете рабами Аллаха и Великого Пророка Мухаммада!
Если бы гром грянул посреди дивана, то и он не поверг бы собравшихся в такой ужас, как неожиданная речь Сетель Педур Джинатиль. Они разом онемели, изо всех уст вырывалось лишь желтое пламя, серный смрад заполнил залу. И вдруг раздался страшный грохот: то явился Бахлисбул, освобожденный самим Кокопилесобом.
Огромный, уродливый и грозный джинн в огненных доспехах устремился прямо к царице, целясь в ее сердце огненным копьем. Симустафа выхватил саблю и отразил смертельный удар. Лезвие ее сверкнуло, подобно молнии, и ослепило противника и его сторонников — они замерли, как громом пораженные.
Мгла кромешная накрыла Джиннистан. Солнце в эту отвратительную страну не заглядывало никогда, в ней было светло лишь благодаря волшебному свету, исходившему от короны Сетель Педур Джинатиль, которую в этот миг она сбросила к своим ногам.
Симустафа и царица с трудом пробрались сквозь мрак туда, где находилась райская птица, чье сверкающее оперение озаряло всё вокруг, и каждый раз, когда она встряхивала головой или взмахивала крыльями, свет ее становился еще ярче.
— Пойдем, моя прекрасная госпожа, — позвала чудесная птица, — все мои перья в твоем распоряжении. Возьмите старую Бакбак и ее перепуганного племянника. Не знаю, кто надоумил их спрятаться под моей клеткой, но это был добрый совет.
Бакбак и Джазель лежали без чувств. Пришлось привязать их к колеснице, возникшей из пера птаха, и наши влюбленные, целые и невредимые, направились в Кассер-иль-Араис.
Волшебное перо, которое перенесло Симустафу в Джиннистан, отделилось и полетело вперед, чтобы предупредить Ильсетильсону. Обернувшись белой голубкой, оно опустилось на плечо царевны.
— Моя госпожа, — проворковала голубка, — Симустафа и Сетель Педур Джинатиль вскоре будут здесь, но ты не можешь принять царицу в этом саду — ей пока еще нельзя войти в него. Жди их в большой зале дворца.
Ильсетильсона поспешила во дворец, голубка полетела за нею. Трое влюбленных крепко обнялись, их восторгам не было конца, мысль о том, что теперь нет никаких препятствий их вечному союзу, вознесла молодых людей на вершину блаженства.
А на круглом столике, куда Симустафа положил Коран, состоялась еще одна встреча: две птицы выпорхнули из своих клеток и сели по краям священной книги. Почтительно поклонившись друг другу, они принялись ворковать и ласкаться самым трогательным образом. Вдруг явился их птенец. Он всё время оставался во дворце, поскольку не был допущен в сад, и теперь, не решаясь коснуться Корана, уселся в сторонке, дожидаясь, пока отец с матерью обратят на него внимание. Но вот они помогли ему забраться на книгу, приголубили и вдруг услышали, как их до той поры немногословный сынок прокричал:
— Верно! Верно! Свет истины!
Так в первый раз ему удалось произнести два слова подряд, и случилось это потому, что с него наконец сняли проклятие. Просвещенный своими отцом и матерью, он стал таким же правоверным, как они, и обрел все привилегии, дарованные райским птицам. Эта милая сцена привлекла взгляды наших влюбленных, но им пора было обсудить и то, что касалось их собственного будущего.
Сетель Педур Джинатиль поведала Ильсетильсоне о своем отречении и о геройском подвиге Симустафы, который защитил ее от ужасного Бахлисбула. От этого воспоминания глаза царицы заблестели и, казалось, вся она засияла от гордости и величия.
Ильсетильсона пригласила подругу в сад, дабы вместе с нею насладиться его красотою.
— Моя дорогая царевна, — ответила Сетель Педур Джинатиль, — ни ты, ни твой муж не можете открыть мне двери в этот уголок блаженства. Даже как жена Симустафы я не смогла бы войти в него, пока наместник Бога на земле, великий Харун ар-Рашид, не признает меня своей приемной дочерью и не наделит всеми положенными его детям правами.
