Ожерелье королевы - Александр Дюма

– Памфлет!

– Да, государь. И я вынужден решительно настаивать на указе о заключении в Бастилию подлого автора этой гнусной пачкотни.

Король резко встал.

– Ну-ну, посмотрим, – сказал он.

– Государь, я, право, не знаю, должен ли я…

– Обязательно должны. В подобных обстоятельствах нечего церемониться. Памфлет у вас?

– Да, государь.

– Давайте его.

И граф Прованский извлек из кармана экземпляр «Истории Аттенаутны», несчастный пробный оттиск, который вопреки трости Шарни, шпаге Филиппа и камину Калиостро прорвался в свет.

Король принялся просматривать его с быстротой человека, привычного выбирать и читать самые интересные пассажи в книге или газете.

– Гнусность! – воскликнул он. – Гнусность!

– Видите, государь, там утверждается, что моя сестра была на сеансе у Месмера.

– Да, она там была.

– Была? – вскричал граф Прованский.

– С моего позволения.

– О государь!

– И вывод о ее неблагоразумии я делаю вовсе не оттого, что она была у Месмера, так как я позволил ей поехать на Вандомскую площадь.

– Ваше величество не разрешили ей приближаться к ванне и принимать участие в эксперименте…

Король топнул ногой. Граф Прованский произнес эти слова как раз в тот миг, когда Людовик XVI пробегал самый оскорбительный для Марии Антуанетты кусок, то есть рассказ о ее мнимом пароксизме, о судорогах, сладострастных стонах, одним словом, обо всем том, чем у Месмера привлекла к себе внимание м-ль Олива.

– Нет, это невозможно, невозможно, – побледнев, повторял король. – Должна же знать полиция, что там происходило!

Людовик XVI позвонил и приказал:

– Господина де Крона! Найдите мне господина де Крона!

– Государь, сегодня как раз день еженедельного доклада, и господин де Крон ожидает в Эй-де-Беф[92].

– Пусть войдет.

– Брат, позвольте мне уйти, – фальшивым голосом произнес граф Прованский и сделал вид, будто собирается уходить.

– Останьтесь, – велел Людовик XVI. – Если королева виновата, то что ж, вы – член семьи и можете это знать, но если невиновна, вам тоже должно это стать известно, так как вы подозревали ее.

Вошел де Крон.

Увидев у короля графа Прованского, он первым делом выразил свое глубочайшее почтение двум первым лицам королевства, после чего обратился к монарху:

– Государь, доклад готов.

– Сперва, сударь, объясните, – потребовал король, – каким образом в Париже был опубликован постыдный памфлет, направленный против королевы.

– «Аттенаутна»? – осведомился г-н де Крон.

– Да.

– Государь, его напечатал газетчик, именуемый Рето.

– Как же так? Вы знаете его имя и не воспрепятствовали публикации, а когда памфлет появился, не арестовали его?

– Государь, нет ничего проще, чем арестовать этого газетчика, и я даже принес в портфеле подготовленный приказ о взятии его под стражу.

– Так почему же он до сих пор не арестован?

Г-н де Крон взглянул на графа Прованского.

– Ваше величество, я прошу позволения откланяться, – помедлив, произнес тот.

– Нет, нет, – ответил король, – я велел вам остаться, так что оставайтесь.

Граф Прованский поклонился.

– Говорите, господин де Крон, открыто, без недомолвок и, главное, ясно.

– Так вот, я не отдал приказ об аресте газетчика Рето, – сообщил начальник полиции, – потому что, прежде чем это сделать, мне необходимо было объясниться с вашим величеством.

– Да, пожалуйста.

– Государь, а может быть, дать этому газетчику мешок денег и услать его куда-нибудь подальше, чтобы он там повесился?

– Почему?

– Потому что, государь, когда эти негодяи пишут ложь и это доказано, публика с огромным удовольствием любуется тем, как их бьют плетьми, обрезают им уши и даже вешают, но когда, к несчастью, они натыкаются на правду…

– На правду?

Г-н де Крон склонился в поклоне.

– Да, я знаю. Королева действительно ездила к Месмеру. К несчастью, как вы сказали, она там была, но это я ей позволил.

– О государь! – пробормотал г-н де Крон.

Это восклицание почтительного подданного поразило короля куда сильней, чем такое же восклицание завистливого брата.

– Надеюсь, королева этим не погубила свою репутацию?

– Нет, государь, но она скомпрометирована.

– Господин де Крон, а что вам доложила ваша полиция?

– Много всякого, государь, и невзирая на почтение к вашему величеству, невзирая на самое почтительное преклонение перед королевой, я вынужден сказать, что мои сведения подтверждают некоторые подробности этого памфлета.

– Вы сказали, подтверждают?

– И вот в чем: королева Франции была в наряде обычной женщины среди сомнительного общества, привлеченного магнетическими штучками Месмера, пришла одна…

– Одна? – вскричал король.

– Да, государь.

– Г-н де Крон, вы ошибаетесь.

– Не думаю, государь.

– Вам неправильно доложили.

– Все совершенно точно, государь, и я могу описать вам детали туалета ее величества, весь ее внешний вид, походку, жесты, крики.

– Крики?

Король побледнел и смял газету.

– Все, вплоть до ее стонов, было отмечено моими агентами, – несмело продолжал г-н де Крон.

– Стоны? Королева забылась до такой степени! Так пренебрегла и моей честью, честью короля, и своей супружеской честью!

– Это невозможно, – вступил граф Прованский. – Это был бы более чем скандал, ее величество на такое не способна.

Но слова его прозвучали скорей как обвинение, а не защита. Король это почувствовал, и его передернуло.

– Сударь, – обратился он к начальнику полиции, – вы настаиваете на сказанном?

– Увы, государь, до последнего слова.

– Брат, – обратился к графу Прованскому Людовик XVI, промокая платком лоб, покрытый каплями пота, – я обязан доказать вам все, что я утверждал. Честь королевы – это то же, что честь всего нашего дома. Я никогда не поставлю ее под угрозу. Я позволил королеве поехать к Месмеру, но при условии, что ее будет сопровождать одна особа, надежная, безукоризненная, можно даже сказать, святая.

– Ах! – вздохнул г-н де Крон. – Если бы так было…

– Да, – сказал граф Прованский, – если бы такая женщина, как, скажем, госпожа де Ламбаль…

– Именно ее, брат, именно принцессу де Ламбаль я и назвал королеве в качестве сопровождающей.

– К сожалению, государь, королева не взяла принцессу.

– Что же, – произнес король, – раз было проявлено такое непослушание, я вынужден буду наказать ее и накажу.

Продолжить ему помешал сокрушенный вздох, вырвавшийся, казалось, из самой глубины сердца.

– И все-таки, – уже тише закончил он, – у меня осталось сомнение. Вы, разумеется, не разделяете его, потому что не являетесь ни королем, ни мужем, ни другом той, против кого выдвинуто обвинение. И все же я хочу выяснить, прав ли я в своем сомнении.