Мотылек - Кэтрин Куксон

Агнес села за стол и написала следующее письмо.

Дорогой Стенли!

Можешь предпринимать любой шаг в отношении Милли, если считаешь, что он пойдет ей на пользу. Только проконсультируйся с доктором Миллером, когда ее можно будет забрать отсюда.

И подписалась коротко: «Агнес».

После Нового года прошло довольно много времени, когда она получила еще одно письмо от Стенли. Письмо принесла Руфи. Агнес сидела в гостиной, массируя пальцы Роберта. С левой руки бинты уже сняли. Кожа на ней потрескалась и буквально светилась, а большой палец был практически без подушечки. Два пальца на правой руке были забинтованы, остальные, как и на левой руке, были неподвижны и покрыты шрамами. Она взяла у Руфи письмо и сказала:

— Спасибо, Руфи, — и тут же добавила: — Ты не сделаешь чаю? До смерти хочется пить.

— Конечно, мэм, — радостно улыбнулась Руфи. — Я мигом, мэм.

Агнес с Робертом переглянулись и вместе улыбнулись. К ней впервые обратились «мэм», и он заметил:

— Теперь ты мэм. Ну и ну.

Вскрыв письмо, она сказала ему:

— Раздвинь-ка пальцы, давай-давай, работай ими…

— Чего это я буду ими двигать, когда у меня для этого есть ты, — ответил он.

Она легонько шлепнула его по голове, затем прочитала письмо. Оно было снова от Стенли, написано еще короче и несколько вежливее.

Дорогая Агнес!

Пожалуйста, встретимся завтра во дворе конюшни в три часа, если это тебя устраивает.

Твой Стенли.

Она подняла брови, разгладила письмо и поднесла его к глазам Роберта, повторяя последние слова:

— Если это тебя устраивает.

— Пойдешь?

— А как же. Пойду. Пойду, чтобы не пропустить возможности получить удовольствие.

— Жаль, не могу пойти с тобой.

— Ты там будешь, со мной будет твой дух. — Она наклонилась, приложила палец к его губам и проговорила: — Всегда и навсегда.

На следующее утро она въехала на двуколке на подъездную аллею к дому. Она не была здесь с той ночи, когда уехала отсюда, когда ярко полыхали окна и огонь освещал небо. Теперь от дома ничего не осталось, одни почерневшие растрескавшиеся каменные стены. Можно было подумать, что они подверглись нашествию саранчи, пожирающей дерево, потому что не сохранилось ни одной обуглившейся оконной рамы. Ни единой двери, насколько ей было видно. Эти руины навевали грусть. Она завернула за угол во двор конюшни и увидела Стенли, прислонившегося к одному из стойл.

Он тут же направился к ней и помог сойти, и они остановились, глядя друг на друга. В конце концов, подумала она, мы же брат с сестрой, и она сказала:

— Какой ужасный вид, правда?

— Жуткий.

Они медленно направились к фасаду здания. Подойдя к нему, Стенли буквально зарыдал.

— Не спасли ни одной деревяшки, ни единой, и ни пенни страховки. — Он повернулся к ней, с укором посмотрел и сказал: — Ну, почему ты за этим не проследила?

— Что значит я не проследила? Не платила страховку, что ли?

— Да, я это и имею в виду.

— Стенли, — она покачала головой, — скажи, меня когда-либо допускали к денежным делам нашего дома? — Она помахала перед ним пальцем. — Никогда. Я только с прошлого года стала получать деньги на одежду. Арнольд оставил тебя вести все дела. Это ты должен был позаботиться о страховке. У тебя деньги для выплат прислуге. У тебя деньги оплачивать счета. Ты мне хоть раз сказал: столько-то денег осталось, рассчитай, что нам нужно?

— Ты должна была напомнить мне.

— Напомнить тебе! — Она начала терять терпение. — Помнишь, я как-то раз накричала на тебя, как это бывало и с отцом, что страховка не оплачена и только поверенные позаботились об этом из-за закладной.

— И все равно я утверждаю, что ты больше меня разбираешься в этих вещах. Ты просто была обязана.

— Заткнись! Не перекладывай на меня вину, ты, да и все вы слишком долго только это и делали.

— Да, это ты виновата. Женщины должны заботиться о таких вещах. Тебе известно, что не осталось ничего, ровным счетом ничего, только земля. А что она стоит? В связи с таким поворотом дел Арнольд… Арнольд срезал мне содержание — и тебе тоже.

— А для меня это не имеет значения, — рассмеялась она.

— Не имеет значения? Ладно, я тебе скажу еще кое-что. Он пишет тебе как глава семьи, что запрещает тебе выходить замуж за этого типа. Он говорит, что, если ты это сделаешь, мы порываем с тобой. Ты позоришь нас. Мы можем не иметь денег, но у нас есть имя, и мы должны его поддерживать.

— Может быть, тебе, Стенли, может, Арнольду с Роландом это и нужно, но что до меня, то я вчера сменила фамилию.

— Ты что? Ты не можешь! Ты не сделаешь этого! — выпучил глаза Стенли.

— Я могу, и я сделала, Стенли. Теперь я миссис Роберт Брэдли.

— Мы… мы могли бы приостановить, мы…

— Не пори чушь. Ты ведешь себя как какой-нибудь викторианский пастор. Почему не скажешь, что выпорешь его кнутом?

— Черт побери, я так и сделаю.

— Хотела бы я видеть, как это у тебя получится. Да он может просто размазать тебя, Стенли, по стенке, и притом с одной рукой, сгоревшей почти до кости. Можешь еще пригрозить, что аннулируете брак. Так, кажется, выражались тогда, я не ошибаюсь? Моя дочь совершила ошибку, моя сестра совершила ошибку, это нужно аннулировать, это еще нужно консумировать. И это, кажется, так называли, когда хотели сказать, что брачные отношения не были осуществлены? Так вот, должна тебя огорчить, все было консумировано, и самым великолепным образом.

— Черт возьми! Я не могу поверить. Ты… ты просто…

В первый момент произнесенные им сквозь стиснутые зубы слова «непристойная женщина» больно хлестнули ее, но она с гордо поднятой головой повернулась и пошла прочь от него, пересекла двор и села в двуколку.

Он бросился ей наперерез и, когда она развернула лошадь и выезжала на аллею, оказался рядом и, ухватившись за край коляски, прокричал:

— Я больше не хочу тебя видеть! Никогда. Слышишь? Я отрекаюсь от тебя, как отрекутся все, кто знал тебя.

Она на секунду придержала лошадь и, глянув на него сверху вниз, сказала:

— Я знаю, Стенли. Еще как знаю. И это замечательно — чувствовать, что ты пала так, как пала я. Прощай, Стенли. Мое почтение Диане Каннингхэм.

Но, когда она выехала на дорогу, бравада испарилась. Она в последний раз проезжает по этому парку. Она в последний раз видела брата и не увидит двух других, никого из них. Он знал, что говорит, они вычеркнут ее из своей жизни, так же сделают все их друзья. Теперь она замужем за столяром. Она, как говорят, споткнулась, а за это нужно платить. В некоторых случаях расплачиваются одиночеством, деградацией, но с ней этого не случится. Нет, ни под каким видом. Она распрямила спину, дернула за вожжи и прикрикнула на лошадь: «Н-но, поехали!» Лошадь быстро перешла на рысь, а Агнес смотрела вперед на дорогу и думала: «Нет, этого со мной не случится». Что бы ни ждало ее впереди, а дорога не всегда будет гладкой и ровной, Агнес отдает себе в этом отчет, но на ней, несмотря на рытвины и все неожиданные ухабы, всегда будет он, столяр Брэдли.