Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Два или три дня спустя Фриновский и Николаев-Журид доложили Ежову о результатах проведенного расследования: Ягода и Буланов ни в чем не признались, а в кабинете, при всем старании, никаких признаков отравляющих веществ обнаружить не удалось. Однако поколебать уверенность Ежова в своей правоте было уже невозможно. Фриновский получил задание продолжить работу с Ягодой и Булановым и добиться необходимых показаний, а Николаеву-Журиду было рекомендовано проконсультироваться со специалистами-химиками о возможных методах отравления помещений.

В Военно-химической академии РККА, куда работники Оперативного отдела обратились за помощью, им посоветовали принести для экспертизы какие-нибудь предметы, находившиеся в обследуемых кабинетах. Тщательно осмотрев и обнюхав присланные вещи (ковер, гардины, кожаное кресло, ящик от письменного стола, телефонные аппараты и ворс от кресла), военные химики установили, что, по крайней мере, такие хорошо им знакомые отравляющие вещества, как иприт и люизит, в данном случае не применялись. На нижних концах гардин и на ковре были обнаружены какие-то пятна, однако определить их химический состав, не зная, хотя бы примерно, в каком направлении следует вести поиск, было очень сложно.

Встретившись с Николаевым-Журидом, начальник Военно-химической академии Я. Л. Авиновицкий попросил его указать симптомы заболевания, вызванного предполагаемым отравлением, и, получив ответ, пришел к выводу, что названные признаки напоминают отравление свинцом или ртутью. Свинец в присланных предметах обнаружить не удалось, а вот проба на ртуть дала положительный результат. Правда, речь шла о ничтожных количествах данного вещества, и это диктовало необходимость повторных анализов.

Получив 10 апреля 1937 года акт проведенной экспертизы, содержащий ключевое слово «ртуть», работники Оперативного отдела сразу, видимо, вспомнили еще об одном происшествии со ртутью, которое за несколько дней до этого оказалось в поле их зрения. 2 апреля в вахтерской комнате дома номер 9 по улице Мархлевского, где проживали руководящие работники НКВД, был обнаружен пузырек с ртутью. В объяснительной записке вахтер П. А. Чикин сообщил, что указанный пузырек, а кроме того, еще и чей-то паспорт, ему передал личный порученец Ягоды И. М. Саволайнен, просивший отдать их тому, кто за ними придет. Так он обычно поступал и раньше, поэтому никакого значения этому эпизоду вахтер не придал. Поначалу не придали ему значения и в Оперативном отделе, однако теперь все связанные с ртутью события приобретали совершенно иной смысл, выстраиваясь в определенную и весьма перспективную следственную схему.

Саволайнена, арестованного несколькими днями раньше, подвергли допросу с пристрастием, однако силой ничего от него добиться не удалось. Пришлось пойти на хитрость. Были изготовлены фальшивые протоколы допросов его непосредственных начальников Ягоды и Буланова, содержащие их признания в отравлении Ежова при участии Саволайнена, и, благодаря этой уловке, работать с ним стало гораздо легче. Кроме того, в нужный момент было организовано появление в следственном кабинете М. П. Фриновского, который, поинтересовавшись, как идут дела, сказал Саволайнену: «Нужно сознаваться, а потом поговорим о твоей судьбе»{373}.

В конце концов с помощью этих ухищрений, подкрепляемых непрекращающимися избиениями, Саволайнен был сломлен и написал продиктованные ему Николаевым-Журидом и его помощником С. Г. Жупахиным так называемые «собственноручные признания».

Показания Саволайнена были использованы при допросах Буланова и Ягоды (последнего допрашивал сам Ежов), в результате чего к концу апреля 1937 года признательные показания удалось получить и от них[97].

Тем временем военные химики продолжали изучать присланные им из НКВД предметы служебной обстановки кабинета Ежова, а также пробы воздуха, взятые в самом кабинете и в примыкающих к нему помещениях. В воздухе ртуть также была обнаружена, правда в очень небольших количествах. Сообщая в Оперативный отдел о сделанном открытии, начальник Военно-химической академии Я. Л. Авиновицкий признал обследуемое помещение непригодным для проживания (о том, что речь идет о служебном кабинете, тем более Ежова, ему из конспирации не сообщали).

Кабинет наркома был переведен на другой этаж, но на этом работа химиков не закончилась, так как Ежову пришло в голову проверить наличие ртутных паров в его старой квартире в Большом Кисельном переулке и в новой — в Кремле, куда он только что переехал. Как ни странно, следы ртути были обнаружены в обеих квартирах. Проверили дачу — ртуть была выявлена и там.

На этот раз Ежов никуда уже переезжать не стал, а ограничился заменой обслуживающего персонала и дегазацией помещения по рекомендованной Авиновицким схеме. Проведенные несколько дней спустя повторные анализы воздуха подтвердили действенность этих мер — ртуть из воздуха исчезла. Остался, однако, вопрос — откуда, вообще, она там взялась. Если в служебный кабинет наркома подручные Ягоды еще могли, хотя бы гипотетически, проникнуть, то в кремлевскую квартиру Ежова, где он проживал всего несколько недель и где за это время успели побывать лишь самые приближенные к нему люди, доступа у них не было уж точно. Однако это противоречие никого особенно не смутило, и версия об отравителях-ягодинцах продолжала разрабатываться с тем же усердием, что и прежде.

Помимо анализов на ртуть, один из предметов домашнего обихода Ежова, наиболее часто контактирующий с его телом, был на всякий случай обследован на предмет возможного заражения высокотоксичными ядами или патогенными бактериями. Объектом изучения стали бритвенные принадлежности: лезвия и ремень для их правки. Сначала были сделаны смывы с трех лезвий, затем приготовлен водно-спиртово-ацетоновый экстракт из массы, соскобленной с ремня для правки, и наконец получена вытяжка из этой массы в 10 %-ной соляной кислоте. Все эти составы ввели подкожно подопытным кроликам, однако никакого токсического действия обнаружить не удалось.

Вслед за этим смывы с лезвий и масса, соскобленная с ремня для правки, были посеяны на питательный бульон. После суток пребывания в термостате бульонные культуры были перенесены на агар, и выросшие на нем культуры микроорганизмов опять же ввели кроликам, что, как и в прошлый раз, не причинило им никакого вреда.

Этим можно было бы ограничиться, но служебное рвение военных химиков было столь велико, что в дополнение к экспериментам с животными они решили провести испытания еще и на себе. Лезвиями, которыми пользовался Ежов, четверо исследователей выбрили себе предплечья, и их начальник Я. Л. Авиновицкий пообещал при появлении признаков поражения кожи или какого-нибудь общего заболевания немедленно сообщить о случившемся в Оперативный отдел.

Изучением воздуха в жилых и служебных помещениях, связанных с пребыванием Ежова, Военно-химическая академия занималась около полутора месяцев, а затем к этой работе подключилась химическая лаборатория Института по изучению профессиональных заболеваний им. В. А. Обуха. Судя по сохранившимся отчетам, исследования продолжались по крайней мере до марта 1938 года, и периодически в пробах воздуха, взятых уже в новом рабочем кабинете Ежова, а также на его квартире и даче, обнаруживались следы ртути. Более того, когда в октябре 1937 года решили посмотреть, как обстоит дело в других помещениях, и проверили кабинеты М. П. Фриновского и начальника Секретариата НКВД И. И. Шапиро, выяснилось, что следы ртути в воздухе присутствуют и там{374}.

С мая 1937 года еще одним объектом пристального внимания чекистов стала моча Ежова. Каждые несколько дней на протяжении полутора лет бутылки с мочой наркома передавались в химическую лабораторию Института профессиональных заболеваний им. В. А. Обуха или в биохимическую лабораторию Всесоюзного института экспериментальной медицины, и время от времени обе организации сообщали об обнаружении злополучного химического элемента.

Поскольку, как разъяснили специалисты, выделение ртути организмом происходит в основном в первые 3–4 недели после состоявшегося контакта, регулярное появление ее в моче могло свидетельствовать о продолжающихся попытках отравления Ежова. Поэтому, когда становилось известно о «плохих» анализах, Ежов начинал нервничать, в помещениях менялась мебель, ковры, портьеры, делались анализы воздуха и производилась дегазация. Снова и снова проверялся обслуживающий персонал.

Отчаявшись понять, что происходит, начальник Отдела охраны ГУГБ НКВД И. Я. Дагин, на которого с лета 1937 г. была возложена обязанность обеспечивать безопасность наркома, обратился к лечащим врачам Ежова с просьбой объяснить, каким образом ртуть может периодически проявляться в моче человека, который никак с ней не контактирует.