Марианна и неизвестный из Тосканы - Жюльетта Бенцони

Словно прорвавший плотину поток, Маттео теперь говорил, говорил, будто не мог уже остановиться, и Марианна, на время забыв свою неприязнь к нему, слушала как зачарованная. Она только легко прошептала:

— Вы знали ее?

Он утвердительно кивнул, но слегка отвернулся, смущенный пристальным взглядом молодой женщины, затем добавил с гневом:

— Мне было восемнадцать лет, когда княгиня умерла… сгорела, живьем сгорела в этом храме, который она, одержимая безумием, велела воздвигнуть в свою честь. Она в нем принимала своих любовников, выбиравшихся почти всегда среди крестьян, горцев или моряков, потому что для нее главным было только любовное исступление.

— Но… почему среди простого народа?

С внезапной горячностью он повернулся к Марианне с опущенной головой, как готовый напасть бык, и она содрогнулась, ожидая вспышку адского пламени, которое — она догадывалась — должна была зажечь Люсинда.

— Потому что она могла после этого заставить их бесследно исчезнуть. Равных себе, тех, кто ей тоже нравился, она, конечно, оставляла в живых, уверенная в их покорности, в рабстве, в которое она их вовлекала и без которого они отказывались жить. Но сколько молодых людей исчезло, не оставив ни малейшего следа после того, как отдали в ночь любви весь жар этой ненасытной волчице?.. Никто… нет, никто не может представить себе, что это была за женщина. Она умела пробуждать худшие инстинкты, самые низменные страсти, и ей нравилось, когда смерть становилась завершением любви. Может быть, легенда и имеет свое основание…

— Легенда?

— Говорят, что ее неувядаемая красота была результатом заключенного с дьяволом договора. Как-то вечером, когда она с беспокойством разглядывала свое изображение, в одном из зеркал появился одетый в черное красивый малый и предложил в обмен на ее душу тридцать лет неувядаемой красоты, тридцать лет наслаждений и безграничной власти над мужчинами. Говорят, что она согласилась, но осталась в дураках, ибо тридцать лет еще не прошли, когда однажды утром слуги, войдя в ее комнату, обнаружили кишащий червями труп хозяйки.

Увидев, что Марианна вскочила с криком отвращения, он добавил с презрительной улыбкой:

— Это только легенда, госпожа! В действительности все было иначе, раз, как я уже вам говорил, донна Люсинда сгорела в охватившем храм пожаре… пожаре, который она зажгла своими собственными руками в ту ночь, когда обнаружила морщинку в углу рта. И вы, без сомнения, спросите меня, княгиня, почему она выбрала такую ужасную смерть?

На это я отвечу: она не хотела, чтобы ее восхитительное тело, которым она так дорожила, медленно распадалось в земле, познало ужас тления. Она предпочла уничтожить его в огне! Это была ужасная ночь! Пламя гудело, и его языки были видны так далеко, что повергнутые в трепет крестьяне утверждали, что это само адское пламя разверзлось перед ней… Я еще слышал ее предсмертный крик… захлебывающийся вой волчицы!.. Но я уверен, что она полностью не исчезла! Она еще живет!..

— Что вы хотите сказать? — воскликнула Марианна, пытаясь унять охвативший ее ужас.

Маттео взглянул на нее лихорадочно горящими глазами Он криво улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы, и таинственным тоном, с какой-то колдовской силой продолжал:

— Что она всегда бродит по этому дому… в саду… в вашей комнате, где она разгуливает обнаженной, чтобы без помех сравнивать в зеркалах свою красоту с красотой статуи, которую она установила… Она навлекла проклятие на этот дом, и она заботится о нем, ибо в нем заключена ее месть. И вы не сможете ей воспрепятствовать!

Внезапно он сменил тон и осведомился с почти заискивающим видом:

— Не желает ли госпожа княгиня узнать еще что-нибудь?

Усилием воли Марианна разорвала навеянные управляющим колдовские чары. Она сильно покраснела под его дерзко ощупывающим ее, пронзительным взглядом и решила ответить ударом на удар. С надменной усмешкой она отпарировала:

— Да. Были ли вы тоже любовником этой женщины, раз она так любила простонародье?

Он даже не задумался и с наивным торжеством бросил:

— Конечно… да, госпожа, и поверьте, я никогда не смогу забыть часы, которыми я обязан ей!

Чувствуя, что она уже не в состоянии сдерживать возмущение, Марианна предпочла показать жестом, что больше не нуждается в нем. Но, оставшись одна, она буквально рухнула в кресло и долго сидела неподвижно, тщетно пытаясь усмирить охватившую ее панику. Вся прелесть этого имения, где еще недавно она наконец обрела покой и радость, казалась ей теперь испорченной, растоптанной, оскверненной памятью демонической женщины, до такой степени наложившей на него свой отпечаток. Вызвав в памяти темный силуэт всадника, пронесшегося этой ночью на Ильдериме, этот образ естественного благородства, представленный человеком и животным, она почувствовала, как ее охватывает сострадание, ибо у нее создалось впечатление, что между князем и тяготеющим над ним проклятием шла непрерывная, бесплодная борьба. И ей пришлось призвать на помощь весь свой здравый смысл, чтобы немедленно не потребовать свой багаж, карету и, не задерживаясь, уехать во Францию. Теперь ей всюду, даже в шуме фонтанов, чудилась угроза.

Но оставался еще кардинал, которого она обещала дождаться, и странное обещание, данное Маттео тени Люсинды. Она хотела узнать, в чем заключается это обещание, и при необходимости вмешаться. Может быть, это поможет наконец изгнать демона, привязавшегося к дому Сант'Анна? Ее блуждающий взгляд случайно остановился на фамильном гербе, вышитом на спинке одного из кресел, и ей открылась его странная символика. Гадюка и единорог! Безмолвное, как смерть, ядовитое пресмыкающееся — и сияющее белизной сказочное создание… Необходимо завершить эту борьбу, прежде чем ее ребенок появится на свет, ибо она не хотела, чтобы он жил в мире Люсинды. Материнский инстинкт пробудился в ней, неистово отмечая малейшую тень над будущим, и ради этого необходимо, чтобы она, Марианна, покончила с демонами. Сегодня вечером она постарается распутать нити, еще связывающие Маттео с проклятой покойницей, даже если ради этого ей придется рискнуть жизнью. После чего, чувствуя себя свободной от обязательств перед невидимым мужем, она поступит так, как ей подскажет совесть.

Но, когда ночь снова окутала виллу и парк, героические проекты Марианны потускнели перед самым обыкновенным страхом, подобного которому она еще никогда не испытывала, перед боязнью темноты, таящей неведомую опасность.

Одна мысль о возвращении на мрачную прогалину теперь, когда она знала, что увидит там дьявольскую статую, вызвала у нее озноб. Никогда еще ей не было так страшно, даже после побега Франсиса Кранмера, ибо тот был всего лишь человеком, тогда как Люсинда воплощала в себе невидимое и непостижимое потустороннее.