Шпаги и шестеренки (сборник) - Владимир Венгловский

Доктор следом за сыщиком легко забрался в карету.

– Прощайте, Том! – крикнул он и помахал рукой.

– Прощайте, беглец с Дор-Орсея, – одними губами сказал Атчесон.

– Вам не показалось, что у юноши что-то странное творилось с лицом? – поинтересовался Шерлок Холмс, когда карета уже съехала с холма и тряслась по полю.

– Показалось, – невозмутимо кивнул доктор Ватсон. – Я объяснил это несварением желудка. После местной стряпни и неудивительно! Жду не дождусь, когда мы вернемся под крыло миссис Хадсон!

– Откровенно говоря, я тоже, – сознался Холмс.

В камине потрескивал огонь. Шерлок Холмс сидел в кресле, вытянув ноги, и отрешенно наблюдал за пляской алых искр на обугленных поленьях.

– Надеюсь, вы не простудились, мистер Холмс! – хлопотала миссис Хадсон. – Ох, эта поездка не пойдет на пользу ни вам, ни бедному доктору Ватсону.

Она налила чай. В комнате запахло свежо и ярко, будто внесли елку.

– Где вы берете травы для своих неповторимых настоев, миссис Хадсон? – спросил Холмс.

– У зеленщика в лавке. Там же, где и все…

– Но больше ни у кого я не пробовал такого великолепного чая, – рассеянно пробормотал сыщик.

– Все дело в пропорциях. – Старушка одним точным движением взболтала чайник и долила еще чуть-чуть в белоснежную фарфоровую чашку. К смолистым ароматам добавился слабый запах земляники.

– Готово, мистер Холмс. Надеюсь, вам придется по вкусу.

Сыщик протянул руку, отпил чуть-чуть. И, словно этот единственный глоток придал ему сил, поднялся. На его бледное лицо стремительно возвращались краски.

– Вот так, мистер Холмс, вот так! – ворковала домовладелица, кружась с чайником. – Теперь вы точно не заболеете!

– Миссис Хадсон, ваш чай определенно творит чудеса.

Сыщик снял со стены скрипку, провел смычком по струнам… Затем прикрыл глаза и заиграл.

– Замечательно, чудесно! – прошептала старушка. – А наш добрый доктор уже в полном порядке, хотя и сам не знает об этом. В другой раз нужно добавить… – она пошевелила пальцами в воздухе, – кору ясеня, определенно, кору ясеня… Или вереск?

Миссис Хадсон в задумчивости двинулась к выходу, но возле двери обернулась.

Шерлок Холмс играл, забыв обо всем. Старушка прислонилась к дверному косяку. На лице ее застыло выражение удовлетворения и гордости.

Одна чашка чая – и вот он музицирует. И как!

Сморщенные губы миссис Хадсон тронула счастливая улыбка.

Разве может что-либо сравниться с ощущением власти над гением! Направлять его, подсказывать, где ждет опасность, встречать его дома, чтобы окружить заботой и теплом! А как упоительно пробуждать в нем творческие порывы!

«Заблуждаются те, кто упрекает нас в честолюбии, – думала миссис Хадсон. – Стать богом для другого существа или даже для многих – это не честолюбие. Беречь его, развивать в нем талант, вглядываться в него, как в обожаемое дитя… И всегда скрытно, всегда незримо! Они говорят – власть? О, нет! Самое близкое к этому чувство у людей называется любовью».

Шерлок Холмс упоенно играл на скрипке. Наверху, сквозь дремоту расслышав музыку, улыбнулся доктор Ватсон. На тумбочке возле его кровати стояла пустая чашка, из которой пахло весенней травой и немножко дымом.

Миссис Хадсон улыбнулась, осторожно поправила парик, из-под которого выбивались белые опахала контурных перьев, и беззвучно вышла из комнаты.

Роман Злотников

Севастопольское избиение

«Тун-дзун!» – гулко разнесся по машинному отделению сигнал колокола вызова с мостика, напрочь перекрыв и грохот поршней, и тяг раскочегаренной паровой машины, и гул пламени топок. Герхард Кнаппе, худой долговязый немец, паровозный механик, исполняющий на «Аляске» обязанности механика судового, недовольно сморщился и, подойдя к переговорной трубе, вытер платком мокрое от пота лицо, после чего вынул из трубы затычку и надсадно проорал:

– Машинное слушает!

– Здесь капитан, – раздался из переговорной трубы звонкий голос лейтенанта Поспелова. – Добавить еще можете? Не успеваем до рассвета на позицию выйти.

Кнаппе скривился, потом покосился на Нечипорука, старшего команды кочегаров, от работы которых как раз и зависело исполнение этой просьбы-приказа капитана, дождался его короткого кивка, после чего коротко бросил в трубу:

– Яволь!

– Принято, – все так же звонко отозвался капитан. Кнаппе аккуратно всунул на место заглушку и повернулся к машинной команде, собираясь отдать необходимые распоряжения, но ничего этого не потребовалось. Нечипорук уже схватил свою, изготовленную по его личной мерке, лопату, в черпало которой входило как бы не в два раза больше угля, чем у обычной, и махнул рукой второй смене кочегаров, до сего момента отдыхающей на куче угля в дальнем конце машинного отделения. Там было хоть и немного, но менее жарко, чем здесь, рядом с топками, где температура, судя по градуснику, несмотря на все старания приточных вентиляторов, доходила аж до пятидесяти градусов по шкале шведского астронома Цельсия.

– А ну, хлопци, навались! Капитану жару треба! – хрипло рявкнул он. Вторая смена тут же молча поднялась и, споро расхватав лежащие здесь же, рядом с ними, лопаты, принялась сноровисто набирать в них уголь. Подключение к работе второй смены должно было быстро увеличить объем поступающего в топки угля практически вдвое. Вследствие чего, уже через десять-пятнадцать минут, когда закинутый в топки дополнительный уголек разгорится, давление в паровом котле должно начать быстро расти, споро поднявшись практически до опасного предела. Но на скорости корабля приближение к этому самому опасному пределу должно было отразиться самым благоприятным образом.

Герр Кнаппе очередной раз досадливо сморщился. Ну, что за манера у этих русских, вечно игнорировать команды! Вот всегда так – то с места не сдвинешь, как не понукай, а то вот так же подхватываются и начинают работать так, что любой более цивилизованный человек уже через полчаса сдохнет. А этим хоть бы хны – пашут и пашут, стиснув зубы… Впрочем, это судно, на котором он так внезапно для себя оказался, вообще было настоящим сонмом нарушений всех и всяческих правил.

Начать с того, что оно было скорее железным, нежели деревянным. Нет, дерево в нем тоже присутствовало. Например, как материал обшивки подводной части судна. Но весь набор, а также большая часть надводного борта, палуба и та уродливая надстройка, возвышавшаяся над палубой и именуемая корявым русским словом bashnya, были изготовлены из металла. Причем, металла толстого. Так, например, толщина металлической обшивки этой самой bashnya составляла почти восемь дюймов, а палубы – два. Борт же защищал металл толщиной в четыре дюйма. И ни одного паруса. Вообще! Ну и естественно, что любой нормальный моряк даже ступить на палубу подобного… нет, кораблем это обозвать будет просто непозволительно, так что, в лучшем случае, судна (именно в лучшем случае) посчитал бы ниже своего достоинства. Ну кому может понравиться грязный, вонючий, пахнущий гарью, смазкой и металлом паровоз на воде? Так что подавляющее большинство настоящих моряков категорически отказалось даже приближаться к нему. Вот и набирали на него команду из кого ни попадя. И ладно Герхард. Он был из паровозных механиков, то есть человек весьма образованный и технически подкованный, в достаточной мере овладевший физикой и другими естественными науками. И потому представляющий себе, что даже такое, сделанное в основном из железа судно, все-таки способно плавать. Или двое братьев-бельгийцев де Вевер, находящихся в его подчинении и отвечающих за паровую машину. А каково было тем же кочегарам, которые все, поголовно, были набраны из бывших чумаков? Да у них половина артели напрочь отказалась всходить на палубу этого судна. Несмотря на предложенную очень щедрую по местным меркам оплату. Так и сказали, бухнувшись в ноги зачинщику всего этого непотребства владельцу «Южно-русских механических заводов» князю Трубецкому:

– Прости, барин, но не пойдем! Нам еще своя жизнь дорога. Железо-то по воде не плавает.

А артиллеристская команда?! Да из настоящих артиллеристов там только два человека, да и те, замшелые как валуны в финских болотах, крепостные артиллеристы-унтера из Свеаборга. Остальные же: три студента-математика – двое из Казанского университета, а один из Московского, и, уму непостижимо, артель Херсонских грузчиков. И как с таким экипажем воевать?.. Да что там воевать – плавать-то как, если из профессиональных моряков у них только семь человек палубной команды и один капитан. Ну, который лейтенант Поспелов. Да и тот, насколько Кнаппе было известно, очень долго сопротивлялся подобной «чести». Вот только отвертеться от нее ему так и не удалось. Ибо он был молод, беден и не принадлежал ни к какой влиятельной семье. Вот и пришлось ему взойти… тьфу напасть, на этом странном судне даже никакого капитанского мостика не было. Один колпак на верхушке bashnya, в котором капитан торчал будто кукушка в часах. Да еще, прости Господи, сидючи под этим колпаком на доске, привязанной канатами к кран-балке, с помощью которой из трюма поднимались наверх, в bashnya, к орудиям огромные и неподъемно-тяжелые ядра и бомбы, а так же шелковые мешки с пороховым зарядом…