Злые игры. Книга 2 - Пенни Винченци

— Пожалуй, да. — Голос у нее был очень сухой и холодный.

— Пей шампанское. Налить тебе еще?

— Я напьюсь, — ответила она и вдруг хихикнула.

— Не важно.

— Наверное, не важно. Так, значит, тебе нужен наследник. И, как я понимаю, я и должна буду тебе его обеспечить.

— Да.

Ясность и простота его ответа, спокойная уверенность, с которой он это сказал, поразили ее, она повернулась к Александру и уставилась на него, глаза ее широко раскрылись от ужаса.

— Александр, но ты же не можешь…

— Могу. Я все это очень тщательно продумал. Очень тщательно. У тебя будет все, чего ты пожелаешь. Абсолютно все. Только скажи. Я… хочу, чтобы ты была счастлива. Можешь иметь любовников — столько, сколько захочешь. Конечно, ты должна будешь вести себя очень осмотрительно. Но я не…

Вирджиния вдруг расхохоталась громким, полуистерическим смехом.

— Не надо, — умоляюще проговорил он, — пожалуйста, не надо. Я не могу этого выносить.

— Он не может этого выносить! Александр, постарайся представить себе, что чувствую сейчас я! Это же как будто тебя загнали в какой-то немыслимый кошмар. В ужасный, кошмарный сон больного человека! Он не может этого выносить!

В ее голосе явно сквозило сильнейшее презрение и омерзение. Александр встал, посмотрел на нее сверху вниз, лицо его было мертвенно-бледным.

— Думаю, мне лучше пойти пройтись, — произнес он, — договорим потом.

— Александр, нам не о чем больше говорить. Пойми это, пожалуйста.

— Есть. Может быть, есть.

— Никакого «может быть». Не о чем.

— Ну ладно. Но я бы все равно хотел пройтись. Пообещай мне.

— Да?

— Пообещай мне, что не уедешь, пока я не вернусь. Пожалуйста. Мне бы хотелось с тобой попрощаться.

— Хорошо, — со вздохом ответила она. — Я не уеду.

Когда он вернулся, она спала на просторной кровати; ставни были по-прежнему открыты, комнату заливал предвечерний солнечный свет, более насыщенного, густо-золотистого оттенка, чем тот, что был утром. Темные волосы Вирджинии были раскиданы по подушке, лицо ее было спокойным, умиротворенным, почти как у ребенка. Александр нагнулся, поцеловал ее, и она проснулась, улыбнулась, протянула к нему руки; потом проснулась окончательно, все вспомнила, и прямо у него на глазах лицо ее снова стало жестким, а взгляд враждебным.

— Здравствуй, — сказал он. — Уже темнеет.

— Я себя ужасно чувствую, — проговорила она — У меня страшно болит голова.

— Это от шампанского. И еще оттого, что мы все время ссоримся. Мне очень жаль.

— Нет, Александр, — возразила она, — не от этого. А от того, что произошло, от того, что происходит. Пожалуйста, постарайся это понять.

— Хорошо.

— Я пойду приму ванну. Ты бы не мог заказать пока чаю? Китайского.

— Конечно.

— Я узнавала, когда есть рейсы. В Лондон только один сегодня вечером. Я бы хотела улететь им.

— Значит, — спросил он, — собор Святого Марка ты смотреть не поедешь?

— Нет, не поеду. Прости, что нарушаю обещание. Но мне надо уехать отсюда.

— Я понимаю.

— Извини, Александр.

Он заказал для нее водное такси и потом молча сидел и смотрел, как она собирала дорожную сумку. Другие ее вещи, те, что были в чемоданах, так и оставались до сих пор нераспакованными. Под его взглядом Вирджиния почувствовала какую-то странную, дурацкую скованность.

— Александр, — попросила она, — ты бы не мог… не согласился бы… подождать меня внизу?

— Разумеется.

Он вышел. Ей вдруг сделалось ужасно одиноко и почему-то страшно. И больше всего на свете хотелось сейчас поговорить с кем-то близким, с кем-то, кого она хорошо знала. С мамой. Да, пожалуй, она позвонит сейчас маме. В Нью-Йорке теперь раннее утро, и маме будет приятно ее услышать. Конечно, всего она пока рассказывать не будет, просто сообщит, что едет домой. Она заказала разговор. Ответил Бэнкс.

— Здравствуйте, Бэнкс. Это мисс… леди Кейтерхэм.

— Леди Кейтерхэм! Очень рад вас слышать! Позвольте сказать вам, у вас была изумительная свадебная церемония. Все слуги от нее просто в восторге.

— Спасибо, Бэнкс. Пожалуйста, можно мне переговорить с мамой?

— Разумеется. Одну минуточку, ваша светлость! — Она слышала, как он с особым удовольствием произнес два последних слова.

Впервые Вирджиния лицом к лицу столкнулась с необходимостью задуматься о том, что же ей теперь надо будет делать. Что ей придется говорить. Огромному числу людей, сотням, даже тысячам, которых, что бы она ни сказала, какую бы историю ни изобрела, станет раздирать любопытство, которые будут удивлены, начнут сплетничать, обмениваться всякими предположениями, смеяться, может быть, даже глумиться над ней. Все это будет очень мерзко и очень болезненно. Плохо, очень плохо. Но все равно надо действовать. Выбора у нее нет.

В трубке послышался задыхающийся от счастья голос Бетси:

— Дорогая, как чудесно, что ты позвонила! Я уже начинала гадать, как там у тебя дела. Как ты, моя дорогая? Ой, слушай, какая же прекрасная была свадьба, просто прекрасная! Я так рада, так горда! А отец… ой, Вирджиния, я еще никогда не видела, чтобы он был так тронут. Никогда. Даже когда Малыш… когда вы оба появились на свет. Когда мы в тот день ложились спать, знаешь, какие были его самые последние слова? «Сегодня я был ею очень горд. Очень горд моей дочуркой». — Голос Бетси задрожал. — Ой, дорогая моя, извини, у тебя медовый месяц, а я тут так расчувствовалась. Просто дело в том, что… так как ты, дорогая, а? И как тебе Венеция? Понравилась? В соборе Святого Марка вы уже успели побывать?

— Нет. — Голос Вирджинии как будто бы не хотел слушаться того, что подсказывал ему разум, не желал произносить нужные слова. Вирджиния откашлялась, прочищая горло. — Пока еще нет. Мама…

— Ты, наверное, устала. Думаю, ты должна была просто страшно устать. А гостиница хорошая?

— Да, превосходная.

— Я тебе так завидую. Я всегда мечтала побывать в Венеции. Но твой отец так и не захотел меня туда свозить. Ну что ж, наверное, мне пора уже закругляться, Александру наверняка не понравится, что ты столько времени треплешься по телефону с мамочкой. Главное, что у тебя все в порядке.

— Да, — медленно проговорила Вирджиния. — Да. Все в порядке. Спасибо.

— Ну и хорошо. Передавай от всех нас приветы Александру. И напиши мне сразу же, как только вы приедете в Хартест; из Венеции, так уж и быть, я от тебя ничего не жду. До свидания, дорогая. Я передам отцу от тебя привет. Он сегодня утром забрал с собой в банк все фотографии, говорит, что ему не терпится как бы прожить тот день снова. Он сказал — не знаю, стоит ли мне тебе это говорить, а впрочем, конечно стоит, почему бы и нет, — так вот, он сказал, что ваша свадьба была в десять раз лучше, чем у Малыша и Мэри Роуз, а ты как невеста была в сотню раз красивее и очаровательнее, чем она. Я тебе скажу, дорогая, отец действительно стал тобой очень гордиться. И я тоже. А когда Бэнкс вошел минуту назад и доложил: «Звонят ее светлость», мне пришлось себя даже ущипнуть, что это не во сне.