Магус - Владимир Аренев

— А теперь — привал, — скомандовал Андрий. Они стояли на опушке, поблизости не видно было ни дорог, ни людского жилья. — Отдохнем как следует и тогда уж отправимся дальше. Попробуем раздобыть коня или попросимся к кому-нибудь на воз попутчиками. А то последнее время что ни ночь, то приключения. К тому же неплохо бы поискать чего-нибудь съедобного… — И он через силу улыбнулся Мыколке.

На душе было кисло и пусто, хотелось удавиться на ближайшем дереве — из одной только ненависти к самому себе, чтобы после смерти за грех самоубийства непременно попасть в пекло. Андрий понимал, что непоследователен: как там насчет пекла, он не знал, но что после наложенья рук на Господний шлях не попадет, а вынужден будет скитаться в Вырие — знал точно. И все-таки…

А впрочем, он лукавил с собой. И шептал собственному отражению в зеркальце: да, мол, старый, Орлика ты потерял, Степана тоже, но вот ведь остался у тебя Мыколка. Так уж изволь хлопца довести до дому в целости и сохранности. Иначе грош тебе цена, Свитайло устыдился бы, прознавши о твоих приключениях, верней, о том, как легко сбить тебя с пути.

И он снова метался по поляне затравленным зверем, а то вдруг садился перед сундучком и застывал на два-три часа, словно взглядом своим силился просверлить дырку в коштовном боку и увидеть, ради чего… «Ради чего, Господи?!!»

Мыколка тихо сидел на краю поляны и старался лишний раз не напоминать о себе, но и не терять Андрия из поля зрения. Видать, что-то такое чувствовал и боялся за «дядьку», как бы чего с собой не сотворил.

Только к следующему вечеру Ярчук понемногу выбил дурь из собственной головы и решил, что пора двигаться дальше. Мол, чем раньше доберемся до места, тем раньше обратно поедем.

— А давайте поглядим в зеркальце, — внезапно предложил Мыколка. — Вдруг там указания переменились?

Вот уж в чем Андрий сомневался! Хотя — почему бы нет?

Он извлек из кармана зеркальце, подышал и прочитал…

В следующий момент прогремел выстрел и пуля разбила зеркальце в куски — только осколки полетели во все стороны.

Андрий отшвырнул непригодную оправу в сторону, а сам прыгнул в другую. Перекатился, утвердился за кустами и выглянул посмотреть, кто это меткий такой.

Вдоль кромки леса к ним скакал одинокий всадник. То ли татарин, то ли нет — сразу и не разберешь: в седле под ним бакеман, одежда татарская, а осанка — вроде иная. И пистоль есть, из которой этот новоприбывший по Андрию пульнул — добро хоть, мимо. Вон, еще один достает, целится.

— Дядьку, бежать надо! — в отчаянье крикнул Мыколка.

Бежать действительно было надо. Но — никак нельзя. Сундучок лежал слишком далеко от кустов, за которые прятался от пули Андрий. Равно как и от Мыколки, схоронившегося за стволом старого клена на опушке.

С другой стороны, Андрий был сейчас не в настроении в догонялки играться. Наоборот, этот случай предоставлял ему наконец возможность сойтись с кем-нибудь в поединке, опустить на чью-нибудь вражью башку саблю… К тому же конь им пригодится, даже пусть и бакеман.

Опять же, с Кысымом интересно б повидаться поближе.

Второй раз всадник выстрелил явно просто так, для виду — пуля скользнула высоко над Андриевою головой.

Остановил коня, спрыгнул, выхватывая из ножен саблю.

Андрий шагнул ему навстречу.

— Ты хоть имя свое назови, чтоб знать, по кому потом свечку ставить.

— Ты знаешь мое имя, — сказал приехавший. И ударил — молниеносно, по-змеиному точно.

— Гнат, — Андрий с изумлением всматривался в бесстрастную маску на лице приехавшего и совершенно не обращал внимание на порез, которым украсилась его собственная рубаха. — Гнат! Так ты и есть — Кысым?!

Тот ловко перебросил саблю из одной руки в другую и стянул-таки с лица маску.

— Я и есть. Лучше б тебе меня, Ярчук, не вызволять было с Господнего шляха. Все равно ведь я стал смертью. Не своей — так еще чьей-нибудь.

— Зачем, Гнатэ?

— А затем, что назначили. Помнишь, я отыскал тебя месяцев через пять после того, как ты меня вылечил? Так вот, все это время я был у татар. Захватили в плен, когда уже уезжал из села, где ты меня лечиться оставил. Лучше б не оставлял!

Он яростно атаковал Андрия — тот не менее яростно защищался. Потом, разойдясь, они снова продолжали кружить по поляне, настороженно выставив перед собою сабли и вместо ударов перебрасываясь остро отточенными словами. Видно, Гнату необходимо было высказаться.

А Андрию — услышать эту историю.

Рваными, скупыми фразами Гнат начал рассказ, и Ярчук, слушая, будто видел наяву все, что происходило с тем, кого он считал когда-то своим приемным сыном.

— Тогда, семь лет назад, я был еще молодой и глупый. Хотя…

«…тогда, семь лет назад».

Гната узнали — совершенно случайно среди пленивших оказался тот татарин, который ранил его. Татарин не сомневался, что отправил неверного к праотцам, — и был чрезвычайно удивлен, увидев живым. Поэтому Голого не убили и не отправили к другим невольникам — его поволокли к старому татарину с уродливым лицом, похожим на коровий кизяк, к тому же растоптанный.

Старик спросил, как удалось Гнату остаться живым. Гнат ответил, но совсем про другое; большую часть сказанного татарин наверняка не понял, однако общий смысл уловил. И велел привести детей, взятых в последнем набеге.

Потом повторил вопрос. Гнат, закусивши безусую свою губу, все же продолжал проклинать «бисовых выродков». Тогда старик кивнул одному из татар — и ближайшему ребенку отрубили палец.

Гната поразила именно эта деталь — что татары не убивали детей, а только рубили пальцы, собираясь после продать ребенка.

Старик спросил опять. И опять Гнат только ругнулся, но на сей раз (он сам чувствовал это) — слабее и неуверенней.

…В конце концов он сломался. На тринадцатом ребенке — видимо, недаром (утешал он себя) число это зовут чертовой дюжиной. До этого его дважды тошнило, но он держался, а тут, когда вывели ту девочку, она вдруг почему-то напомнила ему Галю в детстве…

Ладно, шептал он сам себе, ладно, я же ни о чем таком, просто про то, как вылечили. Никаких тайн, ничего — просто о том, как остался жив.

Уже позже он понял — узнай Ярчук, как потом поступит тот, кого он, рискуя жизнью, вытаскивал с Господнего шляха, — своими же руками задушил бы. И за это вот понимание Гнат возненавидел Андрия — сперва неосознанно, а потом…

Но потом пока еще не настало. Пока перед ним лежали двенадцать отрубленных детских пальчиков и ухмылялся старый татарин с лицом, похожим на коровью лепешку.

— Не спрашиваю, — сказал, — хочешь ли ты жить. Хочешь — иначе бы не рассказал мне всего этого. Но знаешь, неверный, ты ведь мне рассказал много больше, чем думаешь.