Чертовски богат - Джудит Гулд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доковыляв до комнаты Зандры, Кензи открыла дверь и втащила туда подругу.
Вовремя, надо сказать.
Руки у Зандры ослабели, и она плюхнулась на спину. К счастью, прямо на кровать.
Кензи даже не пыталась ее раздеть. Она с трудом доползла до своей комнаты и сразу погрузилась в забытье.
Откуда-то из неведомых глубин сна донесся телефонный звонок. Зандра застонала, перевернулась на другой бок и вдавилась поглубже в подушку.
Очнулась она оттого, что Кензи изо всех сил трясла ее за плечи.
– Эй, Спящая красавица! Просыпайся! Тебе звонят.
– Убирайся.
– Зандра! Зандра! Да проснись же ты, черт подери!
Кензи хлопнула в ладоши и направила луч карманного фонарика прямо в глаза Зандре.
– Вставай!
– Который час?
– Шесть утра. Возьми трубку. Это насчет твоего брата Рудольфа.
Рудольф! При звуке этого имени с Зандры весь сон слетел. Она широко открыла глаза и села на кровати, о чем сразу же и пожалела: голову пронзила острая боль.
Кензи швырнула ей отводную трубку.
Чувствуя, что голова раскалывается, Зандра прижала трубку к уху.
– Рудольф!
– Зандра? – Женский голос.
– Я. Кто говорит?
– Пенелопа Тротон. Помнишь? Мы как-то столкнулись в Нью-Йорке...
– А-а... Пенелопа. Привет. А Рудольф тут при чем? Ты его видела? Вы разговаривали? Ну, не молчи же!
– Я – нет. Но его видел Алекс.
– Какой Алекс?
– Алекс Тротон. Мой муж.
– Ну и?..
– Рудольф в больнице.
– В больнице?! – «О Боже, только не это, – взмолилась про себя Зандра. – Только не это!»
– Нет, он жив, успокойся. Но ему очень плохо. Если учесть, как его обработали, Алекс говорит, что он выжил чудом.
Зандра съежилась.
«Как его обработали... Чудо, что он остался жив... Очень плохо... обработали» – эти слова словно молотили по ее черепу.
«О Боже, – взмолилась Зандра, – сделай так, чтобы все кончилось хорошо!»
Три с половиной часа спустя Зандра со все еще раскалывающейся головой и бунтующим желудком уже летела над Атлантикой, направляясь в Лондон.
Глава 39
Воскресенье было тусклым, туманным и темным.
Настроение у принца Карла Хайнца было вполне под стать погоде. После отъезда Зандры он лишь ненадолго задержался у Бекки и в тот же день отправился к себе на Манхэттен.
Такой длинной ночи принц и припомнить не мог.
Он пытался заснуть, но никак не получалось – огромная роскошная постель представлялась ему пустынным островом, на котором он оказался один на один со всеми своими горестями и самоедством.
Он пытался читать. Слушать музыку. Смотреть телевизор.
Ничто не помогало. Ничто не могло отвлечь или утишить боль, хотя бы ненадолго, даже выпивка. Он вновь и вновь прокручивал в голове ужасную сцену на заснеженном холме, повторяя слова, роковым образом сорвавшиеся с его губ: «А если забыть про любовь?.. Как ты знаешь, в роду Энгельвейзенов свои правила наследования... Неужели нельзя выйти за меня просто так?..»
Карла Хайнца в очередной раз передернуло. Проклятие! Неудивительно, что она бежала от него как от прокаженного. Окажись он на ее месте, то поступил бы точно так же.
«Надо же быть таким болваном... таким эгоистом, словно на свете существуют только его желания и только его деньги. Проклятое наследство!
Кретин! Нет, даже хуже. Дураку еще можно простить его глупость, а мне...»
В общем, он лишился Зандры. Навсегда...
Бесконечная ночь с убийственной медлительностью переползла в утро. Появились первые слабые лучи света. Но даже и его было слишком много для измученной, опустошенной души. Тьма – вот что ей нужно. Тьма и сладостное забвение.
Карл Хайнц нажал кнопку звонка. На пороге мгновенно появился слуга.
– Ваше высочество?
– Задерните шторы, – едва слышно прошептал Карл Хайнц.
Кензи позвонила Чарли в полдень и оставила запись на автоответчике: «Ну как, готов использовать свой билет? Если что – только позови».
Через пятнадцать минут Чарли перезвонил и негромко засвистел в трубку.
– Поняла, – откликнулась Кензи.
– Что твоя соседка?
– Улетела в Лондон вечерним рейсом.
– Выходит, мы будем одни?
– Нет, я пригласила тетю Иду из Алтуны, – фыркнула Кензи.
– А что, от тебя всего можно ожидать. Ладно, когда?
– Как только куплю все необходимое для ризотто.
– Давай я сам этим займусь, а ты поставь какую-нибудь тихую музыку.
– Как романтично, ни дать ни взять «Последнее танго в Париже».
– Полагаю, с шампанским вы разделались?
– Ты имеешь в виду вчерашнее? Верно, выпили.
– Это плохо. Сегодня воскресенье, спиртного не достать. – Чарли помолчал. – Ладно, придумаю что-нибудь.
Кензи приняла ванну и, напевая что-то себе под нос, натянула голубые рейтузы и длинную футболку цвета хаки с надлокотниками и голубыми полосами на рукавах. Так, побрызгаться духами «Шанель № 19», завести Шопена, и она готова к покорению сердец.
Появился Чарли. В руках у него снова был «Дом Периньон».
– Только ради всего святого не спрашивай, где я его достал.
– Так где все же? – Кензи чмокнула его в губы.
– В своем любимом ресторане. Если прознают те, кому нужно, это может стоить хозяину лицензии. И не спрашивай, сколько я за него выложил.
– Такого удовольствия я тебе не доставлю. Нет, вы только посмотрите на него! – Кензи шутливо растрепала ему волосы. – Щедрый ты мой! Надо думать, я должна оправдать затраты?
Интересно, думала Зандра, разыскивая палату Рудольфа, почему это все больницы на свете пахнут совершенно одинаково? Как... как больницы. И почему если не все, то почти все выглядят, как заброшенный оружейный склад? Даже дрожь пробирает.
Что касается этой, она словно сошла со страниц диккенсовских романов: снаружи закопченные кирпичные стены, изнутри мрачные, голые коридоры. Если не арсенал, то уж точно психушка.
Палата 432... 433...
В одной руке у Зандры был дорожный несессер, который она так и не открывала после уик-энда у Бекки; в другой – чахлые хризантемы, купленные за баснословную цену в аэропорту.
Впрочем, и сама Зандра выглядела – да и чувствовала себя – не лучше, чем этот жалкий букетик. Голова с похмелья все еще раскалывалась, даже то, что она в самолете сунула себе в рот два пальца, не помогло.
447... 448...
Ну вот, добралась наконец – 449!
Тяжелая дверь натужно заскрипела на несмазанных петлях.
– Рудольф? – неуверенно сказала Зандра и тут же в страхе подалась назад. Нет, это не палата – скорее тюремная камера. Вдоль стен расставлены бесконечные металлические койки, четко отражающиеся в начищенном до блеска линолеуме пола. В окна с яростной силой колотят струи дождя.
