Всеобщая история кино. Том. Кино становится искусством 1914-1920 - Жорж Садуль

Радостно-яркое пламя перемирия не успокоило французское общественное мнение. Когда Клемансо оправдал убийцу Жореса, 300 тыс. манифестантов прошли перед памятником, воздвигнутым социалисту-трибуну, бросая в знак почитания сорванные с себя военные кресты и ордена. Это близко по духу лучшим кадрам фильма „Я обвиняю”. В день бурного 1 Мая 1919 года убит демонстрант — 300 тыс. парижан следуют за его гробом. Снова вспыхивают забастовки — бастуют рабочие и служащие метро, текстильной промышленности, печати, банков, больших магазинов, шахт, химических заводов. На митингах рабочие громко приветствуют русскую революцию и Ленина, а в это время Клемансо намеревается продолжать войну против Москвы и посылает армию и флот в Черное море. Весной 1919 года в Одессе и Севастополе восстали войска и моряки. Судьи, которые оправдали убийцу Жореса, приговорили к смерти капитана Садуля, члена французской делегации в России, примкнувшего к Ленину[282].

В конце 1919 года волна забастовок докатилась до зрелищных предприятий. Парижские театры и кино закрылись. Многие режиссеры и актеры открыто примкнули к стачечникам: г-жа Лара из „Комеди Франсэз”, Гарри Баур, Сатюрнэн Фабр, Дюбоск, Рене Фошуа. В основанной незадолго до того корпоративной газете „Синематографи Франсэз” П. Симоно возглашал:

„Пусть служащие перестанут требовать иллюзорного повышения заработной платы, которое приводит лишь к тому, что жизнь становится более дорогой и деньги обесцениваются. И пусть виновных в беспорядке манифестантов, кричащих: „Да здравствует Садуль! Долой Францию!” — жандармы хватают за шиворот”[283].

В эти смутные времена 16 ноября к власти пришел Национальный блок. Повсюду кричали об угрозе большевизма, стены были покрыты плакатами Баррера (рисовальщика афиш у Патэ), на которых изображался забрызганный кровью, косматый, разъяренный „человек с ножом в зубах”…

Версальский договор был подписан, когда всюду вспыхивали забастовки (июнь 1919 г.). Их стало еще больше в начале 1920 года. 250 тыс. железнодорожников прервали работу, шахтеры на севере страны сделали это одновременно с шахтерами Рура. Первое мая 1920 года, когда погибло три человека, было апогеем движения, которое из-за предательства социалистов и Жуо быстро схлынуло. Мильеран и Дешанель сменили Клемансо и Пуанкаре, но продолжали их политику. Разгром немецкой революции способствовал спаду революционного движения во Франции. В Москве в июле 1920 года собрался Второй кон-гpecc III Коммунистического Интернационала, к которому впоследствии на конгрессе в Туре в конце декабря 1920 года присоединилось большинство Французской социалистической партии.

Национальный блок заявил, что он действует якобы во имя 1,5 млн. убитых на войне, и повторял свой лозунг: „Германия заплатит”. Кинопрокат был монополизирован Патэ и Гомоном, что мешало французским кинодеятелям создавать картины, в которых отражалась бы жизнь народа. События, всколыхнувшие страну в дни войны и перемирия, ничуть не отразились на творчестве таких благородных деятелей искусства, как Жермен Дюлак и Луи Деллюк, которым, как оказалось, было ближе „искусство для искусства”, чем социальные проблемы.

Луи Деллюк, на которого мы часто ссылались, родился в Кадуэне (департамент Дордонь) в 1890 году. Его отец, аптекарь из Бордо, вскоре переселился в Париж, где молодой Деллюк учился в лицее Карла Великого вместе с Леоном Муссинаком. Став баккалаврами, молодые люди напечатали свои первые искусствоведческие и театроведческие статьи в „Ревю Франсэз” — еженедельном католическом журнале; принял их ответственный редактор журнала Рауль Дюваль.

Слабое здоровье избавило Луи Деллюка от военной службы. Он стал журналистом, а вскоре и главным редактором роскошно издаваемого журнала „Комедиа иллюстре”. Молодой человек увлекался театром; в зеленом театре в Марн-ла-Кокетт, а затем в Пре-Катлан шла первая его пьеса — „Франческа”. Он восхищался русским балетом и театром Клоделя, влюбился в ведущую актрису театра Еву Франсис, свою будущую жену…

Он удачно начал карьеру, быстро добился успеха; искусство интересовало Деллюка больше всего на свете. Но кино он презирал. Братья Муне, как и он, уроженцы Пери гора, ввели его в театральную среду, он сблизился с выдающимся трагиком де Максом; блеск Бульваров его немного одурманил.

29 июля 1914 года Луи Деллюк сопровождал Еву Франсис на гастроли в Брюссель. В „Сирк Ройаль”, где представители II Интернационала выступали против войны, Деллюк приветствовал Вандервельде, немца Хааса, итальянца Моргари, англичанина Харди и особенно Жореса, над которым витала смерть. Деллюк пел „Интернационал”, он возглашал: „Да здравствует мир!"; он надеялся, что социализм помешает войне, но война вспыхнула три дня спустя[284]. Деллюка не мобилизовали. Он становится журналистом в „Энтрансижан”. Под влиянием шовинистических настроений Деллюк пишет памфлет, направленный против кайзера, — „Господин из Берлина”[285] — и либретто оперы-балета „Принцесса больше не смеется”, вскоре поставленной в Оперном театре.

С 1915 года Луи Деллюк увлекается кино, которым Ева Франсис безуспешно пыталась его заинтересовать еще до войны.

„Я ненавидел кино, ах, как я его ненавидел! — писал он в „Синема и К0”. — До войны я ходил туда только по принуждению и поневоле. А в те далекие времена мы не переносили ни того, ни другого… Одна-две ковбойские картины меня очаровали, но я видел слишком много плохих фильмов, чтобы относиться снисходительно и нежно к этой „скучной механике”. Состязания в „catch as catch саn”[286], матчи по танго, эксцентрики из „Альгамбры”, танцовщицы из „Сигаль”, русский балет, Парсифаль и Ида Рубинштейн — всех этих разнообразнейших чудес, собранных Парижем, было довольно, чтобы доставить мне эстетическое наслаждение. И я, как все, презирал кинематограф…

Много месяцев спустя я снова пошел в кино. Произошло это оттого, что в первые месяцы войны не было хороших спектаклей и совсем не было концертов. Чарли Чаплин привел меня в восхищение. Я еще сопротивлялся. Но „Вероломство” уничтожило все сомнения”.

Деллюк увлекся киноискусством — теперь он не выходил из кинематографа. В 1917 году он становится главным редактором роскошного киножурнала „Фильм”, руководимого тогда Анри Диаман-Берже. Оба кинодеятеля собрали вокруг журнала первоклассных сотрудников, и „Фильм” стал лучшим периодическим киножурналом в мире.

В статьях Деллюка (частично собранных позже в „Синема и К0”) нельзя найти и намека на шовинистическую лихорадку, которая охватила тогда официальную печать. Он далек от политики, но он глубоко ненавидит войну[287]. Он снова встречает Рауля Дюваля, который поддерживал его в начале карьеры, — теперь он ответственный редактор „Красного колпака”. Деллюк охотно сотрудничает в газете, субсидируемой из секретных фондов министра Мальви и из источников, вероятно, еще более темных, но позволяющей легально формировать партию противников войны. Он знакомится с приятелем Дюваля — Альмерейда-Виго, бывшим анархистом, который живет на широкую ногу, а его сын, маленький Жан Виго, будущий постановщик „Аталанты”, учится где-то в колледже.

В это время с „Красным колпаком” случилась история, получившая широкую огласку. Альмерейда, наркоман, не то покончил жизнь самоубийством в тюрьме, не то был убит полицией; загадочный Дюваль был арестован и вскоре расстрелян. О Деллюке тревожились, его посылали в Клермон-Ферран. А вскоре, несмотря на подорванное здоровье, седьмая комиссия признала его годным к военной службе, он был мобилизован и направлен как военный писарь в Париж… Покинув в 1918 году „Фильм”, он стал кинематографическим критиком в „Пари-миди”, бульварно-биржевой газете.

Деллюк решил отныне работать для кино. Он мечтал о создании французской школы кино. В своих статьях в „Пари-миди” он перечисляет кинопостановщиков, подающих, по его мнению, большие надежды. Он призывает их сплотиться, действовать.

До войны 1914 года Деллюк видел в кино только лишь источник существования. Он написал сценарий, который не был принят, впрочем, вполне возможно, что фильм был поставлен, но под другим названием. Драматург и романист начинает работать как киносценарист, убедившись, что основной слабостью французских фильмов была бедность сюжетов. Ева Франсис, его жена, играла тогда в фильме режиссера Жермен Дюлак, которую Деллюк уговорил поставить „Испанский праздник”.

Жермен Дюлак была дочерью генерала Сэссе-Шнейдера. Эта смелая, энергичная, увлекающаяся, умная, очень образованная женщина — жена романиста Альбера Дюлака — была воинствующей „суффражисткой” и сотрудничала в женском журнале Маргариты Дюран „Фронда”. Она, как и Деллюк, была театральным критиком; во время войны заинтересовалась кино. В 1916 году вложила несколько десятков тысяч франков в маленькую кинокомпанию „Делиа-фильм”, которой руководил ее муж. Таким образом, она является первой французской „кинопостановщицей”. В ноябре 1917 года она писала в журнале Деллюка „Фильм”: