Объятия Анаконды. Антология геополитики Запада - О. В. Селин

географии признают особые океанские индо-тихоокеанские связи и связности: морфология (Рихтгофен), климатология (краски муссонных земель Кёппена!), океанография, в особенности сведения о растительном и животном мире (Дофлейн), антропология (Мартин и др.; цветные народы в окружении Индийского моря и западной части Тихого океана). Этим связям и связностям противостоит пришлое с Атлантики, чуждое господство над Индийским морем! Это ведет к тому, что выходит наружу длительная, постоянно скрытая напряженность между Британской империей Индийского моря и пантихоокеанской, как и малайско-монгольской, идеями; носителями этой напряженности становятся цветные народы континента и островов. Это позиция некоего неизбежно лабильного состояния: ведь на пороге между далями Индийского и Тихого океанов северогерманские белые власти в лице всего около 200–250 тыс. белых господствуют над пространством в 7,85 млн кв. км с 390 млн цветного населения, часть которого принадлежит к древним культурным расам, а 90 млн соседних, расовородственных жителей третьей по мощи мировой державы на суше и море [т. е. Японии] наряду с 450 млн старейших, в настоящее время находящихся вместе в имперских рамках культурного альянса на постоянной основе, должны надолго оставаться нейтральными и безучастно наблюдать за происходящим.

Отсюда дальновидное намерение в Соединенных Штатах Америки своевременно предотвратить скандал, связанный с управлением из-за рубежа вопреки их воле Филиппинами как жертвой пантихоокеанской идеи! Но будет ли усиливаться опасность для традиционных колониальных держав из-за наступления примерно в то же самое время, с 1911 и 1919 гг., паназиатской идеи на открытое Мировое море, за которой – 328 млн индийцев и 450 млн китайцев и вместе с ним разоблачение (демаскирование) будущих стычек между самой крупной и жизнеспособной континентальной панидеей Старого Света – паназиатской и самой крупнопространственной, несомненно связанной геополитически и культурно-географически с судьбой Нового Света, противостоящей ей панидеей Океана – тихоокеанской с ее обратным индо-тихоокеанским воздействием!

Противостояние континентальных и морских панидей

Противостояние континентальных и морских панидей как один из сильнейших долговременных мотивов в истории человечества раскрыл в 1904 г. Маккиндер (воспитавший за долгие годы своей деятельности не одно поколение сотрудников британской внешнеполитической службы) в гениальном научном трактате «The geographical pivot of history» («Географическая ось истории») и на одной из первых солидных геополитических и безупречных в географическом отношении карт, представленных одному из первых научных форумов планеты – Королевскому Географическому Обществу в Лондоне. Государственные мужи на континенте, должно быть, проглядели этот способ рассмотрения, иначе после 1905 г. они сделали бы из этого выводы и предприняли все, чтобы избежать войны, принявшей форму мировой, тогда как они, предпочитая двигаться ощупью, вползли в петлю дальнозорких игроков, и именно во всех предопределенных материковой принадлежностью жизненных формах, в результате чего стали в той или иной мере данниками более гладкого превосходства океанской панидеи.

Но что можно было требовать от государственных мужей Центральной Европы, если столь прозорливые воспитатели взглядов на мир, как Ратцель, написали в 1895 г.: «Образование нового крупного островного государства есть самое ощутимое и прежде всего решающее в выступлении северотихоокеанской державы, с которой должно считаться государственное искусство Европы».

Это резюме относилось тогда к Японии и вызвало пристальный интерес к изучению островных народов и островных государств. Но разве это «новое» островное государство существовало не с 660 г. до н. э.? Разве уже с 1892 г. и позже не была очевидной подготовка Соединенных Штатов к весьма агрессивному островному государственному образованию, в результате которой уже в 1898 г. было закончено геополитическое строительство, между «внешним полумесяцем» которого или «внутренней точкой, опоры» Центральная Европа должна была «оптировать», т. е. выбирать, между которыми она не должна была больше беспорядочно колебаться, – если это на пути к их обоим панобразованиям в то же время не воспринималось обременительным и требующим жертв или если это не могло даже прокладывать новые пути к панобразованиям более высокого порядка (скажем, в Гааге)?

Время для этого было бы между 1898 и 1902 гг., вероятно, при очень смелой игре еще до 1904–1905 гг., при дерзкой – даже до июля 1914 г.

* * *

Что сосредоточение сил к противоборству, в котором мировая война являлась лишь предупредительным жестом, было очевидно уже в 1904 г. в свете восходящего панобразования, это доказывает карта мира, предложенная Маккиндером, которую мы обстоятельно разобрали в книге «Geopolitik des Pazifischen Ozeans» («Геополитика Тихого океана»). Но Центральная Европа этого не увидела. Все-таки это свершилось, и сегодня пантихоокеанская культурная политика уже не под руководством Британской империи, а Соединенных Штатов в их гигантской борьбе с древнейшим пространственным мышлением «оси истории», центральной степной империи Старого Света.

Ход развития его главного современного поборника – Советов происходит в условиях удивительного смешения вытесненных в Восточную Европу византийского и варяжского влияний, великорусской зоны скудной земли (подзол), подчинившей плодородные почвы (чернозем), выкованного монголами и татарами панславистского и царистского мышления, которое ныне задрапировано в одежду Советов, но осталось все тем же пространственным мышлением и пользуется паназиатским стремлением к расширению пространства, чтобы окраинные ландшафты (периферийные, по определению Рихтгофена) поставить на службу центральной панидеи Евразии.

Эта борьба будет доведена до конца прежде всего на реальной почве континентальной части муссонных стран. Успешное интегрирование древних культур Юго-Восточной Азии в мировую культуру, взаимные плодотворные обмены либо неудавшийся мировой пожар Старого Света, быть может, с обновлением в его пекле – такова и там, и тут цена победы; во всяком случае, здесь находится самая важная культурно-политическая задача XX в.

Стоит усилий исследовать поближе отношение хода мыслей Маккиндера к нынешней демонстрации самых успешно растущих в пространственном отношении панидеи. Немногие события в такой степени пригодны для образования полярного разграничения также сообразно эволюционным и революционным основополагающим процессам.

К тому же на сцену выходит одно важное, почти закономерное явление для оценки будущего панидеи, а именно что морские панидеи как государственное мышление более способны приспосабливаться, преобразовываться, эволюционировать, реагировать на окружение, чем континентальные, склонные к разрыву с прошлым, к рывку вперед, к насильственной смене «небесного мандата» (Китай, гоминь).

Неудивительно, что этот эмпирический факт яснее всего обнаруживается в Восточной Азии, ибо почти нигде в мире, даже в пространствах с родственным климатом, нет такой континентальной державы (как Китай) и такой талассийской (как Япония) – четко разделенных всего лишь коридором прибрежного моря, – чтобы можно было указать на трехтысячелетние, вполне сопоставимые экспериментальные порядки, лишь трижды нарушавшиеся войной.

Было бы абсурдным пространственное мышление Японской империи ставить в один ряд с великокитайским, великорусским и паназиатским в советской чеканке или с американским Соединенных Штатов (панмотивами американского Срединного моря, усиленными пантихоокеанскими и панамериканскими), – если бы позади едва способного нести нагрузку великой державы японского скелета земельного пространства не лежали обширные морские пространства, натиск 90-миллионного народа, но прежде всего грядущая океанская