Митридат - Полупуднев Виталий Максимович

Бывая в лесах, в ущельях гор, они знакомились с необыкновенной кавказской страной, когда-то привлекшей к себе сердца и корабли отважных аргонавтов, искателей «золотого руна», среди которых, по преданию, были и Диоскуры, сыновья Леды и Зевса, вылупившиеся из яйца.

Проводники-греки рассказывали, что у Диоскуров – Кастора и Полидевка – были возничие спартанцы Амфит и Керкий. Они-то и основали Диоскуриаду! Они же положили начало племени гениохов, расположенному к северу.

На вопросительный взгляд Клеопатры Митридат усмехнулся и заметил:

– Если слушать греков, то все народы произошли от них! Это эллинская легенда!

В прибрежных горах проводники показали царю и его дочери ту скалу, к которой, как гласит древний миф, был прикован великан Прометей, обреченный Зевсом на вечную муку за похищение божественного огня и передачу его людям.

Митридат с задумчивостью взирал на скалу, пытаясь мысленно представить себе сказочного великана, потом пожелал подъехать ближе, словно надеясь найти у ее подножия обрывки Прометеевых цепей.

Вертлявая Клеопатра с задорной усмешкой обратилась к отцу со словами:

– Прометея освободил Геракл! Но могучему титану надо было самому порвать цепи неволи! Это больше возвеличило бы его, чем похищение огня! Сила приносит больше славы, чем добродетель!

Митридат взглянул на дочь не то с одобрением, не то удивленно. Ничего не ответив, повернул коня и поскакал прочь. В последующие дни охотился в других местах. К Прометеевой скале больше не возвращался.

– Что задумал он? – спрашивали советники Тирибаза в доверительных беседах. – Или он хочет прогулять лето и остаться в Диоскуриаде на вторую зиму?

И словно в ответ на этот вопрос была получена поразительная весть: Помпей отказался от намерения добраться до Диоскуриады и решил спуститься с гор в равнины!

– Помпей отступает! – говорили друг другу обрадованные советники.

– Цари албанов и иберов хорошо били римлян! – весело говорил Митридат на пиру, устроенном по этому поводу. – Помпей отступил с позором! И нам не пришлось утруждать себя и воинов тем походом, на который вы меня склоняли!

Следующей ошеломляющей новостью было сообщение о том, что Помпей совсем уходит из Закавказья, оставляет завоеванное Понтийское царство! И направляется со всем войском в Сирию, воевать с непокорным царем Антиохом Восьмым. В покоренной стране оставляет лишь гарнизоны и поручает охрану римских завоеваний Тиграну, царю Армении, и Ариобарзану Каппадокийскому, ранее свергнутому Митридатом, а теперь восстановленному в своих правах на троне предков.

В Синопе Помпей оставил за себя трибуна Фавста Корнелия Суллу, сына знаменитого римского диктатора, того, что скрестил оружие с Митридатом двадцать лет назад, в первой римско-понтийской войне.

– Чудеса да и только! – ударили в бока руками приближенные Митридата. – Это диво дивное! Ждали грозы, а туча рассеялась, не уронив и капли дождя! Вот на что рассчитывал Митридат! Воистину боги нашептывают ему верные мысли! Он угадывает будущее лучше всякого оракула! Теперь, после ухода Помпея из земель наших, царю и всем нам один путь – домой, обратно в Понтийское царство!

Многие обнимались и со слезами на глазах поздравляли друг друга с предстоящим возвращением к родным очагам.

Римские перебежчики, входившие в войско Митридата и подчиненные Гаю, также оживились. После многократных поражений Митридата они считали дело понтийского царя проигранным окончательно, а потому были исполнены мрачного чувства безысходности. Диоскуриада казалась им каменным мешком, выхода из которого нет. Будущее их страшило. Многие гадали, как поступить – оставаться ли до конца в войске Митридата, или бежать в горы. Они рассчитывали найти пристанище среди местных племен, укрыться от преследований всесильного Рима, который никогда не простит им измены. Новость об уходе Помпея в далекую Сирию произвела в лагере перебежчиков потрясающее впечатление. Диоскуриадский мешок развязался сам собою! Всеобщая подавленность сменилась бурным весельем и возрождением надежд. Воины плясали на лагерном плацу, славили Митридата. Публий, совсем было упавший духом, кинулся обнимать Гая, который хотя и не изменил обычной сдержанности, но вздохнул с облегчением, лицо его прояснело, обмякло. Оказывается, Фортуна еще не изменила своему венценосному баловню и, кто знает, может, решила еще раз открыть перед ним ворота успеха!..

Однако задумчивость не покидала Гая. Возможно, он, не будучи вполне убежденным в грядущем торжестве Митридата, продолжал втайне строить замыслы на случай новых неудач. И хотя был изумлен поведением Помпея, но не допускал мысли о том, что Рим так просто отступится от Митридата, предоставив ему готовить новый поход на запад.

В дружеской беседе спросил Публия как бы невзначай:

– Известен ли тебе лично Фавст Корнелий Сулла?

– Лично – нет! Но я слышал, что это муж властный и жадный до золота! А вот царь каппадокийский Ариобарзан знает меня в лицо. Я не раз бывал в его ставке с поручениями от Лукулла. Он даже наградил меня конем!

Сам Митридат был поражен отходом Помпея, противоречащим римскому правилу добиваться победы любой ценой. Он не верил в то, что горные племена оказались победителями. Видимо, были еще какие-то причины столь неожиданного поворота событий. И хотя эти причины вырисовывались перед его мысленным взором, невольно напрашивалось объяснение случившегося вмешательством богов! Хотелось верить, что не затруднения с продовольствием и не разлад в войске толкнули Помпея уйти из Закавказья, но рука небес, покровительствующих замыслам Митридата!

– Видно, боги не забыли обо мне! – с жарким чувством прошептал царь. – Они освободили меня, как Прометея от цепей, и благословляют на великий подвиг!

После чего объявил большой смотр войскам. Это означало, что предстоит выступление в поход.

За зиму войско отдохнуло, набралось сил и в то же время не отяжелело от безделья. Менофан с помощью Гая ежедневными упражнениями приучил воинов к труду. Они слаженно перестраивались, бодро вскидывали копья и шли в атаку, споро рыли лопатами каменистый грунт и умело наводили палисады.