Русский флаг - Александр Борщаговский

В дыму батареи перед глазами Максутова промелькнули женские лица. Он ожесточенно трясет головой, зажмуривается. Это невозможно. Мираж! Откуда бы им здесь взяться?

Но они не исчезают. Одна из них — Маша или кто-то очень похожий на Машу. Другая — толстая, маленькая, свирепая. Они подхватили на руки комендора, лежавшего у края платформы, и быстро унесли его, скрывшись за земляным валом. Там перевязочный пункт.

Взрыв потряс площадку, обрушил на батарею земляной ливень. Потом воздух на мгновение очистился, открыв голубое небо. Максутову кажется, что женщин здесь не было. Конечно, галлюцинация…

Над пушками сгустились пороховые тучи. Но глаза Максутова видели теперь лучше. Это от привычки и обретенного спокойствия.

С перешейка переползает к нему инженер Мровинский. Рухнувший столб земли сбил фуражку и взъерошил волосы вокруг бледных залысин.

"Отважный человек! — подумал Максутов. — Зачем он сюда?"

Мровинский, бледный, тяжело дыша, наклонился к уху Александра:

— Ругаете меня?

— За что же, помилуйте?

Максутову, как никогда, хотелось казаться спокойным, даже равнодушным.

— Я располагал, что кораблям неудобно действовать по возвышенности, виновато прохрипел инженер, — а они что придумали! Поглядите, накренили фрегат, разобрали борты над портами[28] и палят как бы по горизонтальному направлению…

— Зато и нам удобнее, — Максутов указал на корпус "Форта": он подался из воды выше обычного. — Глядите, как мы его изукрасили!

Батарею накрыл залп бомбических пушек. Мровинский упал на Максутова, едва не сбив его с ног. На другом конце батареи свалилось со станка орудие с развороченным стволом.

— Уходите! Немедленно уходите отсюда! — крикнул Максутов.

Мровинский, повинуясь его приказу, ушел, ни разу не обернувшись на батарею. Он был оглушен взрывом, но уходил спокойно, неторопливо, не сгибая узкой, с выпирающими лопатками, спины.

У ближней пушки Александр Максутов заметил смеющиеся лица артиллеристов. Трудно поверить, но белые зубы сверкали на закопченных лицах. В четверть часа вид артиллеристов совершенно изменился: в темных от земли и гари рубахах, задымленные, они скорей напоминали кочегаров, отстоявших смену, чем опрятных аврорских матросов. Но они чему-то смеются, играют белками озорных глаз. Удивительный народ!

Максутов подошел ближе. Мускулы под взмокшими рубахами матросов вспухали буграми, люди с трудом накатывали орудия, чугунные колеса вязли в земле, которой засыпана платформа.

Выстрел. Ядро угодило в корпус, в самую ватерлинию, приподнятую над водой из-за крена фрегата.

— Хвалю! — крикнул Максутов. — Над чем смеетесь, орлы?

— Ваше благородие, — ответил чумазый артиллерист, его русые волосы походили теперь на парик, — Афанасий Харламов каждый снаряд благословляет: "Лети, говорит, лети, да в Семена не угоди!"

Матросы, смеясь, сноровисто заряжали пушку.

"…Афанасий Харламов? Ах, помню! Вон тот высокий мужик с банником в руках. Был на батарее у Гаврилова, а вчера напросился к нам. Он там один из всего расчета уцелел, что ли…"

Ядро, раздирая воздух, понеслось к "Форту". Перед тем как произнести свое заклинание над новым ядром, Афанасий объяснил Максутову:

— Дружок мой в плену, Семен Удалой. Француз близко встал, как бы своим ядром Семена не убить…

— Значит, ты не рад взорвать неприятельский фрегат?

— Взорвать? — Афанасий умолк, оценивая положение. — Взорвать — другое дело, за это и Семен жизни не пожалеет.

Афанасий Харламов бросился к стволу пушки и принялся усердно орудовать банником.

Две пушки из пяти вышли из строя. Одну из них сбросило с платформы: канат, удерживающий орудие при откате, был перебит осколками бомбы, а заменить его не успели. Да и прислуга убывала, — теперь у Максутова не нашлось бы людей для пяти орудий.

"Форт" усиливал огонь. Крупнокалиберные ядра и бомбы падали на батарею с интервалами в несколько секунд. Не было возможности осмотреться, исправить повреждения, счистить землю с платформ.

Максутов вновь убедился, что вместе с нижними чинами инвалидной команды на батарее появилась Маша. Но теперь Максутову это было решительно безразлично. Для него теперь весь мир — крохотная батарея, слепящая упругим воздухом, жаром, вздыбленной землей. Ничего другого нет и не будет.

"Может быть, попросить помощи у Изыльметьева?.."

Нет, он не станет просить помощи. Это бессмысленно и поведет к новым жертвам. Для трех пушек у него людей достаточно. Каждый лишний человек на батарее — открытая мишень для врага…

Десантный бот неприятеля выполз из-за кормы фрегата, но ядро, посланное с батареи, подняло столб воды у самого его носа.

— Э-э-э-х, берегись!.. — крикнул кто-то рядом. — "Смертельная" гостинцы шлет!

…Бой продолжался, хотя, по расчетам Депуанта, на каждый аршин батарейной земли приходилось уже по нескольку снарядов. Их выпущено более пятисот, и вся открытая площадка перепахана раскаленным металлом.

Неприятель обстреливал не только перешеек. На побережье, за Никольской горой, завязалась артиллерийская дуэль между "Президентом" и батареей капитан-лейтенанта Коралова. В город и на внутренний рейд вблизи "Авроры" падало больше бомб и конгревовых ракет, чем при первой атаке.

Все предсказывало решающее сражение.

Изыльметьев оставался на "Авроре". Он напряженно вслушивался в артиллерийскую канонаду, выделяя из хаоса звуков одиночные выстрелы "Смертельной". Он заметил ослабление батареи, когда она стала действовать только двумя пушками. Максутов не слал за помощью, — вероятно, орудия выбывают из строя быстрее, чем люди.

Изыльметьев приказал Пастухову съехать с отрядом на берег. Свежие силы понадобятся для отражения десанта. Сколько еще продержится батарея? Пять, десять, пятнадцать минут… Счет пошел на минуты и доли минут.

"Облигадо" приблизился к перешейку и, став в двух кабельтовых юго-западнее "Форта", открыл перекидной огонь по "Авроре" и "Двине", мачты которых виднелись в зеленом проеме между горами.

На батарее вышла из строя еще одна пушка, накренясь вперед с перебитого станка.

Огневой шквал достиг небывалой силы, — у пушек "Форта" метались артиллеристы, теряя высокие шапки с красными султанами. В дыму, окутывающем батарейные палубы, мелькали синие мундиры.

Под прикрытием шквального огня неприятель двинул к берегу десант. Катера отделились от "Форта" и пошли не спеша, опасаясь единственной русской пушки, которая еще вела огонь.

Александр Максутов встал к пушке, отстранив выбившегося из сил бомбардира. Напоследок, прежде чем оставить разрушенную батарею, он и сам постреляет. Хлопот теперь немного, у командира батареи осталась одна пушка. Пусть и неприятель видит, что русские офицеры не оставляют позиции, пока действует хоть одно орудие.

"Они, вероятно, видят меня, — подумал Максутов. — Мне-то хорошо видны офицеры на катерах и даже на "Форте". Должны видеть!"

Максутов стоял теперь плечо к плечу со своими артиллеристами, но различал их хуже, чем прежде. Они двигались увереннее прежнего, и только тяжелое дыхание выдавало все напряжение ратного труда. Стопудовая пушка на тяжелом дубовом станке и чугунных колесах сновала в их корявых, обожженных руках, как ткацкий челнок, послушный мастерице. Пушка стреляла чаще, чем прежде, чаще, чем это предусмотрено артиллерийскими таблицами и уставами.

Ядро, пущенное Максутовым, попало в большой катер, и он пошел ко дну, вызвав замешательство в десантном отряде.

— А ты без спросу не кажи к нам носу! — закричал кто-то рядом с Максутовым, потрясая длинным шестом с игольчатой муфтой на конце.

Пушка била по десанту. Ядра ложились у низких бортов, ломали весла, разводили волну, от которой катера бросало, словно в шторм. Два, три… пять выстрелов. Головной катер забрал влево, севернее перешейка, надеясь вывести десант из-под обстрела.

В эту минуту Максутов ощутил толчок, будто его ударили доской плашмя, но самое прикосновение доски он не успел почувствовать из-за слоя мгновенно отвердевшего воздуха. Максутова ударом ядра отбросило на пять шагов. Правую руку оторвало по локоть.

На какую-то долю секунды Максутов пришел в сознание. Кто-то больно сжимал правое предплечье. Но еще больнее было спине, как будто, падая, он грохнулся на перевернутую борону и все зубья вошли глубоко в тело. Лицо Маши Лыткиной, десятки сапог, проносящихся мимо него, — вот все, что заметил Максутов.

"Куда они бегут? Неужели с батареи?" — подумал лейтенант и снова потерял сознание.

Но артиллеристы "Смертельной" не бросили своей единственной пушки. Когда на "Форте" и катерах, увидев гибель русского офицера, закричали "виват!", "виват!", подбрасывая фуражки и роняя их в воду, на батарее не растерялись. Пушка упрямо, как дятел, выстукивала свое.