Уловка-22 - Джозеф Хеллер

— Вам бы лучше помолчать! Вопросы будем задавать мы, — сказал полковник.

— Ну, зачем же таким тоном?.. — сказал майор. — Так неуважительно…

— Тогда попросите его, чтобы он молчал и предоставил нам возможность задавать вопросы.

— Заткнитесь, пожалуйста, святой отец, и дозвольте уж нам задавать вопросы, — доброжелательным тоном сказал майор. — Так оно для вас будет лучше.

— Вовсе не обязательно называть меня святым отцом. Я не католик.

— И я тоже, святой отец, — сказал майор. — Просто я очень благочестивый человек, и мне нравится называть всех служителей господа святыми отцами. — Наш майор считает, что в окопах не встретишь неверующих, — поддел майора полковник и фамильярно ткнул капеллана кулаком в бок. — Ну-ка, капеллан, просветите его. В окопах попадаются неверующие, а?

— Не знаю, сэр, — ответил капеллан, — мне не приходилось бывать в окопах.

Офицер с переднего сиденья круто обернулся и вызывающе спросил:

— Но ведь на небесах-то вам тоже не приходилось бывать! А ведь вы знаете, что небеса есть, а? — Или не знаете? — спросил полковник.

— Вы совершили очень тяжкое преступление, святой отец, — сказал майор.

— Какое преступление?

— Этого мы пока не знаем, — сказал полковник. — Но намерены выяснить. Одно лишь мы знаем наверняка: преступление ваше весьма серьезно.

Скрипнув шинами, автомобиль свернул с дороги и, слегка замедлив ход, подкатил к штабу полка, а затем, обогнув здание, — к черному ходу. Офицеры вышли из машины и препроводили капеллана по шаткой деревянной лестнице вниз, в подвал — сырую, мрачную комнату с низким цементным потолком и неоштукатуренной каменной стеной. По углам свисала паутина. Огромная сороконожка промчалась по полу и скрылась под водопроводной трубой. Капеллана усадили на жесткий стул с прямой спинкой напротив пустого маленького столика.

— Пожалуйста, располагайтесь поудобней, капеллан, — сердечно предложил полковник, включая ослепительно яркую лампу и направляя ее свет в лицо капеллану Он положил на стол медный кастет и коробок спичек. — Будьте как дома.

Глаза у капеллана полезли на лоб. Зубы начали выбивать мелкую дробь, руки и ноги стали ватными, слабость разлилась по телу Он понимал, что теперь они могут делать с ним все, что им заблагорассудится. Здесь, в подвале, эти жестокие люди могли избить его до смерти, и никто не вмешается и не спасет его, никто, кроме разве этого набожного, благожелательного, остролицего майора. Между тем благожелательный майор приоткрыл водопроводный кран так, чтобы вода с шумом лилась в раковину, и, вернувшись, положил на стол рядом с медным кастетом длинный тяжелый резиновый шланг.

— Ну что ж, все прекрасно, капеллан, — приободрил его майор. — Если вы не виновны, вам бояться нечего. Чего вы так испугались? Ведь вы же не виновны?

— Еще как виновен, — сказал полковник. — Виновен с головы до пят.

— Но в чем я виновен? — взмолился капеллан, все более теряясь. Он не знал, у кого из этих людей просить пощады. Офицер без знаков различия притаился в дальнем углу. — Что я такого сделал?

— Именно это мы и собираемся выяснить, — ответил полковник и придвинул капеллану клочок бумаги и карандаш. — Будьте любезны, напишите-ка вашу фамилию. Только своим собственным почерком.

— Своим почерком?

— Вот именно. Где-нибудь на этой бумажке.

Когда капеллан расписался, полковник отобрал у него бумажку и положил рядом с листом бумаги, который он вынул из папки.

— Видите, — сказал полковник майору, который из-за его плеча с чрезвычайной серьезностью рассматривал оба документа.

— Почерк как будто разный, а? — высказал предположение майор.

— Я говорил вам, что это — его работа.

— Какая работа? — спросил капеллан.

— Капеллан, для меня это тяжкий удар, — с глубокой, печальной укоризной в голосе проговорил майор.

— О каком ударе вы говорите?

— Слов не нахожу, как вы меня разочаровали!

— Чем? — все более исступленно допытывался капеллан. — Что я такого сделал?

— А вот что, — ответил майор и с видом человека, обманутого в своих лучших надеждах, швырнул на стол клочок бумаги, на котором только что расписался капеллан. — Это не ваш почерк.

От удивления капеллан быстро-быстро заморгал.

— Как это — не мой? Мой!

— Нет, не ваш, капеллан. Вы снова лжете.

— Но ведь я только что расписался у вас на глазах, — в отчаянии закричал капеллан.

— Вот именно, — сокрушенно возразил майор. — Именно у нас на глазах. Поэтому вы и не можете отрицать, что это написано вами. Человек, который пишет чужим почерком, способен на любую ложь.

— Кто это пишет чужим почерком? — спросил капеллан. В припадке злости и негодования он забыл обо всех своих страхах. — Вы сошли с ума! Что вы такое городите?

— Вас просили расписаться, как вы обычно расписываетесь, а вы этого не сделали.

— Как это не сделал? Чей же это еще почерк, если не мой?

— Чей-то еще.

— Чей?

— Именно это мы и пытаемся выяснить, — угрожающе проговорил полковник. — Признавайтесь, капеллан.

Все больше недоумевая, капеллам переводил взгляд с одного на другого. Он был на грани истерики.

— Это мой почерк, — горячо настаивал капеллан. — Если это не мой почерк, то какой же еще мой?

— А вот этот, — ответил полковник. С торжествующим видом он швырнул на стол фотокопию солдатского письма, из которого было вымарано все, кроме обращения „Дорогая Мэри!“ и приписки цензора: „Я тоскую по тебе ужасно. А.Т. Тэппман, капеллан армии Соединенных Штатов“. Заметив, что лицо капеллана залила краска, полковник презрительно улыбнулся. — Ну, капеллан, не знаете ли вы, кто это написал?

Капеллан помедлил с ответом: он узнал почерк Йоссариана.

— Нет.

— Ну, а читать-то вы хоть умеете? — саркастически спросил полковник. — Автор ведь расписался?

— Да, под письмом моя фамилия.

— Стало быть, вы и автор. Что и требовалось доказать.

— Но я этого не писал! И почерк не мой!

— Значит, вы и тогда изменили свой почерк, пожав плечами, возразил полковник. — Только и всего.

— Но ведь это просто абсурд! — заорал капеллан. Терпение его лопнуло. Сжимая кулаки и пылая от ярости, он вскочил на ноги. — Я не намерен этого больше терпеть, слышите? Только что погибло двенадцать человек, и у меня нет времени заниматься всякой ерундой. Вы не имеете права держать меня здесь! Я не намерен этого больше терпеть!

Не говоря ни слова, полковник с силой толкнул капеллана в грудь, так что тот свалился на стул. Капеллан снова почувствовал страх и слабость. Майор поднял длинный резиновый шланг и принялся многозначительно постукивать им по ладони. Полковник взял спички, вынул одну и, уставившись на капеллана злобным взглядом, приготовился чиркнуть о коробок, если капеллан еще раз проявит знаки неповиновения. Капеллан побледнел и от ужаса не мог пошевелиться. Ослепляющий свет лампы заставил его в конце концов отвернуться. Звук текущей из крана воды стал громче и невыносимо раздражал его. Капеллану хотелось поскорее услышать, что им от него нужно, чтобы знать, в чем признаваться. Он напряженно ждал. Тем временем третий офицер по знаку полковника отделился от стены и сел на край стола в нескольких дюймах от капеллана. Лицо его было бесстрастным, а взгляд пронзительным и холодным.

— Выключите свет, — бросил он через плечо негромким, спокойным голосом. — Он действует мне на нервы!

Губы капеллана тронула благодарная улыбка:

— Благодарю вас, сэр. И заодно приверните, пожалуйста, кран.

— Кран не трогать, — сказал офицер. — Он мне не мешает. — Офицер слегка поддернул штанины, чтобы не испортить аккуратные складки. — Капеллан, — спросил он как бы между прочим, — какую религию вы исповедуете?

— Я анабаптист, сэр.

— Довольно подозрительная религия, а?

— Подозрительная? — переспросил капеллан, искренне удивившись. — Почему же, сэр?

— Хотя бы потому, что я ничего о ней не слышал. Надеюсь, вы мне верите, а? Вот потому-то я и говорю, что ваша религия какая-то подозрительная.

— Не знаю, сэр, — дипломатично ответил капеллан, заикаясь от неловкости. У этого человека не было никаких знаков различия, и это сбивало капеллана с толку. Он даже сомневался, нужно ли величать его „сэр“. Кто он такой? И какое право он имеет допрашивать его?

— Капеллан, в свое время я изучал латынь. Я хочу честно предупредить вас об этом, прежде чем задать следующий вопрос. Означает ли слово „анабаптист“ только то, что вы не баптист?

— О нет, сэр, разница более серьезная.

— В таком случае вы — баптист?

— Нет, сэр.

— Следовательно, вы не баптист, не так ли?

— Как, сэр?..

— Не понимаю, зачем вы еще пререкаетесь со мной? Вы ведь уже признались, что вы не баптист. Но, сказав, что вы не баптист, капеллан, вы еще отнюдь не сообщили нам, кто вы есть на самом деле. Кем-то вы ведь должны быть, в конце концов. — Он с многозначительным видом слегка подался вперед. — Вы можете оказаться даже, — добавил он, — Вашингтоном Ирвингом, не так ли?