Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 4 - Станислав Лем

Почему, например. Земля отвергла проект сначала?

– Я сам об этом думал. Надеюсь когда-нибудь докопаться до истины.

Сейчас мне кажется так: на Земле не хотят, чтобы Марс укрепился, стал независимым. Нет, не по каким-нибудь зловещим причинам - просто это унижает их достоинство. Им хочется, чтобы Земля оставалась пупом Вселенной.

– Знаете, - сказал Норден, - интересно вы сейчас говорите про Землю. Как будто там одни жадины да мерзавцы. Это не очень справедливо! Не забывайте - всем, что здесь есть, вы обязаны уму и предприимчивости Земли. Боюсь, вы, колонисты, - он усмехнулся, - судите односторонне. Я вижу обе стороны вопроса. Когда я здесь, я вам сочувствую. А через три месяца я окажусь там, и, может быть, все вы покажетесь мне неблагодарными нытиками.

Они подошли к камере и принялись ждать, когда «блоха» заберет Нордена на посадочную площадку. Остальные члены команды уже попрощались со всеми и находились сейчас на пути к Деймосу. Только Джимми по особому разрешению летел туда завтра с Хэдфилдом и Айрин.

Гибсон был не очень уверен, что в обратном рейсе он принесет Нордену много пользы.

Ему оставалось попрощаться еще с двумя людьми, а с ними прощаться было труднее всего. Он понимал, что при свидании с Хэдфилдом надо вести себя особенно деликатно. Не случайно сравнил его Норден с поверженным монархом, отправляемым в изгнание.

Но оказалось, что все совсем не так. Когда Гибсон вошел, Хэдфилд только что кончил разбирать бумаги. Комната заметно опустела, а три корзинки для бумаг были полны с верхом. Уиттэкер, исполняющий обязанности Главного, воцарялся в кабинете завтра.

– Я просмотрел вашу записку о марсианах, - сказал Хэдфилд, роясь в ящиках стола. - Мысль очень интересная, хотя никто не может сказать, будет ли от нее толк. Во всяком случае, мы организуем исследовательскую группу. Я просил доктора Петерсена взять на себя научную сторону, а вам бы я хотел поручить организационную часть.

Петерсен очень толковый человек, но у него не хватит воображения. Вы вместе - как раз то, что нужно.

Пока они обсуждали организационные подробности, Гибсону становилось все яснее, что Хэдфилд и не думает покидать Марс больше чем на год.

Кажется, полет на Землю представлялся ему чуть ли не долгожданным отпуском; и Гибсону очень хотелось, чтобы такой оптимизм не потерпел поражения. К концу беседы они, конечно, поговорили о Джимми и Айрин. И Хэдфилд заметил, что, если они сумеют не поссориться за три месяца столь тесного общения, их браку не грозит никакая беда. Если же не сумеют - чем раньше они это узнают, тем лучше.

– Мы так благодарим вас за все! - сказал Джимми. - Правда, Айрин?

– Да, - откликнулась она. - Очень! Я не знаю, как мы без вас обойдемся.

Гибсон невесело улыбнулся.

– Как-нибудь, - сказал он. - Уж как-нибудь да управитесь. Я рад, что все так хорошо для вас сложилось, и уверен, что вы будете счастливы. И еще - надеюсь, вы не слишком надолго улетаете с Марса.

Он взял на прощанье руку Джимми, и снова ему нестерпимо захотелось сказать. Но он знал, что сейчас нельзя. Он отпустил руку и увидел в глазах Джимми что-то такое, чего не видел еще ни разу. Может быть, первый проблеск подозрения, полуосознанная мысль? Если это так, ему легче будет выполнить свой долг, когда придет время.

Он смотрел, как, держась за руки, молодые идут по узкой улочке, ничего не видя. Сейчас они забыли о нем. Позже - вспомнят…

Перед самым восходом солнца Гибсон миновал главную камеру и оставил позади спящий город. Фобос зашел; только звезды и Деймос сияли на небе. Гибсон взглянул на часы.

– Пошли, Сквик, - сказал он.

Как разрослась эта зелень за последнее время! Теперь она была выше человеческого роста. Проект «Заря» уже менял облик планеты. Даже северная полярная шапка остановила свое наступление, а от южной не осталось и следа.

Они остановились примерно в километре от города - достаточно далеко, чтоб городские огни не мешали им. Гибсон снова посмотрел на часы. Осталось меньше минуты. Он знал, что чувствуют сейчас его друзья. Глядя на чуть заметный, горбатый диск Деймоса, он ждал.

Вдруг Деймос стал ярче. Потом как будто раскололся, и крохотная, необычайно яркая звездочка медленно поползла к западу. Даже за тысячи километров атомные двигатели сверкали так, что было почти больно глазам.

Он не сомневался, что его друзья смотрят на него. Там, на «Аресе», они прижались к иллюминаторам и вглядываются в огромный полумесяц, который покидают сейчас, как сам он целую жизнь тому назад покидал Землю.

О чем думает Хэдфилд? Гадает о том, увидит ли он снова Марс? Гибсон в этом не сомневался. Какие бы битвы ни ждали Главного, он выиграет их, как всегда. Он возвращается на Землю не изгнанником, а победителем.

Ослепительная голубоватая звездочка была теперь в нескольких градусах от Деймоса. Теряя скорость, двигалась она к Солнцу - и к Земле.

Первые лучи осветили горизонт на востоке. Высокие растения зашевелились во сне, уже прерванном однажды, когда Фобос проносился по небу. Гибсон еще раз посмотрел на две звезды, уходящие к западу, и молча поднял руку.

– Пошли, Сквик, - сказал он. - Пора домой. Работы много. - И потеребил перчаткой прозрачные большие уши. - Это и к тебе относится, - продолжал он. - Ты вот не знаешь, а нам с тобой предстоит очень большая работа.

Они пошли к куполам, смутно блестевшим в первых утренних лучах.

Странно, должно быть, в Порт-Лоуэлле, когда Хэдфилда нет и другой сидит за дверью с табличкой «Главный управляющий».

Вдруг Гибсон остановился. На секунду показалось ему, он увидел то, что будет через пятнадцать или двадцать лет. Кто станет Главным, когда проект «Заря» войдет в решающую фазу?

И вопрос, и ответ пришли почти одновременно. В первый раз увидел Гибсон, что ждет его в конце дороги, которую он избрал. Может быть, его долгом и честью будет продолжение дела, начатого Хэдфилдом?

Новым, легким шагом Мартин Гибсон, писатель, бывший житель Земли, двинулся к городу. Рядом с ним трусил маленький марсианин; тени их смешивались. Последние следы ночи исчезли с неба, и высокие растения раскрывались навстречу солнцу.

Кшиштоф Борунь. Фантом

– Уверяю тебя, бывают случаи, для которых не подыщешь подходящей полочки. Взять хотя бы дело Бальдера. Что это - несчастный случай, убийство или самоубийство? Ты не слышал об этом деле? В то время ты еще под стол пешком ходил. Впрочем, в печать не просочилось и десятой доли правды. Официально сообщили, что это была просто случайность, и все тут… Нет, нет! Обмана не было. Дело в том, что это было и убийство, и несчастный случай, и самоубийство… Не понимаешь? Бальдер был одновременно и убийцей и жертвой… Дело не в различных точках зрения. Буквально: он убил самого себя. И если хочешь знать мое мнение - это был, может быть, единственный человеческий поступок в его жизни… Ты, наверно, знаешь, кем был Бальдер? Что? Ну да, генералом. Впрочем, к моменту смерти он уже был в отставке. Ты слышал о доктрине Бальдера? Так это его детище! В то время он был на вершине политической карьеры. Но перед смертью он уже не играл серьезной роли. Времена изменились… Однако он все еще верил в непогрешимость своей доктрины. Маньяк, говоришь? Если бы только маньяк… Я вижу, ты знаешь о нем очень немного. Некоторый свет на образ мышления этого человека может пролить его юность. Это были бурные времена. Середина двадцатого века. Бальдер родился в Южно-Африканской Республике, в семье плантатора или чиновника. Впрочем, это не важно. Гораздо важнее, что двадцатилетним юношей он уже командовал ротой. Несколько лет спустя он уехал из Южной Африки искать счастья на службе в крупных горно-промышленных компаниях. Однако по натуре он не был авантюристом. Отважный, порой даже склонный к риску, он обладал трезвым умом. Почувствовав, что акции его хозяев падают, он бросил свое весьма доходное место и на некоторое время исчез из виду, чтобы появиться снова уже в качестве советника по военным и политическим делам при правительстве одного из крупных африканских государств. Тогда-то он установил тесный контакт с нашим дипломатическим представителем. Сотрудничество это, несомненно, было плодотворным. Спустя шесть лет он навсегда покинул Африку и сделал молниеносную военную карьеру, на этот раз у нас. Он научный эксперт по превентивным мероприятиям. В тридцать восемь лет он стал генералом. В мечтах видел себя вторым Клаузевицем. Его авторитет рос. Тогдашний президент назначил его одним из своих ближайших советников. Именно тогда он выступил с нашумевшей доктриной "трех ударов", которая почти семь лет держала наших политиков в тупике. Но мир не стоит на месте. Когда реализм в политике побеждает, такие люди, как Бальдер, вынуждены сойти со сцены. Конечно, он сдался нелегко - еще несколько лет разными путями пытался воскресить в несколько измененном виде свою доктрину. Но карьере неизбежно приходит конец: отставка и пенсия. Правда, благодаря поддержке друзей из некогда очень влиятельных кругов он получил место председателя Биоэлектронной компании (БЭК), но это был уже не прежний генерал Бальдер. Он не мог смириться с мыслью, что все, чему он посвятил лучшие годы жизни, перечеркнуто раз и навсегда. В то время он еще резче проявлял болезненную ненависть ко всему миру… Откуда я знаю об этом? В течение последних двух лет жизни Бальдера я был его домашним врачом. Именно поэтому я лучше других знаю, что произошло на самом деле… Нет, он не был человеком, с которым можно подружиться. Он умел сохранять "соответствующую" дистанцию. Конечно, у него были друзья, несколько человек, главным образом в промышленных кругах. Жена? Умерла, когда он был еще на вершине славы. Он ее никогда не любил, должно быть. Понастоящему привязан он был только к дочери, хотя внешне этого не проявлял. Дал ей имя Ника. Это тоже до некоторой степени характеризует склад его ума. К моменту смерти Бальдера девочке было пятнадцать лет. Ника по-своему любила отца, но в то же время побаивалась его. У Бальдера был тяжелый характер. Он всегда старался быть суровым отцом, любил навязывать свое мнение, а после выхода в отставку стал очень раздражительным и вспыльчивым. Потом он сожалел, если жертвой этих вспышек была Ника, и пытался ее вознаградить, но делал это неумело, потому что не хотел показывать своей слабости. Иногда… Пожалуйста, не прерывай меня на полуслове! Если я столько говорю о Нике Бальдер, значит на то есть причины. Не думай, что я просто так болтаю. Отношение Бальдера к дочери тесно связано с загадкой его смерти. Первые сигналы о том, что с генералом творится неладное. дошли до меня за два месяца до катастрофы. Как-то ко мне пришла Ника Бальдер и попросила, чтобы я под каким-нибудь предлогом навестил ее отца и попытался его осмотреть. По ее мнению, он чувствует себя плохо и, по-видимому, серьезно болен, но врача не вызывает. Девочка подозревала, что генерал пытается лечиться сам, но, к сожалению, вредит себе этим. Он приказал установить у себя дома в кабинете какой-то медицинский автомат и ежедневно по нескольку часов подвергает себя процедурам. На это время он запирается на ключ и совершенно не реагирует на стук. Когда Ника спрашивала, для чего служит этот автомат, генерал вначале вообще не хотел отвечать и только после настойчивых расспросов объяснил, что это не медицинский автомат, а прототип нового иллюзора, во что девочка не поверила, так как Бальдер не согласился показать его в действии. Подозрения Ники усугублялись тем, что после каждого длительного сеанса отец выходил из комнаты необычно возбужденный и словно помолодевший. Как правило, он принимался звонить старым товарищам, говорил о каких-то новых проектах, но спустя несколько часов его охватывала апатия, он тускнел на глазах, а в последнее время стал проявлять беспокойство и раздражительность. Из описания аппарата я сделал вывод, что это какая-то биоэлектронная аппаратура, снабженная рецепторами, воспринимающими сигналы работы нервной системы, и эффекторами, воздействующими на токи коры головного мозга. Для иллюзора аппарат был слишком велик. Наиболее правдоподобным казалось предположение, что это какой-то новый тип автомата, лечащего некоторые заболевания методом управления нервной системой. В то время это было очень популярно. Почему не под наблюдением врача? Погоди! Ведь ты же еще ничего не знаешь! Во-первых, я вовсе не сказал, что он лечился. Во-вторых, даже если бы он и был действительно болен, сомневаюсь, чтобы он согласился на лечение под контролем своих работников. Ты не понимаешь? Не так-то легко, особенно сейчас, понять образ мыслей этого человека. Это было сочетание недоверия почти ко всем на свете с преувеличенным сознанием собственного превосходства. Ему казалось, что врачи, работающие на подчиненных ему предприятиях, неизбежно глупее его… Нет. Бальдер не изучал медицины, но, надо признать, он неплохо разбирался в некоторых ее областях, особенно в медицинской электронике. В Биоэлектронной компании работало много крупных специалистов, и председатель Бальдер не хотел казаться среди них невеждой. После осуществления договора о всеобщем разоружении военные предприятия почти на семьдесят процентов перешли на производство медицинской аппаратуры. Компания на этом только выиграла, потому что, когда появились первые ласточки "иллюзорного помешательства", она смогла очень быстро выйти на рынок как серьезный конкурент РКА и Филипса. Сначала Бальдер без особого энтузиазма относился к проекту расширения производства иллюзоров. Он считал, что этот спрос - лишь временное явление, вызванное новизной приборов, а предсказания некоторых энтузиастов о том, что иллюзоры будут соперничать с телевидением и кино, не следует принимать всерьез. Однако примерно за год до смерти он явно начал менять мнение, а в последние месяцы жизни прямо-таки восторженно относился к этому делу и строил весьма обширные планы, не жалея средств на рекламу. Кроме того, он активно включился в борьбу против проекта международной конвенции, ограничивающей свободу программирования фантоавтоматов. Нет, ты не прав. Конвенция не противоречила интересам компании. Дело было не только в этом… В конце концов Биоэлектронная компания вовсе не нуждалась в свободе программирования порнографии или садизма для того, чтобы получать барыши. Необычные приключения, космос, история, мир искусства - достаточно обширная область для воображения. БЭК была даже немало заинтересована в борьбе против нелегального программирования, а конвенция облегчала эту борьбу. Бальдер же не хотел контроля по совершенно иным мотивам. Это не была слепота - он прекрасно знал, что делает. К счастью, он проиграл и тут. Если сейчас иллюзоры можно приобрести в любом электронном магазине, то только благодаря разумной и дальновидной постановке вопроса в конвенции, принятой всем миром двадцать лет назад. Потому что иллюзоры свели к роли телевизора и домашнего кино и они не превратились в наркотик, в средство затуманивания умов. Тебе уж, должно быть, надоели мои бесконечные отступления. Так вот. Через несколько дней после того, как заходила Ника, я позвонил генералу и сказал, что хотел бы получить от него несколько специальных советов. Он был в прекрасном настроении и предложил приехать сейчас же. Спустя несколько минут после этого разговора позвонила Ника. Она узнала от отца, что я приезжаю, и хотела проинформировать меня о последних событиях. В этот день, перед самым моим звонком, генерал провел двухчасовой "сеанс". Ника подслушивала у дверей, и, несмотря на звукоизоляцию, ей показалось, что она слышала возбужденные голоса, как будто отец то смеялся, то кричал на кого-то, хотя она была уверена в том, что в комнате, кроме него, никого не было. Я тут же поехал к Бальдеру. Ника встретила меня в холле. Оказывается, генерал вызвал садовника и вышел с ним в парк, несмотря на то, что условился со мной. Конечно, ты прав, это еще ничего не доказывало. Он мог просто забыть обо мне. Девочка предложила поискать отца. Я тут же согласился. Это могло дать дополнительный материал для будущего диагноза. Ника, наверно, догадывалась кое о чем, так как провела меня прямо в бетонную постройку в глубине сада. Это был один из входов в домашнее противоатомное убежище, построенное Бальдером несколько лет назад. Дверь была открыта. Мы спустились по крутой лесенке этажей, наверно, на пять. Генерал оказался во втором внутреннем отсеке. Он ругал садовника за то, что в одном из коридоров тот стал разводить шампиньоны. Увидев меня, Бальдер отпустил садовника, выразил сожаление, что я зря беспокоился,- он как раз собирался вернуться наверх,- провел нас в глубь сооружения, ко второму входу, соединяющему убежище с виллой. По пути он еще некоторое время ворчал на садовника, но вскоре, показывая мне некоторые любопытные приспособления, отошел. Было видно, что он очень гордится своими подземными апартаментами… Почему я так хорошо все помню? Позже мне несколько раз приходилось давать показания… Бальдер вовсе не казался больным - напротив, он был полон энергии. Меня беспокоили не его вид или поведение, а замечание, высказанное им в убежище как бы мимоходом: "Когда потребуется, эти железобетонные блоки выдержат не один удар". Знай ты Бальдера, ты наверняка не счел бы это пустой болтовней… Ну ясно, я не верил в возможность конфликта. Но такие, как он, умели мутить… Ты спрашиваешь, затевал ли он что-нибудь? И да и нет. Вернее, да, и это был, пожалуй, наиболее поразительный из всех его замыслов, хоть и заранее обреченный на провал. Я узнал обо всем в тот же день. Конечно, он не сказал прямо, но легко было понять, куда он клонит. Впрочем, он не очень-то и старался скрыть от меня. Ты удивляешься, что он мне доверял? Но это не было доверием. Он не доверял никому. Но к некоторым людям питал какую-то симпатию. Почему именно ко мне? Этого я, к сожалению, не знаю. Но я опять отвлекся. Так вот, когда Ника оставила нас и генерал провел меня в кабинет, я сразу обратил внимание на большой блок электронной аппаратуры, стоящий у одной из стен. Я спросил Бальдера как бы мимоходом, что это за машина. - Иллюзор,- ответил он с гордостью в голосе.- Новый тип, еще не серийный. Я тут же спросил, нельзя ли увидеть аппарат в действии. Я ожидал, что он откажет, сославшись на то, что иллюзор-де пока не работает, но он только внимательно посмотрел на меня и совершенно неожиданно сказал: - Вижу, дочка уже успела вам насплетничать. Что я болею, что пытаюсь сам себя лечить с помощью опасных средств… Правда? Не отрицайте. Я слышал ваш разговор по телефону. Это не так. Я никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас. А эта машина действительно иллюзор. Прежде чем я успел что-нибудь ответить, Бальдер переменил тему и принялся рассуждать о политике, осуждая близорукость нашего правительства. Он выразился даже так, что "усыпление общественного мнения плохо кончится". Я спросил, что он имеет в виду, говоря об "усыплении общественного мнения", но вместо ответа он, в свою очередь, спросил, считаю ли я, что современное взаимопонимание и средства контроля гарантируют безопасность нашего государства. Я ответил, что да. К тому же, сказал я, я просто не представляю себе, как могло бы выглядеть нападение. Он даже вскочил. Но это был не гнев, а как бы удовлетворение достигнутым успехом. - Могу вам это облегчить,- сказал он, улыбаясь. Затем подошел к электронному блоку и нажал на какие-то кнопки. Передняя стенка блока упала, превращаясь в узкую кушетку, изголовье которой образовало шлем. Знаешь, комплекс индукционных рецепто-эффекторов, работающих попеременно. Еще и сейчас можно встретить такие шлемы в иллюзорах старого типа. Ты угадал! Он предложил мне сеанс. Не догадываешься? Но ведь это ясно. Да, да! Там была запрограммирована картина нападения, пожалуй, целой атомной войны. Я не люблю сильных ощущений и согласился только из профессионального любопытства: хотел знать, чем живет Бальдер. Перед сеансом, как это практикуется и сейчас в упрощенных типах фантоавтоматов, он дал мне прочесть краткую тематическую программу, которая дает соответствующее направление ходу воображения. Там было несколько фраз о каких-то тайных стартовых площадках и предательских планах неожиданного нападения; затем следовало описание результатов нападения, в частности гибель людей, которым негде было спрятаться. Программа была отредактирована примитивно, выводы шиты белыми нитками: "Вот что может с вами случиться, если будете верить, что вы в безопасности". Следуя указаниям Бальдера, я лег на кушетку под шлемом и попытался представить себе то, что описывалось в программе. Изображение появилось почти сразу после включения аппарата. Несомненно, аппарат был значительным шагом вперед по сравнению с выпускавшимися до этого иллюзорами. Прежде всего совершенно не наблюдалось сужения поля сознания. Я знал: то, что я переживаю,- всего лишь мираж, но не мог избавиться от ощущения реальности получаемых впечатлений. В какой степени? Скажу только, что теперь запрещено создавать такие иллюзоры. Что я видел? Это была настолько чудовищная картина, что еще и сегодня я чувствую нервную дрожь при одном лишь воспоминании. Кроме того, все разыгрывалось с какой-то железной логикой…Мог ли я вмешаться? Конечно, я мог спасти того или иного человека, изменить траекторию снаряда, помешать дому рухнуть, но я не мог остановить катаклизм. Ты же понимаешь. можно изменить направление изображаемой картины, предупреждая события, но нельзя повернуть ход событий. А иллюзор, черпая информацию из подсознания, поражает неожиданностями, происшествиями, которые невозможно предвидеть. Я выдержал под шлемом едва десять минут - мне показалось, что я пережил целые недели войны. Я был так возбужден, что даже Бальдер испугался, не переборщил ли он. На моих ладонях и лице выступили красные пятна, а позже сыпь. Это была действительно адская картина. А ведь то, что я знал об атомной войне, сводилось к одной книге о Хиросиме, нескольким, медицинским учебникам из области радиологической защиты и популярным статьям в газетах, прочитанным много лет назад. Что же должен был видеть под шлемом Бальдер?! Ведь его воображение было просто перенасыщено этими проблемами! После сеанса Бальдер сам отвез меня домой. Помню, по пути он говорил о том, что при серийном выпуске придется уменьшить рельефность ощущений… Неделю спустя поздно вечером мне позвонила Ника и попросила немедленно приехать к отцу. Генерала я застал в кабинете. Он был очень бледен, а в его глазах нетрудно было прочесть страх. Он приказал дочери оставить нас одних и, когда двери закрылись, начал очень сумбурно объяснять, почему вызвал меня. Оказалось, что во время экспериментов с иллюзором он получил сильный шок. Шок наступил под влиянием сцены, причин которой он не в состоянии себе объяснить, а ему не хочется посвящать специалистов из БЭК в свои психологические переживания. Я ответил, что вряд ли смогу ему помочь, что не знаком с конструкцией иллюзоров, но он упорно твердил, что хочет вместе со мной разобраться в случившемся. Он сам неплохо разбирается в принципах действия аппаратуры, которая, кстати сказать, по мнению главного конструктора, вполне исправна. Здесь же скорее всего дело не в технической ошибке, а в психофизиологическом явлении, и поэтому моя помощь совершенно необходима. Темой фантовизий Бальдера, как легко можно догадаться, были его мечты, которых он уже не мог осуществить. Он участвовал в гигантских военных операциях, разрабатывал и проводил в жизнь далеко идущие стратегические планы, победно разрешал какие-то страшно сложные тактические поединки, проводил апокалиптические операции, принимая в них подчас непосредственное участие… Мания экспериментирования на иллюзорах исходила у Бальдера из желания создать себе суррогат собственного мира, в котором он был бы тем, кем хотел быть наяву. В то же время, будучи человеком, привыкшим к реальному мышлению, он не мог жить иллюзиями. Тогда он попытался обосновать свои эксперименты практическими замыслами более общего характера… Ты прав! Политическими! Именно это я имел в виду. Бальдер действительно верил, что, выпуская иллюзоры и подсовывая зрителям среди многих программ также программы, рельефно представляющие современную войну, он сможет возбудить беспокойство и привести к новому росту напряжения. Если назвать вещи своими именами, он стремился создать вспышку военного психоза. Ты прав, это бессмысленно. Результат получился совершенно противоположный. Я думаю, что именно потому его так обеспокоила моя реакция. Но, видимо, он до конца так и не смог этого понять. Чего он испугался во время сеанса? Картины войны для него, пожалуй, были… даже приятны. Это была его стихия, мир его мечты. У него там были свои излюбленные герои и враги, на которых он концентрировал всю свою ненависть. Один из таких "положительных фантомов", разумеется по оценке Бальдера, являлся ему почти во всех сеансах, часто переходил с ним из сцены в сцену. Молодой лейтенант, удивительно отважный, всегда побеждающий противника. "Хитрый, как лиса, и быстрый, как орел",- говорил о нем Бальдер. Этот офицер в опасный момент всегда оказывался рядом с генералом и неоднократно спасал ему жизнь. Он был жесток с врагами, но Бальдер полностью оправдывал его, потому что, как он говорил, на войне это необходимо, на войне надо быть жестоким. Каждая фантовизия, как ты знаешь, немного отличается от других, однако некоторые сцены иногда повторяются. Это так же, как во сне. Так вот, в одной иэ время от времени повторяющихся сцен, особенно жестокой с нашей точки зрения, этот лейтенант убивал девушку-негритянку. Поджигал огнеметом деревянный барак, в котором она была заперта. Бальдер оправдывал и это: строение надо было уничтожить, а о том, чтобы брать пленных, не было и речи… Ты говоришь? сумасшедший садист? Картины рождались в его мозгу? В данном случае ты ошибаешься. Это была не фантазия, а воспроизведение, воспоминание о действительном случае. Я докопался до объяснения уже после смерти Бальдера. Первой военно-полицейской операцией, в которой он принимал участие, было "умиротворение" одного африканского поселка, жители которого помогали партизанам… Вполне возможно, что тогда сожгли какую-то девушку и эта сцена произвела сильное впечатление на Бальдера. А потом в фантовизиях это приобрело характер навязчивой идеи. Ты говоришь, совесть? Может быть, он хотел таким образом заглушить ее? Кто знает, может быть, и так. Однако не надо спешить с выводами. Все было не так просто, как тебе кажется. Смерть какой-то неизвестной молодой негритянки не производила на генерала особого впечатления. В каждой фантовизии он видел тысячи еще более страшных вещей. Но однажды произошло нечто совершенно неожиданное. В кульминационный момент, когда лейтенант поджигал барак, Бальдер услышал отчаянный крик девушки и вдруг осознал, что это голос… его дочери. Тут он впервые испугался, ведь там, в пламени гибнет его Ника. Он совершенно забыл, что это только искусственно вызванная галлюцинация, и хотел кинуться в огонь, но офицер опять спас ему жизнь схватил и не пускал, пока барак не рухнул. В этот момент генерал взял себя в руки и прервал сеанс, но воспоминание о потрясающей сцене крепко засело у него в мозгу. Он был так взволнован, что в эту ночь смог заснуть, только приняв снотворное. На следующий день он не смог побороть желание воспроизвести эту сцену, чтобы убедиться, что подобие голоса было только случайностью. Он решил сознательно, усилием воли руководить фантовизией, чтобы она протекала согласно его желанию. Она не сможет не подчиниться ему. И тогда он обретет покой. Но Бальдер не принял во внимание одного… Да, ты прав, именно подсознания! То, что он увидел,- на этот раз он не только услышал, но и увидел,- было для него таким ужасным потрясением, что он не выдержал и прервал сеанс. В тот же день он вызвал генерального конструктора и приказал как можно тщательнее проверить действие аппаратуры. Все было в порядке. Вечером он предпринял еще одну попытку. На этот раз он пытался активно противодействовать фантому, но тот был сильнее. Более того, каждая следующая фантовизия становилась все ужаснее. Наконец, желая заглушить воспоминания, Бальдер попытался воссоздать иные варианты программы и старался думать только о том, что давало ему когда-то наибольшее удовлетворение. Но, к его ужасу, у всех гибнущих людей был голос Ники Бальдер… Сеанс закончился шоком и психическим потрясением. Именно тогда он вызвал меня. Я пытался, как умел, объяснить ему причины явления. Говорил, что иллюзорные картины не что иное, как сон наяву, свободный бег ассоциаций, только в ограниченной степени подчиняющийся контролю воли и внешнему программированию. Говорил, что все когда-либо записанное в памяти может быть использовано как материал для миражей. Но он не мог успокоиться. Я прописал ему различные психотонические средства, посоветовал уехать и изменить окружение, а прежде всего категорически запретил дальнейшие попытки преобразовать фантовизию. Что? Голос? Не ломай себе голову. Объяснение было совершенно простое. Я потом подробно расспросил Нику о том дне, когда у Бальдера случился первый шок. Оказалось, что генерал забыл закрыть дверь на ключ. Во время сеанса в кабинет случайно зашла Ника и увидела отца лежащим под шлемом. Ей показалось, что он потерял сознание, и она испуганно вскрикнула, а тогда он начал кричать: "Нет, нет! Пусти меня! Прочь!" Позже она боялась сказать ему об этом… На третий день после моего визита Бальдер сам позвонил мне и сказал, что решил послушаться моего совета и уехать на длительный отдых. Он казался спокойным, однако под конец разговора неожиданно спросил, а что, если он сам во время сеанса уничтожит этого проклятого фантома-офицера. Я ответил, чтобы он ни в коем случае не смел продолжать экспериментов. Он уверил меня, что я могу быть спокоен: никакой глупости он не совершит… Это был наш последний разговор. Утром его нашли мертвым под шлемом иллюзора. Аппарат был включен. Смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг. Интересно, что на голове виднелся след, словно от сильного удара. Сначала даже предполагали убийство. Его убил фантом? Может быть. Но мне кажется, что Бальдер все-таки осуществил свой замысел. Ему удалось убить лейтенанта… Почему он погиб? Неужели ты не понимаешь? Это же был он сам!