Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 9 - Джек Лондон

Через полминуты Келли поднял голову и заморгал глазами. Он бессмысленно озирался, потом посмотрел на секунданта.

— Что это стряслось? — хрипло пробормотал он. — Потолок обвалился, что ли?

Глава четвертая

После победы над Келли, хотя все и считали ее случайностью, Пат встретился с Руфом Мэйсоном. Встреча произошла через три недели, и публика Сиерра-клуба даже не успела разглядеть, что, в сущности, произошло. Руф Мэйсон был тяжеловес, прославившийся в своем кругу ловкостью и хитростью. Когда прозвучал первый гонг, противники встретились посреди ринга. Оба не торопились. Ни одного удара — они кружили друг около друга, согнув руки в локтях, так близко, что их перчатки почти соприкасались. Это продолжалось секунд пять. И вдруг что-то случилось, да так быстро, что из ста присутствующих, может быть, понял только один. Руф Мэйсон сделал ложный выпад правой. Выпад, очевидно, был не совсем ложный, скорее это была угроза, предвещавшая атаку. Вот в этот момент Пат и пустил в ход свой удар. Бойцы стояли так близко, что кулак Пата прошел не больше восьми дюймов. Короткий прямой толчок левой от плеча — вот и все. Удар пришелся прямо в подбородок, и обалдевшая публика увидела только, как у Руфа Мэйсона подкосились ноги и он упал на пол. Но судья понял все и стал быстро считать секунды. И снова Пат отнес своего противника на его место; и прошло чуть ли не десять минут, пока Руф Мэйсон, к великому удивлению недоумевающих, растерянных зрителей, смог двинуться при поддержке секундантов по проходу к себе в уборную, согнувшись в три погибели и ворочая остекленелыми глазами и не разгибая колен.

— Я теперь понимаю, почему Келли решил, что на него обвалился потолок, — заявил Мэйсон репортеру.

Но после того как Пузан-Коллинз был выбит с ринга на двенадцатой секунде пятнадцатираундового матча, Стюбнеру пришлось поговорить с Патом.

— Знаешь, как тебя называют? — спросил он.

Пат пожал плечами.

— Глендон-Вышибала.

Пат вежливо усмехнулся. Его совершенно не интересовало, какие ему дают прозвища. Ему надо было выполнить определенную задачу, прежде чем удастся вернуться в любимые горы, и он равнодушно делал то, что положено.

— А так нельзя, — менеджер многозначительно покачал головой. — Не годится вышибать противника так быстро. Надо дать ему больше возможностей, больше времени.

— А для чего же я дерусь? — удивился Пат.

Стюбнер снова покачал головой.

— Пойми, в чем дело, Пат. В боксе надо быть человеком широким, великодушным. Зачем обижать других боксеров? И по отношению к публике это нечестно. Они хотят побольше видеть за свои деньги. Да, кроме того, с тобой никто не захочет драться. Ты всех распугаешь. И разве соберешь публику на десятисекундный бой? Сам посуди: разве ты стал бы платить доллар, а то и пять, чтобы десять секунд смотреть на бокс?

Этот довод убедил Пата, и он обещал, что в будущем публика за свои деньги сможет смотреть на бой подольше, хотя добавил, что он лично предпочел бы пойти на рыбную ловлю, чем сидеть и глазеть на сто раундов бокса.

И все же Пат ничего путного еще не добился. Завсегдатаи бокса только смеялись, когда слышали его имя. Сразу вспоминались его нелепые победы и ядовитое замечание Келли насчет обвала потолка. Никто не знал, как он умеет драться, его не видели в бою. Какое у него дыхание, какая выдержка, как он сможет выстоять против сильных, грубых противников в долгих изматывающих схватках. Пока знали только, что у него отличный удар и что ему отчаянно, непростительно везет.

В такой обстановке и было организовано четвертое выступление Пата — встреча с португальцем Питом Соссо, боксером, бывшим мясником, который славился на ринге больше всего тем, что выкидывал неожиданные трюки. К этому бою Пат не тренировался. Ему пришлось срочно поехать в горы и с болью в душе похоронить отца. Видно, старый Пат знал, что сердце у него выдержит недолго; оно и остановилось сразу, как часы.

Пат-младший едва поспел в Сан-Франциско к самому началу матча, так что ему пришлось прямо с поезда идти переодеваться для боя, да и то публика ждала минут десять.

— Помни же, дай ему возможность подраться, — предупредил Стюбнер, когда Пат нырнул под канат. — Поиграй с ним всерьез десять, а то и двенадцать раундов, а потом бери его!

Пат послушно выполнил указание. И хотя ему было бы очень легко нокаутировать Соссо, тот был так хитер и ловок, что Пату гораздо труднее было не поддаться ему и вместе с тем его не трогать. Зрелище было великолепное, публика пришла в восторг. Все искусство Пата потребовалось на то, чтобы отражать молниеносные атаки Соссо, его бешеные выпады, отступления и наскоки, и молодому боксеру все-таки досталось как следует.

В перерывы Стюбнер хвалил Пата, и все пошло бы отлично, если бы на четвертом раунде Соссо не выкинул один из своих ошеломляющих трюков. Когда Пат в одной из схваток отбил Соссо хуком в челюсть, тот, к величайшему удивлению юноши, опустил руки и стал отступать, выпучив глаза и еле держась на ногах, как пьяный. Пат ничего не понимал. Удар был совсем слабый, — а противник вот-вот упадет на пол. Пат тоже опустил руки, растерянно следя за оглушенным противником. Соссо отступал покачиваясь и трясясь, чуть не упал, но удержался на ногах и подался вперед боком, словно вслепую.

И тут, в первый и последний раз за всю свою боксерскую карьеру, Пат был застигнут врасплох. Он даже посторонился, чтобы дать пройти оглушенному Соссо. И вдруг тот, все еще шатаясь, сделал выпад правой. Кулак попал Пату прямо в челюсть, так что у него все зубы затрещали. Зрители взревели от восторга. Но Пат ничего не слышал. Он только видел перед собой презрительно ухмыляющегося Соссо, — теперь-то он ничуть не шатался! Пату было больно, но еще больше он разозлился за подлый трюк. Вся ярость, унаследованная от отца, вдруг вспыхнула в нем со страшной силой. Он тряхнул головой, как будто приходя в себя, и надвинулся на противника. Это был молниеносный выпад: сперва Пат отвлек внимание Соссо, потом ударил левой по солнечному сплетению и одновременно — правой в челюсть. Этот удар разбил Соссо рот, прежде чем португалец рухнул на пол. Полчаса клубные врачи не могли привести его в чувство. Потом они наложили на губы Соссо одиннадцать швов и отправили его в больницу.

— Нехорошо вышло, — сказал Пат своему менеджеру. — Зря я так вспылил. Больше со мной на ринге этого не будет. Отец всегда предостерегал меня, говорил, что сам был такой, оттого и проигрывал. Не думал я, что настолько могу выйти из себя. Теперь-то я знаю, что надо держать себя в руках.

И Стюбнер ему поверил. Стюбнер теперь уже верил своему питомцу решительно во всем.

— Чего же тебе злиться, — сказал он. — Все равно ты можешь побить любого.

— В любую секунду и на любой дистанции, — подтвердил Пат.

— Когда захочешь, тогда и нокаутируешь, верно?

— Конечно. Не хочу хвастать, но это у меня врожденное. Сразу вижу, что надо делать, и делаю верно. Чувство времени и глазомер у меня — вторая натура. Отец, бывало, говорил: «Это талант». А я думал — он меня дурачит. Теперь, когда я потягался с другими боксерами, я понимаю, что он был прав, когда говорил, что у меня полная координация мозга и мышц.

— Значит, в любую секунду и на любой дистанции? — задумчиво повторил Стюбнер.

Пат только кивнул в ответ, и Стюбнер, сразу и безоговорочно поверив ему, вдруг увидел перед собой такое блистательное будущее, что старый Пат, наверно, встал бы из гроба, если бы узнал, что тот задумал.

— Главное, не забывай, что публика за свои деньги хочет получить полное удовольствие, — сказал Стюбнер. — Мы с тобой договоримся, сколько раундов будет в каждом матче. Вот ты скоро будешь драться с Летучим Голландцем. Пусть он продержится, скажем, все пятнадцать раундов, а на последнем ты его выбьешь. Так ты и себя сможешь показать.

— Что ж, ладно, Сэм, — ответил Пат.

— Но это рискованная штука, — предупредил Стюбнер. — Может быть, тебе и не удастся уложить его в последнем раунде.

— А вот послушайте! — сказал Пат и, сделав выразительную паузу, торжественно поднял томик Лонгфелло. — Если я его не уложу, никогда в жизни не буду читать стихи! А для меня это не пустяк.

— Знаю, знаю, — радостно согласился менеджер, — хоть и понять не могу, что ты в них находишь!

Пат вздохнул, но промолчал. За всю жизнь он встретил только одного человека, любившего стихи, — ту самую рыженькую учительницу, от которой он удрал в лес.

Глава пятая

— Ты куда собрался? — удивленно спросил Стюбнер, смотря на часы.

Не выпуская дверной ручки, Пат остановился и обернулся к Сэму.

— В научный лекторий, — сказал он. — Там сегодня один профессор читает лекцию о Браунинге [30], а Браунинг такой поэт, что его без объяснений понять нелегко. Вообще я иногда думаю, что не мешало бы мне походить в вечернюю школу.