Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

— Что это было? — приступили к Хельгисону с расспросами братья и Неждан, едва вновь увидели его.

— Н-наследство З-з-звездочета! — тяжело опираясь на плечо помогавшего ему в осуществлении его дерзновенного замысла Анастасия и пытаясь остановить идущую из носа и ушей кровь, улыбнулся он. — Н-н-не п-п-п-просто же так мы за ним почти до самого Б-б-большого Сырта гнались!

К счастью для Давида, ему удалось избежать страшной участи его слуг. Как и многих других, его выбросило из седла, но он разбился не сильно и даже пытался подняться, взывая к соплеменникам. Впрочем, его уже не слышали. Хазары и огузы, аланы и жители Страны гор обратились в бегство, и, опережая всех на несколько перестрелов, в окружении эль-арсиев мчался царь Иосиф. О защите Града никто более не помышлял: бек и его телохранители, преследуемые дружинами правой руки и печенегами, уходили в сторону Саркела, остальные просто бежали, куда глаза глядят. Некоторые из горожан еще успели забрать семьи и спрятаться среди болот дельты. Кое-кто перешел Итиль и укрылся у откочевавших едва ли не до самого Мерва огузов, некоторые ушли с аланами. Несколько тарханов вместе с вождями Страны гор увели свои дружины в старую столицу, крепость Семендер. Остальных ожидали гибель или плен. О судьбе отца и брата Неждан ничего не знал, но чувствовал, что еще одна встреча с Иегудой бен Моисеем его не минует.

Корьдненская княжна

Хотя Святослав с дружиной и печенегами до глубокой ночи преследовал царя Иосифа, беку и большинству белых хазар ценой неимоверных усилий удалось прорваться в Саркел. Впрочем, тела эль-арсиев устилали степь настолько густо, что ни о каком серьезном сопротивлении речи уже идти не могло. Анастасий в погоне не участвовал. Не пошел он и с новгородцами, которые вместе с варягами Сфенекла и другими ратниками большого полка торопились, овладев мостами и переправами, захватить поверженный город. Серебро и паволоки его мало интересовали, пленников для продажи он бы не стал добывать и под угрозой смерти, а что до книг, то вся премудрость мира не стоила того, чтобы ради нее пренебрегать нуждавшимися в его помощи людьми.

Это уже много дней спустя, когда воеводы подсчитают все потери, станет ясно, что битву они выиграли, можно сказать, малой кровью. В ту ночь разгром хазар представлялся Анастасию едва ли не Пирровой победой, ибо такого количества порубленных, пострелянных и просто раздавленных людей он не видел даже в Ираклионе. Раненые лежали повсюду вперемешку и вповалку: славяне с печенегами, руссы и варяги с булгарами, и новых продолжали приносить. Печенежские женщины и подростки до самого утра бродили по полю, отыскивая тех, кому еще можно помочь.

Понятно, что ромею и его премудрой сестре как наиболее искусным целителям доставались самые тяжелые и даже безнадежные случаи. Раны попроще лечили своими силами: в каждой тысяче имелся знахарь, сын деревенского волхва или внук повитухи, вроде Хеймо. К тому же, такие бывалые воины, как дядька Нежиловец, или умудренные опытом женщины, как госпожа Парсбит, тоже знали толк в лечьбе.

— Ох, обидно-то как! — сокрушался кучерявый парнишка с повязкой на пол-лица. Хазарская сабля обошлась с ним жестоко: правого глаза он и вовсе лишился, левый приходилось спасать. — Меня боярыня молодая лечила. Говорят, она красавица, ни в сказке сказать, ни пером описать, а я ее так и не увидел!

— Увидишь еще! — успокаивал его дядька Нежиловец, сноровисто перевязывая следующего раненого. — И ее, и других красавиц. Если все пойдет, как боярыня надеется, хоть одним глазом, а увидишь!

— Что за радость на красавиц этих глядеть! — вздохнул рядом боец с простреленной грудью. — Красивая ли, уродина, главное, чтобы кашу умела варить да детей рожать!

Он замолчал, жадно припав к бурдюку с водой (сколько таких бурдюков перетаскали добровольные помощники сегодня и в последующие дни, никто бы не взялся сосчитать), а потом загоревал уже о своем:

— Надеялся я нынче отведать питья послаще! Товарищи-то мои, которые в город отправились, сейчас, небось, во дворце кагана пируют, вина заморские пробуют! В Семендере, говорят, виноградники не хуже ромейских, да только мне, горемычному, туда уже не дойти. Коли сейчас не помру, встану не скоро.

— Эй, братцы, пропустите! Нам срочно!

— Где ромей?!

— Да здесь я, кто там?

Хеймо, Чурила, Сорока и Радонег несли на руках Добрынича. Сотник находился в глубоком беспамятстве, рубаха и подкольчужник набухли кровью. Последний раз Анастасий видел его, когда он, закрыв глаза Войнеги и отнеся ее тело к берегу, вернулся, чтобы отомстить или умереть. Последнее ему почти удалось: количество полученных им ран не поддавалось подсчету, удивительно, как он еще дышал.

— Ты должен его вылечить! Не просто так же он тебя зимой из-подо льда вытаскивал!

Анастасий велел помогавшему ему Тойво поменять в светильнике дававший уже только чад и вонь перегоревший бараний жир и приступил к осмотру. Он понимал, что скорее всего потратит без толку драгоценное время, но, с другой стороны, прошлым летом тоже мало кто верил, что Александр останется жив.

Молодой лекарь как раз заканчивал работу: тугим давящим повязкам наконец удалось с грехом пополам остановить кровь, когда вернулись дружина и князь. Остававшийся все это время безучастным, без единого стона и жалобы перенесший все лечение Добрынич с трудом приоткрыл веки и попытался приподняться.

— Неждана! — разобрал Анастасий его просьбу, — Неждана мне позовите… — он замолчал, собираясь с силами, затем добавил. — И светлейшего… Мне сказать им кое-что важное надобно!

Хотя Святослава с нетерпением ожидали собравшиеся на совет воеводы, русский владыка не сумел отказать в просьбе умирающему. Он хорошо помнил сотника еще с зимы, вместе с Александром встал на его защиту в Тешилове, когда мстительный Ждамир вину за случившееся опять решил возложить на него.

Дабы раненый не тратил попусту последние силы, князь заговорил первым, пытаясь предугадать, о чем может идти речь:

— Если ты по поводу погребения дочери, — начал он скоро и властно, — не переживай! Она сражалась, как лучшие из моих воинов, и умерла с оружием в руке! А чтобы никто там, — он выразительно воздел десницу к небесам, — не сказал, что, дескать, женщине ходу в чертог героев нет, похороним ее как княгиню!

— Она и есть княгиня, — с трудом переводя дыхание, вымолвил Войнег. — Корьдненская княжна, дочь светлейшего Всеволода.

Святослав и его молодые воеводы, а кроме Неждана проститься с Добрыничем пожелал, конечно, и Александр, потрясенно переглянулись, не ведая, как поверить собственным ушам.

— А чья же тогда дочь Всеслава? — в волнении воскликнул Незнамов сын.

Войнег нашел его руку, сжал непослушными пальцами холодеющей десницы, глянул на парня по-отечески. А глаза были зеленые, такие, как у княжны. Почему бывший корьдненский гридень, да и не только он, этого прежде не замечали?

— Князь Всеволод очень не хотел хазарам родное дитя отдавать, — собрав остаток сил, пояснил сотник. — К тому же, союз с дедославским княжеским домом позволил бы объединить две ветви, идущие напрямую от Вятока, и положить конец спорам о главенстве. А тут такая удача: светлейшая княжна и моя кровиночка ведь в один день родились.

— А почему же ты раньше молчал? — не понял Святослав. — Глядишь, и княжну светлейшую нынче хоронить не пришлось, и твоя кровиночка жива бы осталась. С Незнамовым сыном, если брать по матери, они ровня. Мы бы свадьбу еще зимой сыграли.

— Клятву я Всеволоду дал, — пояснил Войнег. — Жизнью дочери и могилами предков молчать до смертного часа поклялся. Один лишь он мог меня от клятвенных уз разрешить.

— Кто-нибудь еще знает? — поинтересовался Александр.

— Арво Кейо. Это он все и придумал.

— И ты, Добрынич, согласился родную кровь хазарам беззаконным отдать, — с укором глянул на раненого Неждан, — заложницей сделать!

— Разве ты, мальчик, не знаешь, что такое преданность вождю. А я князя Всеволода как отца родного, как старшего брата почитал и любил. Кто ж знал, что так все выйдет.