Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе - Лорен Грэхэм

Кибернетика — основанная на аналогичности всех сложных самовоспроизводящихся процессов, с живыми организмами как решающим примером успеха в самовоспроизведении — не придает особого значения точному предсказанию будущих состояний или свойств. Не требует она и строгого централизованного контроля. Исполнительные или командные органы во всех действительно сложных кибернетических механизмах представлены в иерархиях власти с полуавтономными областями. Более того, кибернетическая система скорее не пытается неопределенно предсказать результаты своих исполнительных действий, а осуществляет постоянную эмпирическую проверку этих результатов посредством обратной связи и подстраивает свои команды на этой основе. Как сказал Н. Винер, кибернетика вырастает из управления скорее на основе действительного, чем ожидаемого, исполнения. Кибернетика, таким образом, поощряет соединение таких, казалось бы, противоречивых принципов, как местный контроль на основе эмпирических фактов и непризнание централизованных целей.

Было бы ошибкой верить, что кибернетика позволяет контролировать наиболее сложные процессы посредством накопления в центре огромных массивов информации. В самом деле, согласно кибернетике, информационные барьеры имеют для управления процессами не меньшее значение, чем свободные потоки информации. Лучшим примером такого парадокса может служить человеческое тело, во многом являющееся образцом кибернетического механизма. Если бы мы осмысливали все, что происходит у нас в желудке, или хотя бы некоторую информацию, необходимую для нормального функционирования наших пищеварительных органов, мы стали бы, наверное, очень нервными. Однако человеческий организм демонстрирует величайшую победу контроля над сложными процессами, на которые может нацеливать кибернетика; характерные черты строения этого организма могут быть основой понимания кибернетических систем.

Возрождение надежд

Урок кибернетики для Советского Союза и особенно для его экономики казался ясным. Если бы Москва знала все происходящее на ее фабриках в Омске, она стала бы «нервной», какой, впрочем, она и стала, когда попыталась это узнать. Кибернетика учит выборочности информации и сравнительной децентрализации контроля. Посредством принятия этих принципов советские последователи кибернетики надеялись направить советскую экономику к нескольким насущным центральным целям, в то же время гарантируя определенную местную автономию.

Кибернетика оживила, хотя бы временно, уверенность советских лидеров в том, что советская система способна рационально управлять экономикой. Это оживление произошло в тот самый момент, когда возможность представлялась безвозвратно потерянной[615]. Это возрождение надежд было объяснением того поголовного «заболевания» кибернетикой, которое имело место в Советском Союзе в конце 50 — начале 60-х годов; после 1958 г. в СССР были изданы тысячи статей, брошюр и книг по кибернетике[616]. В более популярных статьях полное применение кибернетики отождествлялось с торжеством коммунизма и полным осуществлением революции[617]. Если странная смесь идеологии и политики в Советском Союзе может иногда оказываться для некоторых дисциплин роковой (как в случае с генетикой), то она также может катапультировать другие науки на необычайную высоту.

Невозможно найти другой период советской истории, когда какая-нибудь наука привлекала бы советских авторов настолько, насколько это сделала кибернетика. Сравнить это, наверное, можно лишь с 20-ми годами, когда ГОЭЛРО, государственная комиссия по электрификации, стала темой поэтов[618]. Более того, в то время исследование нормирования и организации труда Ф.У. Тейлора применялось широко и в какой-то мере беспорядочно и восторженное отношение к индустриализации выражалось иногда в таких необычных формах, как концерт для рабочих с применением фабричных гудков в качестве музыкальных инструментов[619]. Но и 20-е годы не могут служить полной аналогией, так как кибернетика рассматривалась ее наиболее пылкими защитниками как подход намного более универсальный, чем любая из разнообразных теорий 20-х годов.

В начале 60-х годов в Советском Союзе обычными были статьи о применении кибернетики в таких неожиданных областях, как музыковедение или рыболовство, хотя такое применение часто извращало значение термина «кибернетика». Некоторые обычно бесстрастные и осторожные академики из АН СССР стали наиболее восторженными приверженцами новой области знания. В 1961 г. кибернетика была определена КПСС одним из основных средств созидания коммунистического общества[620].

Даже до официального одобрения движение за кибернетику приобрело лавинообразный характер. В апреле 1958 г. в АН СССР был создан Научный совет по кибернетике во главе с академиком А.И. Бергом; в состав этого Совета вошли математики, физики, химики, биологи, физиологи, лингвисты и юристы. Институт автоматики и телемеханики АН СССР сосредоточил большую часть своих исследований на проблемах применения кибернетики. Московский энергетический институт, один из крупнейших и старейших технических институтов в стране, обучающий ежегодно 17 тысяч студентов, посвятил кибернетике примерно треть своих учебных программ и исследований[621]. У советских студентов стимулировали интерес к кибернетике; научная фантастика была полна описаний «искусственного кибермозга» и «киберинтернатов» будущего. АПН РСФСР основала такой интернат в Москве для подготовки будущих программистов с детского возраста[622].

В 1961 г. под редакцией А.И. Берга вышла книга «Кибернетика на службе коммунизма», в которой советские ученые описывали возможное приложение кибернетики к национальной экономике[623]. Во введении этой книги А. И. Берг утверждал, что ни одна другая страна не сможет использовать кибернетику так же эффективно, как Советский Союз, поскольку кибернетика, главным образом, сводится к выбору оптимальных методов выполнения операций и только социалистическая экономика может универсально использовать эти методы.

«В социалистическом плановом хозяйстве, — писал А.И. Берг, — имеются все условия для наилучшего использования достижений науки и техники на благо всех членов общества, а не отдельных соперничающих групп и привилегированного меньшинства»[624].

Сочетание централизованных целей с децентрализованной организацией в национальной экономике, естественно, создавало противоречия. Некоторые зарубежные обозреватели замечали, что до какой степени Советский Союз добивается успеха в одном направлении, в такой же степени он терпит поражение в другом. Дальнейшее развитие показало, что в этом есть доля правды. Спад в советской экономике в конце 70-х годов показал, что кибернетика не оправдывает надежд по управлению советской экономикой, хотя компьютеры и были совершенно необходимы в любой развитой системе промышленного производства и вооруженных сил.

Философские дискуссии

Кибернетика соответствовала материализму и оптимизму марксизма, но способствовала также постановке ряда серьезных философских и социологических проблем. Она имела ряд очевидных приложений в нескольких областях: психологии, эконометрии, педагогической теории, логике, физиологии и биологии — дисциплинах, испытавших ограничения при Сталине. Эти связи a priori подтвердили уязвимость предмета. В начале 50-х годов советские идеологи были определенно враждебными по отношению к кибернетике, несмотря на то что общее число статей, прямо направленных против кибернетики, не превышало, кажется, трех или четырех[625]. Это число было намного меньше, чем число идеологически воинствующих публикаций, появившихся в других спорах, описываемых в этой книге, что объясняется, без сомнения, обстоятельствами того времени: к моменту, когда кибернетика стала широко известной, худшие времена идеологического вторжения в советскую науку прошли. С другой стороны, советские ученые и инженеры в течение многих лет работали над математическими и физиологическими основаниями кибернетики. Такие советские ученые, как И.П. Павлов, А.Н. Колмогоров, Н.М. Крылов и Н.Н. Боголюбов, должны быть включены в число тех, кто подготовил почву для развития кибернетики, хотя они не выдвинули обобщенной теории процессов управления.

До начала 50-х годов кибернетику в Советском Союзе обходили молчанием; и она не испытывала открытых нападок до 1952 г., за год до смерти Сталина, хотя несколько ранних статей, ставивших под вопрос математическую логику, могут рассматриваться как скрытая критика кибернетики[626]. В 1953 г. в статье «Литературной газеты» кибернетике приклеивался ярлык «наука обскурантов» и осмеивалось мнение, что машина может мыслить или копировать органическую жизнь. Автор особенно критиковал усилия кибернетиков по расширению их обобщений на объяснение коллективных действий человека. В дополнение к этому он приписывал кибернетикам капиталистических стран надежды на то, что их новые машины будут выполнять мерзкие задания их общества: бастующий и неудобный пролетариат будет заменен роботами, а пилотов бомбардировщиков, не желающих убивать беспомощных мирных жителей, заменят «бесчувственные металлические чудища»[627]. В октябре 1953 г. сугубо критическая статья под заголовком «Кому служит кибернетика?» появилась в, главном советском философском журнале; в последующие годы советские сторонники кибернетики будут часто приводить эту статью как наиболее типичное представление противников кибернетики начала 50-х годов. Автор статьи, скрывавшийся под псевдонимом «Материалист», критиковал кибернетику при помощи диалектико-материалистического положения о качественном различии материи, находящейся на разных уровнях развития; таким образом, существует принципиальная разница между человеческим мозгом и даже наиболее сложным компьютером. Такие авторы, как Клод, Шеннон и Грей Уолтер, пытавшиеся создать механические устройства, проявляющие «социальное поведение», заблуждаются точно так же, что и такие материалисты XVIII в., как Ламетри и Гольбах[628]. Но если взгляды последних были прогрессивными в XVIII веке, в силу их направленности против религиозных верований, продолжал советский критик, то такие же суждения в XX в. явно реакционны. И наконец, «Материалист» возвращался к ранее выраженному мнению, что кибернетика — это особо пагубное средство западных капиталистов для извлечения большей прибыли из промышленного производства путем устранения необходимости выплачивать деньги пролетариату.