Только звери - Джеральд Даррелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без удивления читал я рассказ доктора Гийемара о выносливости лайки:
«Никто не заботится о том, чтобы снабдить ее удобным убежищем для защиты от сурового арктического климата, и бедное животное, когда не работает в упряжке, в большинстве случаев всецело предоставлено самому себе. Но долгий опыт и унаследованный от предков инстинкт вооружили собаку качествами старого служаки. Бродя вечером по стежкам в поселке, путешественник нередко упирается в подобие огромных кроличьих нор, отрытых лайками для защиты от ветра. Волосяной покров, почти такой же густой, как у медведя, напоминает скорее мех… Замечательно сильная, ловкая и выносливая, лайка в то же время становится подчас упрямой и неуправляемой и никак не реагирует на удары и пинки, которыми ее щедро наделяет хозяин. Если не считать поселки в тундре, где и в летние месяцы можно пользоваться санями, лайка летом отдыхает. В это время она бродит по окрестностям, сколько ей заблагорассудится, иногда возвращается на ночь в свою нору, а то пропадает на несколько дней. Хороший охотник и рыбак, лайка питается дичью и лососем, которых добывает сама, и крайне редко бросает своего хозяина. Правда, услуги собак недешево обходятся местным жителям. Из-за прожорливости лаек невозможно держать овец, коз и прочих мелких домашних животных; недаром Камчатка — одна из немногих областей в мире, где совсем нет домашней птицы».
Наряду с кенгуру и павлинами по территории зоопарка свободно бродили крохотные, величиной с эрделя, олени, известные под названием китайских мунтжаков. Казалось бы, в просторном загоне, где трава повыщипана стадами антилоп и оленей, даже такое небольшое животное должно бросаться в глаза; однако мунтжак, лежа в траве высотой семь-восемь сантиметров, совершенно сливался с окружением — и не увидишь, пока не подойдешь вплотную. Шерсть у этих своеобразных животных неяркого коричнево-рыжего оттенка, волос довольно жесткий. Если рассмотреть волосинку, видно, что она чуть сплющена и делится на сочленения, будто миниатюрный побег бамбука. У китайского мунтжака рога почти незаметны, зато самец вооружен двумя длинными и грозными клыками, которые он пускает в ход, когда дерется с соперником из-за самки или же, на севере ареала, когда раскапывает снег в поисках корней и луковиц.
Однажды утром я услышал, что один мунтжак, движимый страстью к приключениям или миграционным инстинктом, каким-то образом преодолел ограду зоопарка и пробрался в вольер для кур. Фил Бейтс и я, а также Билли, который в это время случайно был свободен, отправились ловить прогульщика. Погрузили сети в маленький зеленый фургон и поехали к вольеру.
В центре равнобедренного треугольника площадью около одной десятой гектара стоял наш китайский мунтжак, окруженный любопытными и взволнованными курами; можно было подумать, что он читает им лекцию о прелестях дальних странствий. При виде нас лектор испуганно вздрогнул и явно сбился. Теперь он больше всего напоминал оробевшего кандидата в члены парламента, который заметил хулиганов в толпе избирателей.
С растущей тревогой смотрел мунтжак, как мы расставляем сети, чтобы свести до минимума площадь предстоящей охоты. У нас было задумано, что двое погонят его на сеть, а когда он запутается, третий воспользуется случаем схватить беглеца. В нашем плане оказался лишь один изъян: мунтжак не хотел запутываться в сети. Преследуемый нами, он бегал по кругу, но около сети всякий раз ловко менял курс. Мы устроили короткое совещание и решили прибегнуть к тактике регбистов. До сих пор, увлеченные происходящим, пернатые зрители вели себя организованно, но тут не выдержали. Как только первый из нас гулко шлепнулся на траву метрах в четырех от хвоста мунтжака, куры бросились врассыпную. Воздух наполнился тучами перьев, испуганным кудахтаньем кур и криками боли, которые издавали ушибленные охотники.
Обуреваемый паникой, китайский мунтжак стал бросаться на высокую проволочную ограду, рассчитывая пробиться сквозь нее. После одного, особенно лихого прыжка он зацепился рожками за проволоку и повис на ней, брыкаясь и дергаясь. Мы дружно ринулись к нему, но в последнюю секунду он каким-то невообразимым мышечным усилием отцепился, упал на траву, мгновенно развернулся и пробился сквозь наши ряды. Когда он поравнялся со мной, я взял на прицел его заднюю ногу и коршуном бросился на нее. Дальше последовало нечто малопонятное, но весьма болезненное. Я поймал железной хваткой ногу мунтжака, и мы вместе кубарем покатились по земле, притом по единственному во всем вольере участку, заросшему крапивой и колючками. Олень брыкнул свободной ногой, и острые, как нож, копытца аккуратно располосовали мне руку до локтя. Мы продолжали кувыркаться, но я ухитрился не разжимать пальцев, хотя мунтжак повернул голову и обрабатывал мою руку клыками.
Однако это было последнее усилие; внезапно он прекратил противоборство и принялся издавать чудовищные, пронзительнейшие вопли. Можно было подумать, что я прижигаю его раскаленным железом. Во всяком случае, я был потрясен этими воплями и ослабил хватку, не желая причинять ему боль, но, когда мы стали осторожно заталкивать беглеца в мешок, Фил объяснил мне, что китайский мунтжак всегда так кричит, покоряясь своей судьбе.
Пока мы собирали сети, мунтжак и в мешке продолжал издавать душераздирающие крики. Мы кинули сети в фургон, уложили на них пленника и покатили обратно в зоопарк. Я уповал на то, что непривычный способ передвижения заставит крикуна примолкнуть. Не тут-то было. На всем пути по территории зоопарка из фургона непрерывно вырывались дикие вопли. Посетители бледнели и провожали фургон испуганными взглядами, не сомневаясь, что водитель потерял рассудок. Один статный, по-военному подтянутый мужчина остановился и посмотрел на нас с такой яростью, будто его обуревало желание броситься за нами вдогонку и потребовать, чтобы мы предъявили лицензию на право заниматься вивисекцией. Олень орал благим матом вплоть до той минуты, когда мы подъехали к его загону. Поросячий визг показался бы музыкой перед звуками, которые издавало это сравнительно небольшое животное. Наконец мы вытряхнули мунтжака из мешка, и тотчас он смолк. Сделал два прыжка, прильнул к траве и пропал из виду.
Однажды я
