Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Том Шиппи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нетрудно понять, почему Толкин, начиная с 1916 года, проявлял такой интерес к теме смерти и побега от нее. К концу Первой мировой войны, по его собственным рассказам, самые близкие его друзья уже были мертвы. Сам он был сиротой с двенадцати лет, когда скончалась его мать, а своего отца он не помнил, потому что к моменту, когда тот ушел из жизни, маленькому Толкину исполнилось всего четыре года. Нет ничего удивительного в том, что человеку с такой судьбой оказалась очень близка тема бегства от смерти. Гораздо больше вопросов вызывает вторая тема, а именно бегство от бессмертия к смерти и глубокая любовь эльфов к миру смертных, который, с одной стороны, они называют «галадреммин эннорас», то есть «поросшее лесами Средиземье», а с другой — считают раем, утрату которого не может компенсировать даже дар бессмертия (см. слова Хэлдира, приведенные на стр. 327). Можно предположить, что, придумывая истории о народе, добровольно выбравшем судьбу смертных, Толкин пытался убедить себя в том, что конечность жизни имеет и свои преимущества, не очевидные для самих людей, у которых, в отличие от эльфов, нет другого выбора. На этом фоне весь «Сильмариллион» и особенно рассказанные в нем «истории людей» кажутся очень грустными, гораздо более грустными, чем «Властелин колец» (который, впрочем, далеко не настолько беспечален, как это пытаются представить некоторые ненаблюдательные критики), и уж точно чем это было принято в художественной литературе XX века. Герои «Сильмариллиона» постоянно задаются вопросом: «Почему? Почему нам даны смерть, боль и зло? Зачем они нужны?»
Ответы Толкина на эти вопросы, на которые, наверное, невозможно по-настоящему ответить, в наиболее полной форме даются в истории Турина, хотя и там их приходится собирать по крупицам, и окончательного объяснения мы все равно не находим. Эта история, как и многие другие сюжеты «Сильмариллиона», приводится в нескольких крупных (и менее крупных) произведениях, среди которых я назвал бы следующие:
1) повесть «Турамбар и Фоалокэ», написанная в середине 1919 года и напечатанная в «Книге утраченных сказаний. Часть II»;
2) «Песнь о детях Хурина» — незавершенная поэма, которая была написана в период с 1922 по 1925 год аллитерационным стихом в виде двух основных версий и напечатана в «Песнях Белерианда»;
3) повесть «О Турине Турамбаре», составляющая главу 21 «Сильмариллиона» 1977 года издания (восстановлена по нескольким источникам, но основная работа над ней велась, скорее всего, до 1937 года);
4) «Нарн и Хин Хурин», или «Песнь о детях Хурина», — значительно расширенная и при этом менее целостная версия, написанная в период с 1951 года (см. «Война за самоцветы») и напечатанная в «Неоконченных преданиях Нуменора и Средиземья»;
5) «Дети Хурина» в редакции Кристофера Толкина с иллюстрациями Алана Ли (2007).
Все пять повествований имеют некоторые различия, но общая сюжетная канва остается на удивление неизменной.
В очень кратком пересказе эта история выглядит следующим образом. Все начинается с того, что отец Турина Хурин пожертвовал собой во время битвы Нирнаэт Арноэдиад, позволив тем самым Тургону укрыться в Гондолине и одновременно возложив на него серьезное обязательство. Моргот захватил Хурина в плен живым и заставил его смотреть на тяжелую судьбу собственных детей. Мать Турина Морвен отправила сына к Элу Тинголу в Дориат, чтобы укрыть от возможной опасности, однако там Турин выходит из себя, когда один из советников короля Саэрос позволяет себе насмешки над его матерью, и в гневе убивает его, после чего бежит из Дориата и присоединяется к разбойникам. Благодаря помощи командира пограничной стражи Дориата по имени Белег, остававшегося Турину другом, он снова добивается немалых успехов, но затем попадает в плен к оркам, откуда его вызволяет Белег — который, однако, гибнет от рук самого Турина, в темноте принявшего его за врага.
После этого Турин отправляется в Нарготронд (короля Финрода к тому моменту уже не было в живых) и, взяв чужое имя, снова совершает немало подвигов. Он убеждает эльфов Нарготронда перестать скрываться и перейти в наступление, а дочь нового короля, Финдуилас, влюбляется в него. Тем временем Морвен со своей дочерью Ниэнор бежала, наконец, из Дор-Ломина, чтобы укрыться в Дориате, но опоздала: Турин к тому времени уже давно покинул владения Тингола. Однако его воинственность дорого обошлась Нарготронду, который в результате был обнаружен Морготом и уничтожен драконом по имени Глаурунг. «Чары драконьих глаз сковали» Турина, и пока он находился под властью заклятья, Финдуилас угнали в плен. Тем временем дракон, насмехаясь, рассказывал Турину, что его мать и сестра оказались в беде, потому что он бросил их одних. Турин предпринимает отчаянную попытку спасти свою мать, но когда он добирается до их старого жилища, то обнаруживает, что ее там уже нет, а в это время беззащитную Финдуилас убивают орки. Морвен же, в свою очередь пытаясь разыскать сына, встречается с драконом, который вгоняет охранявший ее отряд в панику, и следы Морвен надолго теряются. Ниэнор, сестра Турина, от ужаса теряет рассудок и мчится нагишом через лес, пока не падает без сил на могилу Финдуилас. Там ее и находит Турин, и поскольку они не узнают друга друга, он берет ее в жены и нарекает именем Ниниэль.
Его последним подвигом становится победа над Глаурунгом, которому он наносит смертельное ранение, но при этом и сам теряет сознание. Когда Ниниэль пытается привести его в чувство, Глаурунг возвращает ей память, и она осознает, что носит под сердцем дитя собственного брата. Несчастная кончает жизнь самоубийством, а Турин убивает Брандира, принесшего ему дурные вести, однако, выяснив, что все рассказанное Брандиром было правдой, тоже решает наложить на себя руки. В последней сцене он обращается к мечу (который когда-то был выкован Темным Эльфом Эолом) с вопросом о том, готов ли тот лишить его жизни, и меч отвечает (этот эпизод, который явно списан с финской «Калевалы», за период с 1919 по 1951 год остался практически неизменным):
«О да, я с радостью отведаю твоей крови, чтоб забыть вкус крови Белега, моего господина,
