Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Что делать? Надобно бежать, представляться этакой шишке, а я стою по пояс в воде в состоянии, кое в Риге называется "ganz ohne"! И что делать в такой ситуации, — одевать штаны, вылезать к персам в костюме Адама, или остаться стоять в воде? А на дворе конец октября! И как-то само собой получилось, что я сказал принцу:

— Присоединяйтесь, Ваше Высочество, водичка сегодня — особенно хороша!

Персы остолбенели и я из воды заметил, как у них от ужаса враз посинели носы, — они только вообразили себе, что с ними станется, если их повелитель полезет в воду. Им-то ведь придется за ним следовать! А мальчишку сразу заело, — не пристало ему, командующему персидской всей армией, бояться холодной воды.

И вот он скидывает с себя халат, сматывает чалму и, оставшись в одних золотых подштанниках, лезет в Каспий. Вернее собирается влезть, — входит по колено, замирает в задумчивости и тут огромная волна, как на грех, окатывает его с головы до ног. Немая сцена.

Бьюсь об заклад, если б при том не было столько зрителей, несчастный завизжал, как резаный поросенок! Но при таком стечении подданных визжать ему не пристало, поэтому он только стоял и разевал рот, как рыба, вынутая из воды, а глаза у него вылезли из орбит настолько, насколько это бывает у людей при сильном запоре. Его шелковая рубашонка вмиг прилипла к телу, а холодный осенний ветер — давай полоскать ее.

Вижу — замерзает мужик… А персы боятся к нему подойти, — во-первых не хотят лезть в холодную воду, а во-вторых — опасаются, что наследник порежет их ножичком от полноты чувств.

Тут я подбегаю к мальчишке, вынимаю его из воды, раздеваю догола и начинаю растирать его же халатом, приговаривая:

— Да что ж вы, Ваше Высочество! Надо было догола раздеваться, а то в мокрой одежде — во сто крат холоднее. Вот я разделся и мне ничего, а вы не знали и сразу задрогли. Ну, в другой раз — Ваше купание обязательно принесет Вам огромное наслаждение", — а принцу приятно, что вроде бы он искупался и так как он теперь нагишом, так вроде бы — необидно, что я с ним знакомлюсь в сем виде.

А тут и персы опомнились, окружили нас гурьбой, потащили в бани и там началось! Набились мы туда, что сельди в бочку, — наследный принц Персии, весь его "малый двор" и мы — три офицера и все тридцать нижних чинов. Сидим — потеем.

В общем, вышли мы из бани, — друзья — не разлей вода. А после нее нас пригласили на…, чуть было не сказал — "пьянку", но алкоголь в здешних краях необычайно дешев и плох, — местные жители понятия не имеют о качественной его дистилляции.

Нет, богатые персы приглашают друзей на пару кальянов джефа, хэша, смали, иль плана, — все равно что у нас гостю предлагают: "Вам анисовой, иль — на березовых почках?

К счастью, в Колледже нас всех готовили к войне с мусульманами, так что нам сие — не в новинку. У нас в Риге не принято идти в гости без штофа водки, иль бочонка рижского темного. Так что, — у нас с собой было. (Не пиво, но — "трава", разумеется.)

А так как я сведущ в химии, мне не составило осложнений "закрутить" пару таких "бомб", что даже привычные ко всему персы "улетали" от них с единой затяжки. Нет, — "далеко простерла Химия руки в нутра человеческие". Или Ломоносов говорил сие о чем-то ином?!

Кстати, — всякий может сего добиться — немного нашатыря, капельку извести, пару гран "серных" опилок и при курении образуется некая гадость, от коей народу такие черти мерещатся, что — извините, подвиньтесь. (В 1811 году господин Дэви выделил ее и дал ей имя — фосген.) Сам бы я такие "пилюли" курить не стал, да и вам не советую, а злейшим друзьям — хоть целый пуд. "Для друга — не жалко".

А магометанцы в сем отношении вообще — петухи. Хвост перед "белым" распустят и ну давай — вытанцовывать, — "кто больше косяков засмолит". Белые-то, не в пример местным, к гашишу во сто крат слабже. Только я к той поре уже шибко "втянулся", так что — курил наравне с местными. Разве что, насыпал себе табачку чуть побольше, а делал вид, что скосел, да еще этих подначивал, — давай еще по одной!

Где-то после третьего косяка стал ко мне принц приставать с известными намерениями. Ну, в смысле… греческом. Говорит он мне:

— Я про тебя знаю. Ты на словах — современный, а на деле — любишь вонючих баб. Нету в тебе — ни шика, ни понимания.

Я на него смотрю, — парень "там", одна только видимость "тут". И сия видимость ко мне — извините за выражение "клеится"!

А я же не содомит, ну и как мне выкручиваться? Назвался груздем — полезай в кузов. Тут я ему и говорю:

— Ваше Высочество, я не в силах воспользоваться Вашею нежностью, не предоставив Вам ответного дара. Но я — немец и, будучи офицером, имею обыкновение содержать юных людей и помогать им найти место в жизни, но сам не желаю исполнить их роль. Так что — не смею принять от Вас ласки, кою Вы готовы мне сейчас подарить… Ибо не смогу ответить Вам — тем же.

Перс тут же обиделся, — вообще в таких развлечениях нужно знать, что все время играешь с огнем, и сказал, надув губки:

— Я так и знал, ты — обманщик. Мне доложили о том, что ты живешь под чужим именем, а на деле бежал из родных мест не от любви к мальчикам, но стыдной страсти к своей же сестре! Не изумляйся, — у меня везде соглядатаи!

Все вы — бледнокожие, точно змеи, — сдерешь с вас шкуру, а под ней ничего, кроме яда, лжи, да подлой слабости. Я не хотел твоих прелестей, но…

Ходят россказни о Духе Огня, прибывшем сюда, дабы "сжечь всех неверных". А "неверный" по местному мнению — как раз я! Стало быть я обязан: иль приблизить сего "Духа" к себе — желательно даже любовником, иль — истребить его совершенно. Второе невыгодно, ибо вызовет всенародное возмущение. Стало быть…

Я готов поддержать твою байку о том, что ты — содомит. Но и ты обязан показать всем, что мы — близки. Или я сожгу тебя — Дух Огня твоим же Огнем!

Я не знал, что мне делать… С одной стороны была Смерть, с иной Бесчестие в будущем. Я не мог считаться любовником Принца, ибо это дало козырную карту в руки "поляков". Позор самого видного из "ливонцев" лег бы черным пятном на всю нашу партию. Честь же моих отца, матушки и даже сестры — разрушилась бы совершенно. А что Смерть в сравненьи с Бесчестьем?!

Я тогда оттолкнул юного извращенца, вскочил с подушек и сказал резко так, чтоб все слышали:

— Огню невозможно указывать! Его смысл — поглотить самое себя! Так что — не надо мне грозить Смертью! Смерть и есть — высшая цель любого Огня!

Я сказал сие по-персидски, а в сем таится немалая Игра слов. Люди весьма ценят владение их родным языком, а особенно — таящейся в нем многозначностью иных слов! Принц был тюрком и не владел персидским в той мере, что Ваш покорный слуга, местные ж лидеры поддержали меня военными кликами.

(Как ни странно — второй смысл моей речи был призывом к Войне со всеми "неверными". Двусмысленность же таилась здесь в том, что для шиитских фанатиков, живших в Баку, "неверными" были не столько "гяуры", сколько правящая династия! Прибавьте к тому несомненное почтенье к Огню, живущее в персах — зороастризм настолько ж сидит в Душе сих людей, как поклоненье "старым богам" в душе русских.)

Принц побледнел, как бумага. Он сразу же осознал, что не может идти против Общества и своих собственных генералов. Я стал для него — "священной коровой" и даже мысль о какой-либо связи меж мною — "Духом Огня" и им тюрком приведет местных фанатиков в религиозное исступление. А на что способны местные "ассассины", коль затронуть их религиозное чувство, не надо и объяснять!

Он деланно рассмеялся и невнятно пробормотал:

— Эти белые не умеют курить! Он сдурел с третьей трубки!!! Я и не предлагал ему — недозволенного!" — но персидские генералы уже с подозрением и сомнением глядели в его сторону.

Ссориться с негодяем мне было незачем и я произнес:

— Я необычайно расстроен тем, что не могу соответствовать Вашим желаниям, зато… Я хотел бы подарить Вам моих невольников. Они нежны, как плоды персика, и настолько же — спелы и ароматны. Все они сведущи в оказании утех людям, знающим в этом толк. Надеюсь, Вы понимаете, что я имею в виду.

Формальные извинения были произнесены, а ценность дара не вызывала сомнений. Видные персы нехорошо захихикали — с их точки зрения инцидент был исчерпан.

Принц тоже успокоился понемногу, его достоинство не пострадало, а что я отказался… Это как с бабами — не пошла с тобою одна, спросим другую! Глаза у перса разгорелись масляным блеском и он милостиво махнул мне на прощание:

— Я прощаю тебя, обманщик… В другой раз не выдавай себя за другого! Оставайся же жить в грехе с грязными бабами — твой грех с родною сестрой в сто раз гаже, чем Любовь к милым мальчикам!

В тот день меня норовили затянуть в мужскую постель в первый и последний раз в жизни. У меня было чувство будто я с головы до ног вымазан густым слоем дерьма, а принцевыми духами от меня несло, как от шлюшки. Но самым ужасным было не это…