Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина Доминик Лиштенан

Тайные переговоры между Парижем и Петербургом ускользнули от бдительного внимания Бестужева. В июле 1756 года Елизавета решила известить его об изменениях в своей политике. Воронцов не без коварного удовольствия объяснил ему, что Франция и Россия встали на путь возобновления дипломатических отношений и собираются обменяться послами. Маркиз де Лопиталь, назначенный послом, был уже в пути; 400 000 ливров вложены в экипировку, транспортные расходы поглотили 130 000 ливров. Его свита состояла из восьмидесяти персон. Русский двор слыл одним из самых блестящих в Европе, и сделавший хорошую военную карьеру маркиз, к тому же опытный дипломат и красноречивый говорун, казалось, был создан для того, чтобы представлять здесь Людовика. Но утверждать это значило бы забыть, что за личность являла собой императрица. Лопиталь, мужчина уже не первой молодости, страдал частыми приступами подагры. Елизавета старела тяжело, она запиралась в покоях с самыми приближенными и отказывалась видеться с иностранцами вне приемов, оговоренных протоколом. Послу было трудно, почти невозможно потолковать с ней в обход Бестужева. Лопиталь получил от своего кабинета приказ стакнуться с Эстергази и общими усилиями свалить государственного канцлера.

Это ставило перед ними вечную финансовую проблему. Лопиталь, подобно своему предшественнику Шетарди, был вынужден вести в Петербурге роскошную жизнь, но он опасался слишком разжечь аппетиты русских министров.

Императрица отказалась от английских субсидий — трудная жертва. Чтобы привлечь ее к коалиции, французам и австрийцам приходилось платить весьма щедро, рискуя выйти за пределы возможностей своих посольств. Эстергази утверждал, что его бюджет ограничен. Прибытие француза позволило ему переориентировать своих русских партнеров на казну Людовика. Русские добивались ссуды — болтали, что 25 миллионов ливров. В Версале были хорошо информированы о финансовом положении императорского двора, и посол получил приказ уклоняться от столь деликатного предмета: «московитам» как должникам не доверяли, боялись, что этих денег назад уже никогда не получить, но еще больше опасались обидчивости Елизаветы. Подозрительность царила в этих отношениях с обеих сторон. Однако государственный канцлер покорился неизбежности и принял верительные грамоты от нового посланца Версаля, наделенного всеми официальными полномочиями{794}. «Тайный уговор венценосцев» мгновенно одержал верх над министром-франкофобом. В ожидании прибытия посла ведение переговоров с Эстергази о привлечении России к Версальскому договору было поручено Дугласу{795}.

За несколько дней до нападения на Саксонию Фридрих в последний раз попытался пригрозить Франции, выдвинув ультиматум: если она вступит в войну на стороне Австрии, ей придется числить его в стане своих врагов{796}. Когда же Людовик ответил на это молчанием, Фридрих решил продемонстрировать силу: в конце августа 1756 года он вторгся на сопредельную территорию. Два дня спустя, еще не ведая об этом событии, Елизавета заявила, что если кто-либо из ее союзников подвергнется прусской агрессии, она придет на помощь немедля. А коль скоро Вена тотчас отправила послание в Санкт-Петербург, Эстергази получил все права просить о вмешательстве русской армии. Сумма субсидий, установленная предварительно, равнялась 2 миллионам флоринов. Бестужев, припертый к стенке, поневоле обещал «накрутить хвоста» королю Пруссии.

Так или иначе, падение канцлера приближалось. А он еще наивно попросил у Австрии 12 000 дукатов за свои услуги… Он попал в ловушку, расставленную Кауницем: Франция и Россия были обязаны вслед за союзной Австрией ввязаться в конфликт. Английские денежки были окончательно потеряны. Фридрих сделал последнюю попытку удержать Россию от вмешательства в военные действия: он дал Елизавете понять (снова окольным путем, через посредство английских представителей Митчелла и Вильямса), что хотел бы снова наладить отношения с Петербургом; ни в коем случае, уверял он, его войска не выступят против нее. А еще король предлагал «царице» стать посредницей между ним и Марией Терезией{797}!

Елизавета, крайне оскорбленная подобным предложением, резко ответила, что-де ее великодушие и чувство справедливости не позволяют ей взять на себя подобное посредничество ввиду того, что она в союзе с Австрией. Два двора, о коих идет речь, должны сами уладить свои разногласия, возникшие исключительно по вине Берлина. Она же, императрица Всероссийская, будет довольствоваться самым скрупулезным выполнением своих обязательств, уже давно данных Марии Терезии{798}. Тем не менее, несмотря на военную агрессию Фридриха в Саксонии, вмешательство, обещанное австрийцами, запаздывало. По чьей вине?

Императрица Мария Терезия 19 октября 1756 года послала Эстергази пространное сообщение, содержание коего он должен был огласить на совете. Она рассыпалась в извинениях, что не приступает к военным приготовлениям: может ли она одновременно обсуждать с Россией договор о наступательном союзе и организовывать вооруженную атаку на Фридриха? Она заверяла Елизавету в признательности французского и австрийского дворов. Дескать, отказавшись от субсидий Англии, дочь Петра Великого явила миру пример самоотречения.

Этот подвиг заслуживал воздаяния. А казна России весьма в нем нуждалась. Правительство располагало доходом в 11,6 миллиона рублей; согласно расчетам, следовало ожидать, что военные расходы составят 6 683 960 рублей. Таким образом, бюджет правительства сократится до 5 миллионов рублей{799}. Было необходимо пересмотреть сумму компенсации, призванной уравновесить недостаток средств России, как только ее соглашение с Австрией и Францией вступит в силу. Россия должна была открыть второй фронт, чтобы на зимние месяцы оттянуть силы Фридриха на восток. Мария Терезия напоминала «своей сестре» обязательства, оговоренные еще в трактате 1746 года, а чтобы действовать более согласованно, королева-императрица сверх того прислала ей планы будущей кампании.

Австрийцы разочаровали русскую императрицу. Найдя, что они слишком скупы, она предпочла разыграть французскую карту в расчете, что у Франции больше ликвидных средств. Чтобы вконец очаровать Людовика XV, царица решила раз и навсегда прояснить польскую проблему. Петр Чернышев, русский посол в Варшаве, получил распоряжение вручить 100 000 рублей королю и 20 000 — его супруге. 25 ноября 1756 года императрица Всероссийская послала польской шляхте циркулярное письмо, где торжественно возвещала о своей решимости исправить ущерб, нанесенный Гогенцоллерном Фридриху Августу II и Марии Терезии, а стало быть, ее войскам придется пересечь польскую территорию. И сейм уступил. В конце года молодой Станислав Понятовский отправился в Петербург с разрешен нем от имени Речи Посполитой, сопровождаемым тремя условиями, соблюдение которых должно обеспечить благополучное осуществление плана: русские войска должны соблюдать строжайшую дисциплину, заплатить за использование ресурсов местной инфраструктуры и гарантировать компенсацию в случае возможного ущерба. Елизавета согласилась.

Теперь для заключения тройственного Версальского альянса оставалось последнее препятствие: Порта. Елизавета настаивала, чтобы Франция пришла ей на помощь в случае агрессии с турецкой стороны. Ее цель, разумеется, состояла в том, чтобы нарушить извечное согласие между Парижем и Константинополем. Загнанный в угол Бестужевым, который разыгрывал ныне свою последнюю карту, Дуглас, чья дипломатическая неопытность в этом случае выплыла наружу, подписал секретный пункт договора в отсутствие Лопиталя: в случае нападения оттоманской Порты на Россию Людовик XV предоставит ей субсидию, эквивалентную войску в 24 000 человек. Зато если на Францию нападут британцы, Елизавета обещает ей помощь в виде подобной же суммы или вышлет соответствующее число солдат. Тем не менее в вооруженные столкновения, связанные с конфликтами, происходящими за морем или в колониях, Россия вмешиваться не станет. Однако за исключением этих двух особо оговоренных случаев возможность, что Георг посягнет на своих галльских соседей, в то время была крайне мала, следовательно, этот пункт договора был лишен смысла.

На исходе 1756 года Дуглас привез в Версаль предварительное соглашение о союзе России и Франции, тотчас вызвавшее бурю негодования. Шотландец не посчитался с приказами Руйе и скомпрометировал «тайный уговор венценосцев». Как мог Людовик поддержать Россию против Турции? Кабинет министров без труда определил, что тут не обошлось без козней Эстергази, жаждущего раздавить султана. В ярости Людовик разорвал документ, выбранил Дугласа, отстранил его от дел и волей-неволей взялся лично написать Елизавете, чтобы разъяснить недоразумение. Дескать, маркиз де Лопиталь еще не приступил к своим обязанностям, трактат был подписан неопытным человеком, не привыкшим ратифицировать официальные документы{800}. Чтобы не потерять лицо, король, наконец, затеял со «своей сестрой» двойную переписку — одна велась публично, другая была строго засекречена. Елизавета с пониманием отнеслась к позиции Франции. По зрелом размышлении императрица ответила «своему брату», что согласится подписать Версальский договор без дальнейших комментариев. При этом она не сочла нужным просить совета у государственного канцлера. Секретный параграф предали забвению. Да и, кроме всего прочего, было очень маловероятно, что Осман III вздумает напасть на Россию: турецкие военные силы к тому времени уже основательно уменьшились.