Мятеж на окраине Галактики - Роман Злотников

Кормачев ухмыльнулся. То, что они собирались сделать, со стороны людей капониров, да и любых других «диких», на первый взгляд выглядело предательством. Но у них действительно не было другого выхода. Рисунок можно изменить, но для этого под рукой должен быть подходящий инструмент, например карандаш. Принципиально отказываясь от карандаша, ничего не изменишь. И таким карандашом для них должны были стать Измененные.

5

— Пи-и-ить… — Ольга чуть приоткрыла веки и, облизав языком липкую белую слизь, облепившую губы, снова прошептала: — Пи-ить.

Кто-то сидящий за ее изголовьем и потому невидимый встал и, отчаянно скрипя при каждом шаге кожей обувки, подошел к ней. Перед ее глазами появилась рука с короткими крепкими пальцами, густо покрытая жесткими черными волосками. Рука держала глиняную кружку. Ольга несколько мгновений собиралась с силами, а затем обхватив кружку обеими руками, поднесла ее ко рту. Первый же глоток принес огромное облегчение. Ей показалось, что она пьет не обыкновенную воду, а нечто божественно-вкусное. И этого вкусного было много, целая поллитровая кружка, даже чуть больше… Пинта? Ольга оторвалась от кружки и повернула голову. Слева от нее стоял высокий мужчина лет сорока пяти, с дочерна загоревшим лицом, одетый в длинную рубашку причудливого покроя, сшитую из хорошо выделанной оленьей кожи и украшенную бахромой вдоль рукавов и на спине. Он с интересом смотрел на нее. Прошло несколько длинных минут, потом мужчина спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

Ольга отвлеклась от рассматривания мужчины и прислушалась к себе. Странно, но еще минуту назад, когда она очнулась, доминирующим ощущением была ломота во всем теле, к которой примешивалась тупая боль в висках и онемение шеи, но сейчас эти ощущения хотя и не исчезли до конца, но стали намного слабее, причем этот процесс продолжался. Боль таяла, будто кусок сахара в кружке горячего чая.

— Чем вы меня напоили?

Но тот не ответил, продолжая настойчиво смотреть на лее, как будто от ответа на его вопрос зависело что-то очень важное. Ольга осторожно поставила кружку на тот край матраса, который примыкал к каменной стенке комнаты, и села на кровати. В этот момент что-то лязгнуло, и, когда Ольга повернулась на звук, ей в лицо уставился черный зрачок дула тяжелой винтовки.

— Я задал тебе вопрос.

Ольга замерла, борясь скорее не с испугом, а с той волной тошноты и ярости, которая внезапно поднялась в ней и которая лучше, чем что-либо иное, доказала девушке, что все произошедшее с ней в кабине атакатора ей не приснилось и что она действительно берсерк. Но пока ствол винтовки смотрел ей в лицо, остановить эту волну было невозможно.

— Уберите винтовку, а то я убью вас.

Похоже, в ее голосе было что-то, что придало ее словам необходимый вес, потому что мужчина медленно отвел ствол в сторону и поставил оружие к стене.

— Извините, мэм.

Ольга осторожно расслабила стиснутые кулаки и привалилась к подушке.

— Вы всегда так обращаетесь с женщинами?

Мужчина помрачнел и бросил быстрый взгляд в сторону стоящей винтовки, отчего ее вновь охватил приступ тошноты. Но так как винтовка осталась на месте, девушка смогла с ним справиться. Мужчина сказал глухим, раздраженным тоном:

— Я нашел вас неделю назад среди обломков машины слуг дьявола. Она грохнулась так, что повалило деревья, отстоящие почти на сотню ярдов от места падения. Ваша кожа на левом боку была обуглена, ноги ниже колен представляли собой месиво из мяса и костей, а вместо одного глаза зияла дыра. Причем я добрался до места падения только на второй день, поскольку машина упала на той стороне хребта. Сказать по правде, сначала я решил, что вы — труп, и собрался похоронить вас. Но когда я начал читать над вами отходную молитву, вы внезапно зашевелились. Пока я вез вас к своему дому на волокуше, обгоревшая кожа слева сшелушилась, обнажив новую, а когда позавчера я отер мокрой тряпкой коросту на вашем лице под ней обнаружился новый глаз. — Он сделал паузу, давая ей время осознать все, что он сказал, а затем упер в нее требовательный взгляд своих серо-водянистых глаз, густо обрамленных лучиками морщинок. — Господь не дал своим чадам ТАКИХ способностей. И потому я, именем Господа нашего, спрашиваю вас: кто вы такая?

Ольга, несколько ошеломленная тем, что она только что услышала, ошарашенно потерлась щекой о плечо. Но мужчина ждал ответа. И она, понимая, что это в принципе ничего не объясняет, но тем не менее объяснение надо с чего-то начинать, тихо ответила:

— Люди капониров называют нас берсерками.

Мужчина несколько мгновений смотрел на нее, а затем медленно кивнул и произнес:

— Меня зовут Иззекиль.

Глаза Ольги стали стремительно округляться. Она слышала это имя. От Уимона. Но тут ее внезапно качнуло. Иззекиль озабоченно наклонился к ней:

— Тебе стало хуже?

Ольга, почувствовав, что у нее внезапно закружилась голова и свело живот, смогла только кивнуть и медленно повалилась на койку. Последнее, что она помнила, было ее собственное отражение в пластине полированного серебра, висящей на противоположной стене. То, что она увидела, скорее напоминало скелет, обтянутый кожей, чем молодую девушку.

Она очнулась через два дня. Впрочем, о том, сколько прошло времени, она узнала позже. Как и в прошлый раз, Иззекиль был дома. Она слышала через открытую дверь, как в соседней комнате стучат по каменному полу его сапоги. Но не смогла даже повернуть голову, чтобы посмотреть на него, или пошевелить языком, чтобы окликнуть. Она была так слаба, что открыть глаза казалось ей непосильным. Но Иззекиль был начеку, и, как только она сумела невероятным, как ей показалось, усилием вытолкнуть воздух между полуоткрытых губ, он тут же появился с кружкой, над которой поднимался пар. Иззекиль приподнял ее голову и, не обращая внимания на ее слабые потуги изобразить возмущение подобной бесцеремонностью, вылил ей в рот содержимое кружки. А затем, осторожно приложив руку ко лбу, озабоченно покачал головой и произнес:

— Тебе, наверное, холодно.

И Ольга действительно почувствовала, что ее бьет озноб. Ответить сил не было, поэтому она просто смежила веки. Иззекиль молча кивнул и, выйдя из комнаты, через несколько минут вернулся с огромной медвежьей шкурой. Когда эта неподъемная, но теплая тяжесть навалилась на нее, а изнутри, из желудка поднялось ласковое тепло горячего бульона, Ольга почувствовала, что снова проваливается в темное, но такое уютное забытье.

Спустя неделю она наконец смогла сидеть в постели, опираясь на гору подушек. На этот раз дядюшка Иззекиль (он был старше отца, вернее, отца в том возрасте, в каком она его помнила, так что это обращение казалось ей единственно возможным. Впрочем, пока она позволяла себе называть его так только мысленно) сумел накормить ее кашей из разваренных пшеничных зерен, заправленной убойной смесью из арахисового масла, рыбьего жира и еще доброго десятка каких-то компонентов. После еды он переоделся в чистую рубаху, сел перед ней и, окинув ее торжественным взглядом, положил на колени толстую потрепанную книгу, раскрыв ее, начал читать немного нараспев: