Монах - Мэтью Льюис

Только тогда я вышла из моего тайника. Попытаться помочь моей злополучной юной подруге я не осмеливалась, понимая, что ее не спасу, а только обреку себя такой же расправе. Ужас случившегося вверг меня в столь тягостное смятение, что я лишь с трудом добралась до своей кельи. Но, выходя из кельи Агнесы, я осмелилась взглянуть на бездыханное тело той, что была так хороша, так мила! Я помолилась за ее отлетевшую душу и поклялась отомстить за ее смерть, обличив ее убийц, чтобы их не минули заслуженные позор и кара! С большим трудом, вопреки многим опасностям, я сдержала свою клятву. На похоронах Агнесы я, забыв от горя об осторожности, неосмотрительно обронила несколько слов, которые показались подозрительными нечистой совести настоятельницы. С той минуты за каждым моим действием наблюдали, за каждым моим шагом следили. Подручные настоятельницы не спускали с меня глаз, и прошло много времени, прежде чем мне удалось дать знать о моей тайне родственникам бедной Агнесы. Им было сообщено, что она скончалась от внезапной болезни. Этому поверили не только они и ее друзья в Мадриде, но и почти все в обители. Яд не оставил никаких следов на ее лице, никто не догадывался об истинной причине ее смерти. О ней знали только ее убийцы и я.

Мне более нечего сказать. А за истинность всего мною сказанного я ручаюсь своей жизнью. И повторяю: настоятельница — убийца. Она лишила жизни, а может быть, и Небес несчастную, чей грех не был смертным. Она злоупотребила данной ей властью и показала себя жестокосердной тиранкой и лицемеркой. Я обвиняю также четырех монахинь, Виоланту, Камиллу, Аликс и Мариану, как ее сообщниц и пособниц, не менее преступных, чем она сама.

На этом мать Святая Урсула закончила свой рассказ. Он на всем своем протяжении вызывал ужас и удивление, но когда она описывала бесчеловечное убийство Агнесы, толпа уже столь громогласно выражала свое негодование, что последние ее слова трудно было разобрать. Шум продолжал нарастать, а затем толпа потребовала, чтобы настоятельницу отдали им на расправу теперь же. Дон Рамирес ответил решительным отказом. Даже Лоренцо обратился к черни со словами, что ее еще не судили и что наказание ее — дело инквизиции. Но уже ничто не могло утишить бурю возмущения. Толпа ярилась все больше. Тщетно пытался Рамирес увести арестованную. Куда бы он ни поворачивался, путь ему преграждали бунтующие и громче прежнего требовали, чтобы ее отдали им. Рамирес приказал стражникам проложить дорогу силой, но их теснили со всех сторон, и они даже не могли извлечь мечи. Он грозил черни мщением инквизиции, но толпа была уже в таком исступлении, что даже эти зловещие слова утратили прежнюю силу. Хотя судьба сестры внушила Лоренцо глубочайшее отвращение к настоятельнице, он не мог не сжалиться над женщиной в столь ужасном положении. Но вопреки всем усилиям и его самого, и герцога, и дона Рамиреса, и стражников толпа продолжала наступать. Самые отчаянные прорвались между стражниками к намеченной жертве, уволокли ее прочь и учинили над ней скорую и жестокую расправу. Обезумев от ужаса, сама не понимая, что говорит, преступная женщина с воплями умоляла пощадить ее хотя бы на минуту. Она твердила, что неповинна в смерти Агнесы и может очиститься от этого обвинения, так что никаким сомнениям места не останется. Взбунтовавшаяся чернь, охваченная варварской жаждой мести, ничего не желала слушать. Настоятельницу осыпали площадной бранью, швыряли в нее грязью и мусором, вырывали из рук друг друга, и каждый новый мучитель оказывался свирепее предыдущего. Кровожадным воем и руганью они заглушали ее пронзительные мольбы о пощаде и продолжали волочить ее по улицам, бросать на мостовую, топтать и учинять над ней всяческие жестокости, какие только могли им подсказать ненависть и мстительная ярость. В конце концов острый камень, брошенный меткой рукой, поразил ее прямо в висок, она рухнула на землю, обливаясь кровью, и через минуту-другую простилась со своей жалкой жизнью. Однако, хотя она уже не могла слышать их оскорблений, бунтовщики продолжали вымещать бессильное бешенство на ее трупе. Они били его, топтали, подвергали всяческим издевательствам, пока тело не превратилось в кровавое месиво, бесформенное, непристойное и отвратительное.

Не в силах помешать этой гнусной расправе, Лоренцо и его друзья следили за происходящим с глубоким ужасом. Затем из вынужденной бездеятельности их вывело известие, что чернь бросилась громить монастырь святой Клары. Взбунтовавшаяся толпа, уже не различая невинных и виновных, решила разделаться со всеми монахинями этого ордена и не оставить от обители камня на камне. В тревоге Лоренцо и остальные поспешили в монастырь, чтобы оборонять его, а в случае неудачи спасти тех, кто там находился, от ярости бунтовщиков. Многие монахини так туда и не вернулись, но несколько остались верными своей обители. Их положение стало теперь по-настоящему опасным. Однако они догадались запереть внутренние ворота, и Лоренцо надеялся, что сумеет благодаря этому сдержать толпу, пока не подоспеет дон Рамирес с большим отрядом.

Поскольку толпа увлекла его на расстояние нескольких улиц от монастыря, он добрался туда не сразу и увидел, что ворота окружены плотной толпой, пробраться сквозь которую будет нелегко. А чернь с неугасающей злобой осаждала монастырь. На стены обрушивались удары импровизированных таранов, в окна летели пылающие факелы, со всех сторон доносились клятвы, что к рассвету ни единой монахини ордена святой Клары не останется в живых. Лоренцо только-только протиснулся к воротам, как одна створка была взломана и бунтовщики хлынули внутрь здания, вымещая ярость на всем, что попадалось им под руку. Они ломали мебель, срывали со стен картины, уничтожали реликвии, забыв о почитании святой из-за ненависти к ее служительницам. Одни разыскивали монахинь, другие крушили стены, третьи поджигали сваленные в кучу дорогую мебель и картины. Они-то и произвели наибольшее опустошение — последствия их действий оказались куда более быстрыми, чем они того ожидали или хотели. Пламя, пожрав приготовленное для него топливо, быстро охватило стены, древние и сухие, а затем начало стремительно распространяться по зданию. Огненная стихия разбушевалась не на шутку: обваливались стены, рассыпались колонны, крыши рушились на головы бунтовщиков, погребая под собой многих из них. Отовсюду доносились вопли боли и стоны. Обитель пылала, и все вокруг являло вид гибели и опустошения.

Лоренцо был потрясен тем, что, пусть и не по своей воле, оказался причиной всех этих ужасов, и попытался искупить свою вину, защитив беспомощных монахинь. Он вбежал в монастырь одним из первых и пытался утихомирить ярость черни, но затем быстрое распространение огня заставило его подумать о собственном спасении. Люди теперь торопились убраться вон с тем же рвением, с каким устремлялись внутрь. Но двери были слишком узки, чтобы пропустить всех сразу, и многие погибали, не успев выбраться наружу. Счастливая судьба привела Лоренцо к небольшой двери в дальнем приделе часовни. Засов был уже отодвинут, он отворил дверь и оказался у входа в склеп святой Клары.