Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Самострелы» были старше Первой мировой, но пережили ее, вновь разгулявшись на полях Гражданской войны в России. Осенью 1919 года «Боевая правда» 7-й армии и Петроградского военного округа бичевала уклонистов: «Симулянт-самострельщик хуже дезертира», «Горе самострельщику», «Самострелы подводят народ под расстрелы», «Себе испортил руку — детей подвел под муку»[850]. Долгожданный мир не сделал для всех без исключения военную службу менее постылой. В 1924 году во многих военных округах молодого СССР вливали в уши бензин, вызывали контрактуру конечностей, выпадение прямой кишки и грыжу[851]. Проверенный временем выстрел в руку тоже не ушел в прошлое. За время боев на Халхин-Голе военной прокуратурой было заведено 122 дела по фактам членовредительства[852].
Таблица № 10[853]
Случаи членовредительства имели место и во время Польского похода Красной армии осенью 1939 года. 1 октября красноармеец-приписник 53-го отдельного танкового батальона 38-й танковой бригады Мазуркевич ранил однополчанина Слободенка. Согласно докладу начальника штаба бригады выстрел был случайным следствием неосторожного обращения с оружием. Однако Мазуркевич так переживал, что следом выстрелил себе в голову. Оба бойца выжили и были отправлены на излечение в Житомирский госпиталь. Начальник санитарной службы 36-й отдельной легкотанковой бригады военврач 3-го ранга Голубинцев отмечал 7 случаев саморанений за весь период похода, один из красноармейцев к середине октября вернулся в строй[854].
Советско-финская война 1939–1940 годов вновь обнаружила всплеск самокалечения. О «самострелах» в Красной армии во время Великой Отечественной войны писал сам Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский[855]. Согласно статье 193¹² УК РСФСР 1926 года: «Уклонение военнослужащего от несения обязанностей военной службы путем причинения себе какого-либо повреждения или путем симуляции болезни, подлога документов или иного обмана — карается лишением свободы на срок до 5 лет (п. “а”). <…> То же преступление, совершенное в военное время или боевой обстановке, карается высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества (п. “в”)»[856]. Она действовала и в 1941–1945 годах. Моральные дилеммы медиков периода Первой мировой явно меньше тревожили военврачей в Великую Отечественную. За сокрытие факта симуляции ранения или болезни военнослужащими РККА, аггравации (преувеличения признаков проблем со здоровьем или тяжести травм), а тем более действительного членовредительства врачей тоже ждали смертная казнь либо лишение свободы на срок до трех лет. Серьезно продвинулась вперед и классификация ранений — огнестрельных и пришедшихся в мягкие ткани (по виду ранящего оружия, характеру раневого канала, глубине поражения тканей и т. д.). Это позволило эффективнее оказывать помощь раненым фронтовикам и выявлять среди них «самострелов»[857]. Разумеется, лишь Красной армией дело не ограничивалось: в одной только 253-й пехотной дивизии Вермахта с 1939 по 1945 годы суд рассмотрел 73 дела о членовредительстве[858].
Однако это был не единственный отзвук эха Первой мировой. В него вплелся и крик боли, раздавшийся 4 (17) августа в бою у Шталлюпенена, когда русские солдаты открыли огонь по своим запаниковавшим соратникам — в первый раз за всю историю Русской императорской армии, но, увы, не последний.
«БИТЬ И СТРЕЛЯТЬ БЕГЛЕЦОВ…»
Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет[859].
«Девять граммов для храбрости»
Сначала, после первых боев Великой войны, об этом поползли страшные слухи, а затем они обрели плоть, изувеченную сталью.
4 (17) августа 1914 года 3-му мортирному дивизиону был отдан приказ стрелять по запаниковавшим и отступающим солдатам 100-го пехотного Островского полка[860].
Дальше — больше: в сентябре некто штабс-капитан Кириченко косил бегущих русских солдат пулеметным огнем. Тогда же возникли слухи о заклании отказавшихся идти в бой, якобы учиненном командиром 104-го пехотного Устюжского полка Н. С. Триковским. Тот отвергал подобные обвинения: «Я хоть и строг, но не палач и отлично учитываю моральные последствия таких зрелищ, как избиение 120 человек»[861].
Другое дело, что от командира для пресечения паники и впрямь могли требоваться решительные и жесткие меры. Приблизительно в те же с вышеупомянутым примером место и время 97-й пехотный Лифляндский полк был накрыт шрапнельным огнем неприятеля и получил приказ отходить. Воины 106-го пехотного Уфимского решили, что это приказание касается и их тоже, и несколько рот заторопились с позиций. Тогда командиру 1-го батальона уфимцев полковнику Г. М. Борзинскому пришлось выбежать к солдатам с револьвером в руке и буквально погнать их обратно[862]. Истинному автору афоризма «Добрым словом и пистолетом вы можете добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом», американскому стендап-комику Ирвину Кори, на тот момент была пара месяцев от роду.
В армейской верхушке уже тогда обсуждалась возможность узаконения подобных карательных акций. Командующий 10-й армией генерал от инфантерии Ф. В. Сиверс изначально предлагал отбивать у солдат охоту сдаваться в плен лишением военнопленных права возвратиться в Россию после войны. Генерал Рузский, перехватывая пас, добавлял, что им должен грозить и суд, и одновременно присматривался к ширине русла этого Рубикона: «Генерал Сиверс, со своей стороны, принимает меры, чтобы сдающаяся часть была истреблена своим огнем беспощадным образом, но мера эта может быть действительной только днем и даже не при всех условиях»[863]. Генерал Янушкевич был более прямодушен в разговоре с Алексеевым 9 (22) ноября:
