Гай Юлий Цезарь - Рекс Уорнер

В первые месяцы консулата Помпея и Красса у меня не было причин беспокоиться о здоровье Юлии, и я мог наблюдать, как легко воплощаются в жизнь наши планы на будущее. Вожделенные провинции и власть перешли в руки Помпея и Красса вопреки громким протестам Катона, и срок моего пребывания в Галлии, как и было договорено, был продлён ещё на пять лет. Совершенно спокойно мы уладили дело с Египтом. По распоряжению Помпея Габиний со своими войсками направился из Сирии в Египет и, восстановив власть царя Птолемея, получил от него огромную сумму с обещанием выплатить ещё куда более значительные деньги. Сенат не принимал в этом никакого участия, что вызвало новую вспышку негодования у Катона. Его партия была теперь слишком слаба, чтобы беспокоить нас. Цицерон, окружённый моими друзьями вместе с Помпеем, мудро рассудил, что будет более влиятелен и в большей безопасности, если поддержит нас, а не войдёт в оппозицию. Мы были исключительно вежливы с ним, и он испытывал чувство благодарности к нам. В тот год он активно выступал в судах на стороне Габиния и Ватиния, хотя несколько лет назад имел привычку атаковать их обоих как своих злейших врагов. Я сам теперь получал много писем от Цицерона, весьма дружеских по тону.

Стало и в самом деле казаться, что наши враги теряют последние остатки власти, а наш союз день ото дня крепнет. Теперь, на закате своих дней Красс впервые стал ладить с Помпеем. Возможно потому, что его вообще перестали интересовать политические игры в Риме, мысленно он уже был далеко, на Востоке, куда собирался отправиться ещё до окончания их консулата. А Помпей тем временем обрёл небывалую популярность. Летом того года освящали его новый театр — самое прекрасное здание из всех, когда-либо строившихся в Риме, — и несколько дней там ставились спектакли и разыгрывались всяческие представления. Почти все; кто писал мне в те дни из Рима, непременно сообщали о множестве львов и пантер, убитых во время представлений, о шестистах мулах, задействованных в качестве декораций в постановке трагедии «Клитемнестра», и о странном поведении толпы, которая, когда ранили слонов и те затрубили от боли, прониклась вдруг жалостью к диким животным.

Глава 9

ИЗБИЕНИЕ ГЕРМАНЦЕВ И ВЫСАДКА В БРИТАНИИ

Пока Помпей и Красс наслаждались своими достижениями в Риме, я за тот год ещё больше упрочил своё положение в Галлии. Я собирался большую часть сезона потратить на выполнение своего плана по захвату Британии, но непредвиденные события заставили меня отложить экспедицию, да так надолго, что на Британию почти не осталось времени, и я немногого там достиг. Но самый факт, что экспедиция всё же состоялась, буквально потряс Рим.

Кстати, операция против германцев, которую пришлось провести в начале года и которая стала причиной отсрочки экспедиции в Британию, значила куда больше с военной точки зрения. Громадная орда (в ней насчитывалось примерно четыреста тридцать тысяч человек) перешла Рейн недалеко от места его впадения в море, захватила земли нескольких галльских племён и потянулась на запад. Такая ситуация и сама по себе представляла опасность, но усугублялась ещё тем, что многие партии галльских племён, настроенные против римлян, стали заигрывать с германцами, предлагая им помощь и всячески побуждая их продолжать наступление. Эти интриганы действовали, конечно, из собственных политических интересов, но выдавали себя за патриотов, которые с помощью германцев собираются осуществить великое дело — изгнать из Галлии римлян. Я был осведомлён обо всём, но пока считал нужным скрывать это. Обращаясь к совету галльских вождей, многие из которых, как мне было известно, находились в предательских связях с германцами, я просто снова изобразил им те чувства, которые разыграл перед ними, когда в качестве покровителя Галлии сражался против Ариовиста. Чтобы совсем убедительно разыграть свою роль, мне необходимо было получить несколько отрядов кавалерии от их племён. Я их получил, сознавая, к своему сожалению, что только часть из них достойна доверия, другая же часть колеблется, а остальные втайне солидарны с врагами. Мы продвигались очень быстро и приблизились к врагу в тот момент, когда с ними не было большей части их кавалерии — она отправилась грабить окрестности и должна была вернуться не раньше чем через несколько дней. Германцы предложили мне пойти на переговоры с совершенно очевидной целью — оттянуть время, но при этом допустили непоправимую ошибку. Подметив благоприятно сложившуюся обстановку, они во время перемирия коварно атаковали силами оставшегося при армии незначительного отряда своей кавалерии нашу конницу. Мы действительно не ожидали нападения, но тот факт, что восемьсот германцев обратили в бегство пять тысяч моих галлов, был достаточным доказательством того, что по крайней мере некоторые галлы готовы сотрудничать с германцами. Однако успех германцев стал началом их поражения. На следующий день все германские вожди пришли ко мне с мнимыми извинениями за неспровоцированную атаку, но это было всего лишь ещё одной попыткой оттянуть время до прибытия основных сил их кавалерии. Я арестовал делегацию и тут же пошёл на штурм их лагеря. То, что за этим последовало, являло любопытный пример того, что значит в войне руководство. Огромная орда, лишённая своих вождей, но всё ещё обладавшая колоссальными потенциальными возможностями, оказалась совершенно неспособной воспользоваться ими. Прежде всего, при виде наших легионов женщины и дети стали неизвестно зачем убегать из-под защиты своего лагеря. Я послал свою кавалерию отрезать их от остальных германцев, и тогда мужчины, увидев, что их соплеменников убивают, тоже обратились в бегство. Мы гнали их до места впадения Мозеля в Рейн, кровопролитие продолжалось до самого вечера. Никогда прежде не приходилось мне видеть столько мёртвых тел. Ни один наш солдат не был убит — только нескольких ранили.

После разгрома германской орды я предложил вождям, содержавшимся под арестом у нас в лагере, отправляться восвояси. Но они были потрясены постигшей их сородичей катастрофой и не доверяли тем племенам, по зову которых наводнили эту страну, опасаясь, что те галлы, чьи земли и имущество они разграбили за время своего нашествия, убьют или замучают их. Так что они предпочли остаться со мной. Я вернул им свободу, и впоследствии они не раз оказывали мне неоценимую помощь в общении с другими германскими племенами. У меня уже давно сложилось прекрасное мнение об их кавалеристах (хорошо подготовленных и для боев в пешем строю), и я полагал, что может так случиться, что некоторые из них будут сражаться в моих войсках. Я уже принял несколько делегаций от племени убиев, самого мощного из германских племён, проживавших по ту сторону Рейна, и подумал, что не исключено, что после присоединения к Риму Галлии и, возможно, Британии я займусь Германией, и тогда убии могут сыграть там ту же роль, что эдуи в Галлии. Эти мои планы были напрочь разрушены великим восстанием в Галлии и гражданской войной римлян. Теперь моя честь и долг гражданина требуют, чтобы я шёл на Парфию. Видимо, если мне ещё суждено жить, я должен продолжать путь завоеваний, и, может быть, по окончании парфянской войны я поведу свои легионы опять на запад, по берегам Чёрного моря, к Дунаю и в Германию. Но это, во всяком случае, то ли будет, то ли нет — будущее покажет. Однако в те дни, вынашивая планы аннексии Британии, я больше задумывался над проблемой, как выдворить из Галлии германцев, а не о том, как завладеть их страной. Правда, сразу после разгрома их главных сил, вторгшихся в Галлию, я переправился через Рейн, но больше для того, чтобы продемонстрировать наши возможности, чем преследуя цель отторжения их территорий. И всё же это была одна из самых удивительных моих операций, я и сейчас с удовлетворением вспоминаю этот насыщенный событиями год: тогда впервые в истории был построен мост через Рейн. Насколько я помню, этот мост стал самым замечательным инженерным сооружением из всех, что мы возводили за время наших кампаний. Через десять дней после того, как срубили первое дерево для него, его строительство было закончено, и армия перешла по нему на другой берег.

Когда мы готовились ко второму походу на Британию, я ещё надеялся, что в Галлии всё будет спокойно. В предыдущем году мне была оказана большая честь: двадцать дней в Риме служили благодарственные молебствия. Большинство римлян считало, что теперь я буду шагать от успеха к успеху и что из покорённой и умиротворённой провинции в Италию будут поступать всё новые и новые богатства. В общем-то я разделял общее мнение, но мы с Лабиеном прекрасно понимали, что в Галлии не всё так безмятежно. Реакция галлов на страшное избиение германцев при слиянии рек Рейна и Мозеля оказалась не совсем той, что мы ожидали. Разгром германцев, конечно, продемонстрировал галлам нашу силу и показал, с какой жестокостью мы караем предателей, но он же породил тревогу иного порядка. Когда я впервые пришёл в Галлию, на нашу армию смотрели как на грозную силу, но многие галлы (в том числе и такие образованные, как Дивитиак) считали её скорее союзницей в междоусобной войне, нежели неограниченной властительницей. А теперь им стало ясно, что мы намерены управлять всей страной и даже распространить своё влияние на Британию и Германию. К тому же наша армии, так прославившая себя, по своей численности значительно уступала тем силам, которые имелись в распоряжении галлов. И те, кто был настроен против нашего присутствия и нашего господства, начали понимать, что, если они хотят вернуть постепенно утрачиваемую ими независимость, они должны действовать быстро, по возможности объединившись в единое государство. Именно такого всеобщего движения мы с Лабиеном и боялись больше всего. Слово «патриотизм» много значит для галла, и мы знали — найдись лидер, который объявит себя борцом за освобождение всей страны, даже нашим друзьям (например, Коммию) нелегко будет воспротивиться этому национальному порыву. Лабиен предлагал избавиться от галлов, которые казались ему потенциальными мятежниками, и во всех племенах поставить у власти людей, на которых мы могли бы положиться. Особенно хотелось ему арестовать и казнить эдуя Думнорикса, и на то были у него причины: всем нам было известно, что он возглавляет антиримскую партию в своём совете и имеет могучих сторонников. Я же, со своей стороны, считал, что подобные меры только приблизят час восстания. Всюду, где это было возможно, я уже поставил верховными вождями и главными магистратами проримски настроенных галлов, сделав это очень тактично. Ведь если мы поставим у власти людей, о которых их соплеменникам известно только то, что это мы, римляне, подняли их на эти высоты, вреда от этого будет больше, чем пользы. А уж приговаривать к смерти того, кто не проявил себя бунтовщиком, казалось мне делом неблаговидным, а при сложившихся обстоятельствах идущим вразрез с нашей же политикой. Я ещё надеялся одолеть Галлию, хотя бы частично, путём умиротворения. И, несмотря на борьбу, которая нам предстояла, в этом я был прав. Однако согласился с Лабиеном, что было бы неразумно оставлять у себя за спиной, в Галлии, кого-либо из тех, кто может начать восстание против нас, пока я с основной массой моих солдат буду в Британии. Поэтому я обратился с просьбой к некоторым вождям галльских племён сопровождать меня в Британию в качестве командиров кавалерийских отрядов, набранных в их племенах. Некоторые из этих вождей были лояльны к нам, некоторые же (Думнорикс, например) находились под подозрением. И действительно, вскоре я получил сообщения, что Думнорикс широко распространяет всякие россказни обо мне. Он убеждал своих соотечественников, что я позвал их с собой в Британию, чтобы иметь случай убить их всех. И он предлагал им себя в качестве лидера движения за изгнание из Галлии всех римлян. В то же время со мной лично он вёл себя более или менее корректно и даже предпринимал попытки снискать моё расположение. Думнорикс обещал, что, если я сохраню за ним власть над племенем (вероятно, царскую), он будет преданно отстаивать мои интересы. Думнорикс уговаривал меня оставить его на континенте, чтобы он мог в моё отсутствие сотрудничать с Лабиеном. Но я был решительно настроен держать Думнорикса при себе и оставался безучастен к его сетованиям то на страх перед морской болезнью, то на религиозный долг, который обязывает его оставаться в Галлии. Получилось так, что нам пришлось несколько недель прождать попутного ветра в порту. Наконец ветер подул в нужном направлении, и я отдал приказ пехоте и кавалерии грузиться на корабли и транспорты. Именно в это время Думнорикс с его сподвижниками выскользнул из лагеря и отправился в свою страну. Впервые мой авторитет был попран моим подчинённым и союзником. Я полностью осознал значение этого события. Отложив все остальные дела, я послал сильный отряд конницы вдогонку за Думнориксом с приказом доставить его мне живым или мёртвым. Его скоро настигли, но он отказался сдаться. Погиб вождь эдуев геройски, сражаясь до конца и всё время повторяя, что он свободный человек и гражданин свободного государства.