По делам их - Попова Александровна

Они виделись каждый вечер, возвращаться на ночь в комнату, снятую у матушки Хольц, Курт фактически перестал; хозяйка косилась в его сторону со сложной смесью боязни и жалости, Береника, здороваясь вполголоса, пробегала мимо, когда им доводилось столкнуться на лестнице, хотя смотрела преданно и с благодарностью за спасение из тюрьмы Конгрегации, коим, как она искренне полагала, обязана была ему. Маргарет тоже становилась все задумчивее, все чаще прерывая их беседы настоятельно, приятно, но не к месту; он не настаивал, боясь разрушить то единение, что воцарилось после всего произошедшего, единение, какового не было раньше — тесное, стойкое, близкое. И когда, наконец, в его жилище предстала ее новая горничная с просьбой явиться немедленно, он сорвался тотчас, предчувствуя нечто неясное, но значительное, то, о чем она думала все эти дни и о чем не говорила.

Прислуга в доме за каменной стеной привыкла к его появлению, не осведомляясь никогда целями его визитов, не предлагая ожидать в приемной зале, не провожая в ее комнату — просто отпирали дверь, пропуская его, и уходили, точно являлся хозяин после недолгой отлучки по делам. Ничто не переменилось и в этот день — Курт все так же прошел к комнате Маргарет сам, вошел, прикрыв за собою дверь, и остановился, сразу поняв по ее взгляду, по напряженной, прямой, словно жердь, спине, что сегодня должно произойти нечто и впрямь особое.

— Что-то случилось? — спросил он настороженно, когда их обычный поцелуй при встрече затянулся чуть дольше, показавшись ему чуть более жгучим и будто прощальным; Маргарет отступила, глядя ему в глаза — пристально, внимательно, но снова безо всякой попытки проникнуть помимо его воли, без натиска.

— Ты веришь мне? — спросила она тихо и, увидя его нахмуренные брови, повторила, повысив голос: — Просто скажи: ты мне веришь?

— В чем? — уточнил Курт; та тряхнула головой:

— Не думай о мелочах — во всем. Спрошу иначе: ты мне доверяешь?

Он думал всего мгновение, даже не думал, а словно привыкал к этой мысли, словно она уже зарождалась в сознании и прежде, пока еще неосознанная и неопределенная, но явная…

— Да, — отозвался он, не колеблясь, и Маргарет опустила голову, вздохнув.

— Я так и думала, — произнесла она тихо, выпустив его руки. — Спасибо.

— Что-то случилось? — спросил Курт снова, и она быстро, словно летя, прошагала к столу, где рядом с обычным кувшином с водой стояла крохотная бутылочка, более походившая на пузырек с лекарственным снадобьем или ее благовониями.

— Если ты правда веришь мне, — не глядя в его сторону, заговорила Маргарет все так же негромко, — если доверяешь мне, ты сделаешь то, о чем я сейчас попрошу тебя. Сделаешь?

Курт медленно прошел к столу, глядя на пузырек из тонкой светлой глины, закупоренный плотно и крепко, и осторожно коснулся пальцем узкого горлышка.

— Это я должен выпить? — спросил он хмуро; Маргарет улыбнулась — натянуто, едва заметно.

— Милый, я не причиню тебе вреда, ты ведь знаешь это. И ты сам только что, не задумавшись, сказал, что доверяешь мне. Кроме того — ну, рассуди, ты шел в мой дом на глазах всего города, неужто ты полагаешь, что я стану травить инквизитора в собственном жилище?.. Прошу, сделай, как я говорю.

— Если для тебя это важно…

— Это важно для нас обоих, поверь.

Курт стоял неподвижно еще мгновение, рассматривая крохотную бутылочку, а потом решительно взял, выдернул пробку и, не колеблясь, опрокинул в рот, ощутив слабую горечь. Привкус был знакомым — до боли…

Голову повело в сторону раньше, чем он успел поставить пузырек обратно на стол, а в следующее мгновение руки онемели, и подле себя Курт услышал стук выпавшей из пальцев и разбившейся о камень пола глины.

— Как ты могла… — с усилием вытолкнул он онемевшими губами; Маргарет подступила к нему, подхватив за плечи, когда подогнулись колени и комната перед глазами закружилась.

— Верь мне, — успел он услышать прежде, чем тьма охватила сознание — внезапно, точно кто-то задул свечу в темной комнате, и ночь ворвалась в мир, поглотив окружающее и его самого.

Беспамятство отступило не так мгновенно, но все равно стремительно, возвращая к реальности, однако не давая уйти из мрака; в голове прояснело почти тотчас, и стало видно, что мрак вокруг него рукотворен — просто глаза обхватывала непроницаемая широкая повязка. Курт вскинул к лицу руку и вздрогнул от явственного, но негромкого шепота, отдавшегося перекатистым эхом.

— Не стоит этого делать, майстер инквизитор.

Он вздрогнул снова, повиновавшись без раздумий и сразу, опустив руку и поняв, что сидит, почти полулежит, на глубоком изогнутом стуле с подлокотниками. Очнувшийся мозг отмечал, что вокруг пахнет сыростью и землей, камнем с плесенью, под ногами шуршат по камню же мелкие песчинки; каждый звук разносился во все стороны, вверх, отдаваясь от близких стен и возвращаясь…

— Чей это подвал? — спросил он, помимо воли тоже говоря чуть громче шепота; впереди прозвучал тихий смешок.

— Вы быстро опомнились; Маргарет была права — вы сильный юноша.

— Прежде, нежели я смогу оценить вашу verba honorifica[171] по достоинству, я хотел бы знать, что происходит, кто вы и что я делаю здесь. Где «здесь», спрашивать более не стану — судя по моему положению и тому, как я тут оказался, вы мне этого раскрывать не намерены.

— И дерзкий, — докончил шепот; голос был неопределимым — явно мужским, однако сказать, человеку каких лет он принадлежит, Курт затруднялся.

Он затруднялся даже с тем, чтобы задуматься над этим, да и над многим другим тоже — думать было мучительно трудно, и ощущение это напоминало тот туман, что владел его сознанием месяц назад, когда его мысли, чувства, его суть были в руках правившей им женщины. Курт провел языком по нёбу, ощущая тень привкуса, оставшегося от предложенного ему питья и показавшегося таким знакомым; припомнилось «пиво по семейному рецепту», коим потчевали его год тому назад. Тогда, тому человеку, не удалось заставить его действовать по-своему; но теперь, кажется, доза была много выше, отсюда и неясность, нечеткость во владении мыслями…

Что это? Проверка? Маргарет засомневалась в его искренности? Почему? И кто проверяет? Для чего? Чтобы убедиться в том, что он не намерен написать на нее доноса? Глупо…

— Не столь уж глупо, юноша, — возразил шепот и, когда он вздрогнул опять — от неожиданности и испуга — пояснил: — Не упирайтесь. Я все равно увижу ваши мысли, прочту их, распознаю, пойму, соответствуют ли они вашим словам и делам. Евангельская истина о том, что можно узнать людей по их поступкам, не вполне соответствует правде; делать вы можете одно, но думать при этом прямо противоположное…

— Вы не ответили на мой вопрос, — сказал Курт, стараясь владеть голосом, стараясь не позволить этому неведомому шепоту поселиться в его разуме; тот вздохнул.

— Вы задали их слишком много; кроме того, майстер инквизитор, вы ведь понимаете, что вы здесь в первую очередь для того, чтобы на вопросы отвечать.

— Меня опоили снотворным снадобьем, привезли неведомо куда, не позволяют видеть собеседника, я не знаю, что происходит; вот что я вам скажу: в такой ситуации у меня не возникает желания отвечать кому бы то ни было на что бы то ни было. По меньшей мере, это повод задуматься над доброжелательностью людей, поступающих со мною подобным образом, а отсюда неутешительный вывод: с какой стати я должен быть честным с теми, кто желает мне зла?

— Зла вам никто не желает; не смотрите на меня как на врага.

Он усмехнулся.

— Я не могу на вас смотреть — никак. Физически.

— Бросьте; ведь вы понимаете меня. Вы упертый человек, майстер инквизитор… Что же, придется мне сделать первый шаг и ответить на часть ваших вопросов. Что происходит, и что вы делаете здесь, спросили вы? Происходит, как вы весьма верно догадались сами, проверка — удостоверение в вашей искренности, в вашей правдивости. Вопрос о том, что вы тут делаете, оставляю без ответа, ибо ответ будет повторением только что сказанного. Еще один ваш вопрос был — кто я. На него я тоже не стану отвечать впрямую, ибо это не суть важно.

— А что тогда важно?

— Важно, — вкрадчиво пояснил шепот, — выйдете ли вы сегодня отсюда.

— Не слишком располагает к доверию, — заметил Курт; шепот засмеялся.

— Это я понимаю. Но ничего, доверие между нами установится несколько позже и будет — я далек от иллюзий — несовершенным. В этом мире вообще весьма мало совершенства. Я бы сказал, его вовсе нет — лишь намеки на него.

— Это я уже понял, — вздохнул он с болью и услышал такой же тяжелый вздох от человека напротив.

— Не стоит таить зло на Маргарет, юноша. Если вы оставите в стороне свое самолюбие и вполне понятное, но неуместное чувство оскорбленного мужского достоинства, если задумаетесь над произошедшим с вами спокойно, вы поймете, что в ее действиях сегодня не было ничего вредоносного. Так меня впервые видят почти все. Точнее, — снова тихий смешок, — слышат. Когда-то на вашем месте сидели многие.