Делион. По следам древней печати - Владимир Михайлович Сушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На том берегу реки, отряд ждал высокий бурьян, острое зрение Галария смогло разобрать в темноте заросли жестколиственного коровяка, который делил свое соседство с густо растущей крапивой. Но с моста все же был выезд, тропа здесь если была не утрамбованной, то по крайней мере ее хорошо утоптала лошадь, и телега, которая катилась вслед за животным. Рыжий воин первым въехал на мост, и первым очутился на северном берегу Холодной. От бурьяна веяло сыростью и клоповым запахом, здешний берег не был защищен от восточного ветра, и посему здесь было еще холоднее.
Поросшая тропа шла по пологому склону, видимо берег здесь был еще круче, чем с южной стороны. Кое-где дикорастущий бурьян редел, желтые листки коровника клонились в сторону запада, поддаваясь силе восточных ветров.
Когда последний воин из колонны прошел через мост, взору Галария открылось унылое зрелище — Бережок, где балом правило запустение. Оказалось, что поселение стояло практически на крутом берегу Холодной, который защищал Бережок от весенних паводков и во время осеннего сезона дождей.
— Это и есть то самое поселение? — Ланьен остановил свою лошадь и его глаз зацепился за это пустующее и мрачное поселение.
Галарий ничего не ответил. Бережок хранил свое молчание, здесь не раздавался даже стрекот сверчков, лишь ветер гнал с восточных земель свою угрюмую молчаливую песнь. Пусть ничего и не предвещало беды, Ланьен приказал свои воинам перестроиться в боевой порядок по двое. Между тем, страж спрыгнул с верхового животного и начал обследовать окружающую его местность. Спрыгнув с лошади, он вновь нашел следы телеги, тянущиеся к амбару. Зернохранилище стояло на окраине Бережка и именно туда потянулись вооруженные воины.
Глава 18
Сколько земель, столько и мнений! Нет среди речноземцев единодушного мнения касаемо того, кем же на самом деле являлась Дева Битвы. Одно известно точно — она появилась из ниоткуда и уничтожив Люция исчезла со страниц летописей.
(с) Путеводитель по Делиону.
Флавиан пытался продрать свои глаза, но с каждым разом он вновь впадал в небытие. Стоило приоткрыть веки, все окружающее вновь погружалось в непроглядную пелену тумана, где мелькали странные и незнакомые ему лица. Он слышал, как его звали по имени, но пастух не мог определить чей-то голос. Может быть этот голос принадлежал маме? Прошло столько времени с того момента, когда он в последний раз видел свою мать, может быть он забыл ее голос?
"Мать мертва", — это была последняя мысль, прежде чем, Флавиан вновь отключился и впал в беспамятство.
Его лихорадило. Озноб овладел телом и терзал бедного юношу также, как стервятники стегающие своими клювами мертвечину. Пастух терялся в разных бесцветных и ярких картинках, постоянно путешествовал между страной грез и реальностью, все меньше и меньше оставаясь в сознании. Пробудившись в очередной раз он почувствовал, как его правую руку крепко сжимают и застонал от ломящий боли.
— Флавиан! — этот женский голос так напоминал ласковое материнское пение, и юноша с трудом приоткрыл глаза, чтобы увидеть хозяйку этого знакомого голоса.
Но пелена застелила его глаза, все вновь оказалось в каком-то густом и странном тумане. Он ничего не мог разглядеть, но чувствовал, как на его сильно пульсирующей шее сжимается чья-то крепкая рука. Он слышал закадровый голос, чем-то похожий на голос из его первых сновидений, где пророк еще не говорил вороньими устами, а слова раздавались по всей местности.
— Флавиан, родной, не засыпай, — тот самый женский голос звал его к себе, звучный и игривый, сейчас он казался ему напуганным и осторожным.
Вдруг, в нос юноши ударил резкий и неприятный запах, который ожигал его ноздри и проникал чуть ли не до самого мозга. Глаза в один миг открылись и Флавиан попытался вскочить со своего места, подальше от этого неприятного запаха, но его удержали чьи-то руки.
— Тише, тише, — он увидел до боли знакомую женщину, которая бережно положила на его голову влажную мокрую повязку.
Флавиан прокряхтел, ему сейчас и без этого было холодно, ветошь была мягкой и столь мокрой, что вода начала стекать по его вискам и щекам. Его полукругом обступили незнакомые люди, и нависали над ним, Флавиан осознал, что лежал на какой-то каменной плите, а повсюду горели яркие факелы. Он хотел поинтересоваться, где находится, но язык не слушался его и с него не слетело ни единого слова. Один из мужчин стоял чуть поодаль с глубокой чашей в руке, из нее валил дурно пахнущий пар. Видимо именно этой смесью из трав удалось вытащить Флавиана из страны грез.
— Не переживай, все будет хорошо, — раздался чей-то мягкий знакомый голос, но лица говорившего юноша не видел.
Его шея жутко болела и пульсировала, словно в нее кто-то накачивал воздух. Он был готов разрыдаться от боли, но держался из-за всех сил.
— Бедный, давно я не видела, чтобы кто-нибудь после укуса вампира выживал, — вновь появился все тот же мягкий женский голос.
Вдруг, Сетьюда обуял ужас. Он вспомнил, что с ним приключилось. Погоня от незнакомцев под покровом ночи, нависающие над ними тени и та девушка… Дочь лекаря. Как же ее звали? Последнее, что вспомнил Флавиан, как она вцепилась своими зубами в его шею, а после этого темень закрыла его глаза.
— Где, где… где я? — Флавиана била дрожь, то ли от пережитого страха, то ли от температуры. Где я?
И он увидел ту самую женщину, чей голос вытащил его из каземат засасывающую его душу Бездны.
— Тише, тише, не беспокойся, — она вновь взяла северянина за руку и накрыла ее своей ладонью.
И тут Флавиан вспомнил ее. На ней был все тот же длинный до щиколоток сарафан, цвета шляпки подосиновика, сама женщина была широкоплечей и с объемными грудями. Но ее прикосновения так успокаивали, что внимание Флавиана переключалось с боли к шеи к ласковым движением руки банщицы.
— Мерьи, — хриплым голосом промолвил Флавиан, не понимая, что тут делает хозяйка из Столберга.
— Тише, тише мальчик, — промолвила она, и вдруг перед взором пастушка возникло еще одно знакомое лицо.
Оно имело суровые черты и было обветренным, что резко контрастировало с его мягким нежным румянцем на щеках и яркими, как ясное небо, голубыми глазами. Борода этого человека была очень редкой и походила на козлиную, он стоял склонившись над раной мальчика.
— И тебя я
