Сказания и повести о Куликовской битве - Дмитрий Лихачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
на поле брани, о котором упоминает «Сказание», действительно имело место, однако оно, по-видимому, не было начальным, а повторяло в основном принятое во время остановки у Дона 6–7 сентября 1380 г., то есть накануне сражения.119 Тогда армия была разделена на шесть полков и 23 отряда (по 3–5 в каждом полку).120 Сообразно топографии местности и другим особенностям новой позиции взаимное расположение полков могло быть несколько изменено. Как бы то ни было, войска, выстроившиеся на Куликовом поле, в любой момент могли принять ближний бой. «Уже бо русскые кони окрѣпишася от гласа трубънаго, и кой-ждо въинъ идеть под своим знаменем. И вид-ѣти добрѣ урядно плъкы уставлены поучениемъ крѣпкаго въеводы Дмитреа Боброкова Волынца» (с. 41).
В дубраву «вверх по Дону» был выдвинут засадный полк под руководством князя Владимира Серпуховского. Ход боя показал, что татары ничего не знали об этом скрытом резерве. Дубрава, о которой шла речь, судя по старинным описаниям и планам Куликова поля, примыкала к левому крылу русских войск и частично находилась в их тылу по берегу р. Непрядвы.
Главнокомандующий русским войском в последний раз объехал полки. Он по дружинной традиции призывал воинов не бояться смерти «за братию нашу, за все православное христианство». Если доверять свидетельству Киприановскоп редакции «Сказания о Мамаевом побоище», то в этой речи великий князь, явно разумея пестрый сборный состав областных ратей, напоминал об общерусском единстве рода, племени и веры. «И слышавше сие… мужествени быша, яко орли летающе и яко лвы, рыкающе на татарьскиа полкы» (с. 63). В передаче В. Н. Татищева воины «всюду отвесчеваху ему (князю Дмитрию, — А. Г.), еже готови есми помрети или победити».121 Осознание борьбы за правое дело и единодушный патриотический подъем придали войску в то грозное утро новые моральные силы. Так на Куликовом поле рождался подвиг, которому суждено было стать в веках примером 'беззаветного служения Родине.
В большом полку у главного знамени князь Дмитрий Иванович отдал «царскую приволоку», коня и знаки власти своему любимцу Михаилу Ивановичу Бренко. В ходе битвы боярин Бренко, которого прорвавшиеся к главному знамени татары приняли за великого князя, погиб как герой. Во время боя противники стремились достичь и опрокинуть главное знамя и захватить или уничтожить самого командующего. Знал это правило и князь Дмитрпй. Однако, возлагая свою одежду на любимца, он, по верному замечанию Д. Иловайского, никоим образом не мог предвидеть все случайности предстоящего боя, предвидеть, что боярина непременно убьют вместо него самого.122
Эпизод с переодеванием объясняется не трусостью предводителя, а всем характером его дружинного поведения и военной предусмотрительностью. В. Н. Татищев сообщал, что великий князь «сам хотя полки управляти и где потреба явится помосчь подавать».123
Об этом среди воевод шла речь еще при уряжении полков накануне битвы. Тогда местом пребывания главнокомандующего был определен большой полк. В предвидении переменчивых событий это намерение было изменено. Дмитрий Иванович сам решил выезжать в «горячие точки» сражения. Между тем главнокомандующий был весьма приметен. В Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» сохранился его словесный портрет: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и те-, лом велик и широк, и плечист, и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело» (с. 67). Выделявшийся, своим видом и одеянием, в бою он наверняка привлек бы внимание и 1 оказался верной мишенью врага. Оставляя постоянно находившегося при знамени двойника и сам будучи замаскирован под обычного воина, князь мог безопаснее скакать от полка к полку, на ходу следить за боем и в нужный момент давать распоряжения о посылке подкреплений. Необходимость разъездов диктовалась как масштабами сражения, затруднявшими единое руководство, так и отсутствием на «русской части» Куликова поля возвышенности достаточно высдкой, чтобы просматривать всю «татарскую сторону» поля. В этом отношении позиция Мамая была предпочтительнее. Он в окружении свиты наблюдал сражение с господствующего над местностью холма. Все сказанное поясним сведениями источников.
В начале сражения Дмитрий Иванович ездил в сторожевой полк, то есть на переднюю линию завязавшейся борьбы, «и мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). Смысл такого выдвижения разгадывается примером одного среднеазиатского военного наставления, когда предводителю войска рекомендовалось распознать, нападает ли неприятель всеми силами или отдельными отрядами.124 Находясь впереди, Дмитрий Иванович действительно мог разглядеть и оценить выступавшие навстречу силы Мамая.
Наведя противника на ложный след своего местопребывания, полководец в ходе сражения отбросил дальнейшую осторожность. Захваченный страстью борьбы и рискуя жизнью, он принял непосредственное
участие в сече. В момент схватки главных сил Дмитрий Иванович «ставъ напреди, на первом суимѣ» и «ударишася по главѣ его и по пле-щема его и по утроба его», был весь «бит» его доспех (с. 22), пали две лошади, не уцелела свита, немногочисленные свидетели видели князя, бьющегося в окружении татар. В конце концов оглушенный ударами он, чудом избежав смерти, выбыл из боя.125
Одно из правил тимуровского полковождения гласило, что если главнокомандующий вынужден принять личное участие в битве, то пусть это делает, не слишком рискуя собой, так как его смерть произведет на войско самое гибельное впечатление.126 Об этой же заповеди напоминали Дмитрию Ивановичу и воеводы. Они просили его не выезжать вперед, но стоять «назади или кршгѣ, или нѣгдѣ въ опришн'ѣмь мЗиутѣ». На это он отвечал: «Да како азъ възглаголю»: „Братьаа моа, да потягнем вси съ единого", а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу яко же словом, такожде и Дѣлом напреди всѣх и пред всими главу свою положити за свою братью и за вся крестьяны, да и прочьи, то видевше, приимут съ усердием дрьзновение» (с. 22). В этих словах отважного воителя нет недостоверного. Заметил это еще летописец, записавший: «Да яко же рече, и тако сътвори».
Феодалы XII–XV вв. — воины, зачастую любившие лихие схватки и звон оружия. Они первые врубались в гущу врагов, увлекая за собой других бойцов. Эти качества унаследовал и Дмитрий Иванович. Он командовал центральным полком в битве на Боже в 1378 г. и как рядовой воин доблестно рубился на Куликовом поле. Позже, в год свержения монгольского ига, в 1480 г. архиепископ Вассиан, призывая Ивана III на новую битву с татарами, вспоминал Дмитрия Донского, который «скочи на подвиг и напред выеха и в лице став против»127 Мамая. Иван III, осторожный политик и создатель могучего государства, в отличие от своего храброго предшественника не любил сечи и избегал посещать свои полки.128 Век единоборцев-князей остался позади, но их подвиги всякий раз с новой силой воодушевляли потомков.
Обратимся здесь к ходу битвы, которая, по достоверному показанию Летописной повести, продолжалась около 4 часов — от шестого часа до десятого (то есть в переводе от 11.35 до 15.35).
Бой завязали сторожевые полки, что скорее всего означало разведку боем, обоюдное «прощупывание» сил. «Сам же князь великий наперед в сторожевых полцех ездяше и, мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). По-видимому, во время пребывания впереди было распознано намерение татар произвести схватку всеми силами. К этому же приготовились и русские части. Спускаясь с возвышенностей («с ше-ломяни»), противники начали сходиться. «И удари всякъ въинъ по своему коню и кликнуша единогласно: „С нами богъ!“ — и пакы: „,Боже христианскый, помози нам!“,129 погании же половци свои богы начаша призывати» (с. 43). Русские шли не торопясь, ордынцы «борзо». Неожиданно произошла заминка. Татары «не поступающе, сташа… И тако сташа, копиа подкладше, стена у стены, кождо их на плещу предних своих имуще, преднии краче, а заднии должае» (с. 63). Перед нами довольно редкий в монгольской тактике случай использования пешего, ощетинившегося копьями строя. Насколько известно, ордынцы в походах на Русь не использовали пехоту. Не обратились ли они к употреблению этого рода войск, убедившись в его эффективности и популярности в русских землях? Симптоматично, что в 90-е гг. XIV в. пехота была подобающе оценена и широко использована Тимуром.
Внезапная остановка татарской конницы под прикрытием пеших копейщиков в самый, казалось бы, неподходящий момент сближения ратей точно объяснена в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище»: «…ибо несть места, где им разступитися» (с. 63). Очевидно, поле боя оказалось для ордынцев слишком тесным, ж они задержались, чтобы перегруппировать силы. Видимо, только тогда обнаружили они всю невыгоду предложеного им места сражения.
