Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние - Юлиан Семенов

Костенко положил трубку, спросил:

— Ну а что ваши милинковские знакомцы рассказали?

— Хороший, говорят, мужик.

— Полезная информация.

— Да уж… Один, Лыков, помянул Петрову: «Мол, какая-то баба у него есть, с образованием, очки носила, он ее раз подвез к магазину». Петрова-то как раз очки носила, хотя это ее не портило, наоборот, сослуживцы говорят, делало привлекательной, глаза казались большими, как у совы.

— Вы глаза у совы видали?

— Ну и въедливый вы…

— Это как? Хорошо или плохо?

— Хорошо. Так вот, изо всех опрошенных знакомых Петровой только одна подруга знала о ее романе с Милинко.

— Конспираторы…

— Мотивировка занятная: «Если хочешь, чтоб мы были счастливы, — говорил он, — молчи про нашу любовь, иначе она — как бельмо на глазу, зависть одолеет».

— А что? Лихо мужик заворачивал. Профессионально, сказал бы я. С точным учетом женской психологии: единственное, что может остановить их откровения, — боязнь потерять любимого. Долгий он парень, этот Милинко, о-очень долгий…

— Теперь по поводу Коканда… Вы сказали, что он там письмо получал?

— Получал.

— Петрова родом из Коканда — вот в чем штука-то…

— Адрес установили?

— Запрос передал во Всесоюзный адресный стол, ждем.

— Нет, вы лучше звоните в Коканд, так вернее будет.

Капитан Урузбаев из Кокандского угро приехал к Клавдии Евгеньевне Еремовой поздно вечером, извинился, перешел сразу к делу:

— Когда же племянница ваша вернется? Мне надо ей письмо передать из Магадана. Ей и Григорию Милинко.

— Кому, кому? — удивилась старушка. — Какому Григорию? Лапушка ко мне одна в январе приезжала. Погостила и отправилась на работу, она теперь в Сибири работает…

— Где?

— На БАМе… А что?

— Да нет, ничего, вы мне хоть адрес скажите, я ей письмо перешлю — и гора с плеч.

— Так она мне адрес не оставила… Молодежь… Обещала написать, да вот до сих пор и пишет. На БАМе, на северном участке, очень хорошие оклады, масса льгот, лучше даже, чем в Магадане.

— Она долго у вас гостила?

— Да что вы! Забежала — я ж у нее одна на всем белом свете, — сказала, что специально сделала остановку в Коканде, и — на Север.

— Это когда было? В конце или начале января?

— Это? — переспросила старушка. — Погодите, милый, погодите… Отчего ж я вам про январь сказала?! Ах, да, она меня спутала, говорит, отдохну на море, а с января переберусь на БАМ. Она у меня осенью была, в октябре или ноябре, что правда, то правда…

— Может, я не к вам пришел? — сыграл Урузбаев. — Она чуть прихрамывает, эта Петрова?

— Да что вы?! Уж такая нежная, такая голубушка…

— Покажите ее фото, — сказал Урузбаев, — а то еще чужому человеку письмо оставлю…

— Пожалуйста, — ответила старушка, поднялась с кресла, стоявшего возле окна, проковыляла к комоду, открыла ящик, достала альбом, протянула капитану. — Вот смотрите. Вы, кстати, откуда?

— Мой брат в Магадане с нею работал, она по приискам, а он ревизором… Где ж ее фото, матушка? Тут одни старухи…

— Какие ж старухи? — обиделась Клавдия Евгеньевна. — Вы смотрите пятую страницу. Вначале мы, сестры, потом наши мужья-покойники, а уж после — лапонька и внук Ирочки, Гоша…

Урузбаев протянул старушке альбом: все фотографии Петровой были аккуратно вынуты, все до одной.

— Боже мой! — всплеснула руками старушка. — Да как же так?!

— Вы из комнаты выходили, когда племянница к вам заезжала?

— Конечно! То на кухню, то к Заире — взять тмин, я ж пирог пекла, то в лавку, за лимонадом… Боже ты мой, что ж это такое, а?!

(За давностью отпечатков пальцев на альбоме установить не удалось. Потом, однако, экспертиза уточнила: следы есть, но рисунок не читается, фотографии вынимали в перчатках.

Никаких других сведений о Петровой в Коканде собрать не смогли.

А Милинко действительно письмо «до востребования» из Израиля получил. Подпись, впрочем, неразборчива. Паспорт предъявил свой. Образец подписи отправили в Москву.)

13

…Жуков дождался, пока Костенко кончил заниматься утомительной гимнастикой, и, перед тем как тот отправился в душ, сказал:

— Вашу девушку выгнали с работы.

— Какую девушку? — удивился Костенко.

— А журналистку.

— Да вы что?!

Жуков достал из кармана газету, сложенную трубочкой, бросил на стол:

— За вашу информацию.

Костенко развернул газету, нашел в нижнем правом углу маленькую заметку «Ночи будут без страха», отметил, что под корреспонденцией стояло «Кира Королева». «Уроки «Комсомолки», — подумал он, — молодец, девчонка».

— А в чем, собственно, дело? — спросил Костенко. — Она не переврала ни одного моего слова, только добавила про нашу работу, мужество, закон и все такое прочее, красиво подала. В чем же дело?

Жуков пожал плечами:

— В нашем городе — и вдруг «кошмарные преступления»? Быть такого не может, потому что не может быть никогда… Первого секретаря нет, в Академии общественных наук защищает докторскую, председатель исполкома уехал по районам — заступиться было некому, сработала машина чиновной перестраховки.

— Исполком далеко? — спросил Костенко.

— За углом. Но нет смысла.

— Не надо бежать поступка, Жуков. Легче всего, когда «нет смысла». А вот правильнее будет поступить!

— Ну-ну, — усмехнулся Жуков. — Валяйте.

— Вам докладывали обстоятельства дела, над которым мы работаем?

— После статейки запросил, — ответил зампред исполкома.

— Значит, статья пошла на пользу?

— Нет, во вред! Вы думаете, противник не воспользуется этой статейкой! Думаете, не появится по разного рода «голосам» сообщение о росте бандитизма!

— Одна минута, — сдерживая себя, чтобы не сорваться, медленно произнес Костенко. — Кто где хозяин? Неужели эти самые «голоса» имеют хоть какую-то силу?

— Кто это сказал?! Я так не говорил!

— Нет, вы сказали именно так. И позвольте мне задать вопрос: какое имеют право — по советскому законодательству — увольнять с работы человека без каких-либо к тому оснований?

— Распространение панических слухов, по-вашему, не основание? Она — не пекарь, пекаря я б не уволил! Она, понимаете, работник идеологического фронта!

— Значит, работник идеологического фронта стоит на особом положении?

— А вы как думали?

— Я думал, что Конституция — одна для всех. Или ошибаюсь?

— Я, понимаете ли, позвоню в Москву, вашему начальству! Что это у вас за демагогические замашки!

— Нет, это я пойду к вашему руководству и напишу рапорт о возмутительном самоуправстве!

— Выбирайте выражения, товарищ, — перейдя на глухой полушепот, сказал зампред. — Не забывайтесь.

— И вы старайтесь.

Костенко резко поднялся и, не прощаясь, вышел из кабинета, обшитого панелями красного дерева.

…Секретарь обкома по пропаганде был молодым еще человеком, лет тридцати пяти, не больше.

— Неужели сняли? — спросил он, выслушав Костенко. — Ну это мы поправим. Накажем ее, конечно, что, не посоветовавшись, жахнула скандальную информацию, и редактора и ее накажем…

— Одна минута, — по-прежнему ярясь, не отойдя еще после первого визита, остановил собеседника Костенко. — А за что наказывать? Королева советовалась со мною. Она не переврала ни одно мое слово, а нам — в интересах операции — было важно, чтобы такого рода заметка появилась. За что ее наказывать? Если журналист будет ходить советоваться по поводу каждой своей заметки — тогда надо закрыть газеты.

Секретарь посмеялся:

— Знаете, как все дело развивалось?

— Дело ж не уголовное, — отошел, наконец, Костенко, — откуда мне знать?

— Один из моих коллег прочитал заметку и спросил на бюро: «Неужели возможен такой ужас? Теперь, думаю, вечером начнут электроэнергию экономить — все равно никто из дома не выйдет, чего ж зря фонари жечь?» Это у нас больной вопрос, исполкому часто достается за плохую освещенность улиц. Ну вот те и выспались на газете.

— Как же вы им это позволили?!

— Я поручил исполкому разобраться. Есть сигнал — надо принимать меры. Или вы против?

— Смотря какой сигнал. Я представляю себе состояние молоденькой девушки, которая койку снимает, чтобы только работать в здешней газете, а ведь в Москве есть квартира, папа с мамой, а она приехала сюда, набраться духа северной романтики, которая замешана на братстве, доброте и взаимной выручке. И — набралась.

— Мда, — сказал секретарь и снял трубку. — Алло, Игорь Львович, что, приказ на Королеву у тебя действительно уже пошел в кадры? Нет, ты отзови этот приказ, дело тут такое, что нашу журналистку уголовный розыск попросил помочь, так было надо напечатать… Да… Да… Нет, вы не так поняли… Да. Вы ее пригласите, успокойте… Ну? А где же она? Так найдите! Что, у вас в редакции никто не знает ее адреса, что ли?