Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

– Это об Угличском гидроузле… – розовые губы улыбались, – Владимир Дмитриевич, а теперь на очереди вверенный вам партией и народным комиссариатом гидроузел Рыбинский. В Главгидрострое очень ценят ваш труд. Яков Давыдович Раппопорт рекомендует Волголаг, как образец будущих строек… – Раппопорт, начальник Главгидростроя, до повышения, руководил Волголагом.

В биографии Журина, имелось некое пятно. Инженера арестовали десять лет назад, после заграничной поездки. Он получил десять лет лагерей, за контрреволюционную агитацию. Журина спас создатель Беломорского канала, товарищ Жук. Он взял зэка начальником проектного отдела, в техническое бюро, или, как их называли в НКВД, шарашку. С Журина сняли судимость, и досрочно освободили. Он получил два ордена и офицерское звание. В руке Тони поблескивал паркер, с золотым пером:

– Автограф, Антонина Ивановна… – неуверенно попросил начальник Волголага, – будьте любезны… – Журин родился в прошлом веке. Начальник лагеря учился в политехническом институте, в Петербурге. Он вставал, когда женщина поднималась, и отодвигал для нее стул.

Тони расписалась, глядя на заголовок статьи, рядом с ее заметкой: «Питекантроп в свете новейших открытий».

– Все они питекантропы… – зло думала Тони.

Журин, шурша бумагами, рассказывал ей о ходе строительства:

– Раппопорт невежественный убийца, едва закончивший ремесленное училище, но есть и образованные люди. Жук талантливый инженер, с дореволюционным образованием. Они возводят каналы, и гидростанции. Людей закатывают в бетон, трупы, тысячами, сбрасывают в реки, водохранилища. Журин тоже продал душу дьяволу, за колбасу и бутерброды с икрой… – Тони, деликатным движением, откусила от румяного, пышного блина, поблескивающего маслом. В хрустальной миске, на столе, возвышалась паюсная, отливающая черным жемчугом икра. На блюде лежала розовая осетрина, соленая, нежная форель. Ординарец Журина унес тарелки с янтарной ухой. На второе Журин обещал тельное из рыбы. В багажнике эмки, Тони привезла коробку свежих, московских пирожных.

Она подула на чернила:

– После обеда я вас отпущу, Владимир Дмитриевич, мне надо обдумать план статьи… – Тони указала на машинку, – потом пройдемся по баракам, поговорим с ударниками строительства… – в Москве Тони, внимательно прочла документы, из архивов Главгидростроя, касающиеся Волголага. Она знала о количестве беглецов со стройки:

– По месяцам эти побеги распределяются следующим образом: в январе 24 человека, в феврале 19 человек… По преступлениям беглецы распределяются так: осужденных за контрреволюционную, деятельность, 7 чел., за бандитизм, 1 чел., за воровство и СВЭ 15 человек… – в Волголаг почти не отправляли политических. Зона располагалась близко к Москве. Здесь сидели социально близкие, как их называли, элементы, воры, убийцы и мошенники. На лесозаготовительных пунктах, находящихся в ведении товарища Журина, люди умирали каждый день. Тони читала отчет по проверке жалобы одного из освободившихся заключенных:

– Не представляется возможным допросить Воронцова П. Е., поскольку он не указывает своего адреса местожительства. Изложенные в жалобе факты нашли полное подтверждение с выездом моего заместителя тов. Трифонова на Мологский лесозаготовительный участок. Им было установлено большое количество заключенных обмороженных, раздетых, больных, большая смертность, скученность, вшивость, плохое питание… – Тони мрачно подумала, что гражданин Воронцов, предусмотрительно, не указал своего адреса, иначе бы он вернулся в Волголаг, за казенный счет.

В леса она ездить не собиралась. Тони навещала подобный пункт, когда была в Угличе, и видела сложенные у стен хлипкого барака, промерзшие, синие трупы. Она хотела поговорить с Журиным, встретиться с двумя-тремя ударниками, как их называли в лагерях, ссучившимися, сотрудничающими с администрацией заключенными, и вернуться на личной эмке в Москву. Статья готовилась для июньского номера «Науки и жизни», и второго сборника «СССР на стройке». Альманах выходил летом, под патронажем НКВД, и лично товарищей Берии с Раппопортом.

Тони не ночевала в лагере. Ей сняли номер люкс, в лучшей, и единственной гостинице Углича, где останавливались высокие чины комиссариата, приезжавшие с проверками, в Волголаг. Рыба оказалась свежей. Тони похвалила работу повара. Журин улыбнулся:

– Бывший келарь, монах. Монастырь закрыли, конечно. Они должны возвращаться к трудовой жизни. Однако остались подпольные скиты, молельни. Нам такое на руку… – ординарец принес кофе, – мы получили прекрасного кулинара… – подобных блинов Тони не ела даже в Москве. Журин быстро сжевал трубочку с кремом:

– Прошу прощения, Антонина Ивановна, совещание. Летом мы хотим рапортовать о готовности первого шлюза, и завершении здания гидростанции… – Тони милостиво отпустила начальника. Журин пообещал зайти за ней через час и повести в бараки.

Девушка, рассеянно, съела мильфей, перелистывая свежую «Красную Звезду», покачивая ногой, в начищенном, красивом сапожке, мягкой телячьей кожи:

– Будущая выпускница Читинского авиационного училища, комсомолка, орденоносец, товарищ Князева, ведет воспитательную работу среди пионеров Читы… – Тони вспомнила, что Князева получила орден за беспосадочный перелет, на Дальний Восток. Высокая, угловатая, коротко стриженая, летчица стояла, с указкой, в гимнастерке и юбке, у большой карты СССР. Пионеры Читы заворожено смотрели на девушку.

В командировки Тони надевала шитые в правительственном ателье, платья тонкого, итальянского кашемира, неуловимо военного, строгого покроя. В гардеробной на Фрунзенской подобных нарядов было несколько, цвета хаки, оливкового, темно-бежевого. Свернув газету, она достала из сумочки блокнот. Тони покосилась на ствол вальтера. Маленький, дамский пистолет подарил муж, вернувшись осенью из командировки, за границу. Петр не упоминал, куда ездил, но к Новому Году он надел еще один орден.

Воронов опять был в отлучке. Тони отлично высыпалась с Уильямом, на большой, старинной кровати, в окружении мебели красного дерева и картин Айвазовского. Она напомнила себе, что надо, перед возвращением домой, заехать в ГУМ и выбрать Уильяму игрушку.

В детской сына стояла железная дорога, немецкой работы, гараж, с маленькими автомобилями и самолетами, модель шахты, которую Петр собрал, с мальчиком, из конструктора Meccano.

Няня, проверенный человек, с Лубянки, педагог, учила Володю читать. Женщина рисовала с мальчиком Кремль и советские заводы, играла на фортепьяно песни о Сталине. Тони, осенью обсудила с мужем, отдавать ли Володю в очаг. Петр, ласково, сказал:

– Торопиться не стоит, милая. Мы, скорее всего, летом окажемся в Европе. Родится малыш… – муж привлек ее к себе: «Я люблю тебя Тонечка, люблю…»

Никакого ребенка родиться не могло. Навестив в Цюрихе врача, Тони купила все необходимое и была очень аккуратна. Впрочем, с командировками мужа, все происходило редко.

– Даже жаль… – она томно потянулась, – с нового года ничего не было. Неизвестно, когда он вернется… – в Москве Тони навещала особый тир, для сотрудников Лубянки. Она не сомневалась в своей меткости, но девушка собиралась стрелять в открытом море, на палубе яхты:

– Петр не собирается брать на прогулку оружие… – она курила, набрасывая план статьи, – зачем ему… – Тони взяла у мужа обещание съездить в санаторий НКВД, под Батуми, в июле. Она сделала вид, что беспокоится о его здоровье:

– Ты устаешь, ты много работаешь… – шептала она, в темноте спальни, – в Европе ты будешь занят еще больше… – Тони хотела пристрелить мужа, сбросить труп в море и пересечь государственную границу, с Турцией:

– Нейтральная страна, – размышляла Тони, – у меня два паспорта, испанский и британский. Доберусь до Рима, увижу Виллема. Он меня простит, обязательно, у нас ребенок… – Уильям называл Петра отцом, но Тони была уверена, что мальчик, оказавшись в Европе, быстро забудет Воронова.

– Невелика потеря для человечества, – подытожила девушка, беря шинель, – убийца, мерзавец. Тем более, у него брат останется… – Степана она не видела. Муж сказал, что брата из Белоруссии перевели в Заполярье, в арктическую авиацию. Тони не интересовал ни Петр, ни Степан, ни все остальное НКВД, вместе с партией и товарищем Сталиным. Отправив первые главы книги Скрибнеру, она собиралась передать оставшиеся части манускрипта из Европы.

– Мы с Виллемом всегда будем вместе, уедем в Англию… – Тони хотела миновать воюющие страны кружным путем, через Испанию:

– Джон будет рад, что я нашлась, а Питер меня поймет. Виллем отец моего сына, я его люблю… – Тони посмотрелась в зеркало, над диваном. Щеки немного разрумянились, прозрачные, голубые глаза окружали темные ресницы. Она вспомнила девушку, дочь фрау Рихтер, показывавшую ей Цюрих: