Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проводы Константина в Новгород, как они изображены в летописи, превратились в торжества государственного масштаба, апофеоз величия владимирского князя, передающего часть своих полномочий старшему сыну.
«И бысть радость велика того дни в граде Володимере!» — восклицает летописец, цитируя далее и псалмопевца Давида, и евангелиста Иоанна Богослова. Князь Всеволод Юрьевич вручил своему сыну крест и меч — символы власти, сделавшиеся особенно актуальными в эпоху крестоносного наступления и на севере, и на юге христианского мира. Сопровождалось же это прочувственной и возвышенной речью:
— Се ти буди схранник и помощник (это о кресте. — А. К.), а меч — прещение и опасение (наказание и защита. — А. К.), иже ныне даю ти пасти люди своя от противных!
И далее в том же выспреннем духе — о правах Константина на новгородский стол и, больше того, — на «старейшинство» во всей Русской земле:
— Сыну мой Константине! На тебе Бог положил прежде старейшинство во всей братьи твоей! А Новгород Великий старейшинство имеет княженью во всей Русской земле. По имени твоему — тако и хвала твоя! (Ибо имя Константина отсылало к равноапостольному царю Константину Великому, первому среди всех христианских государей. — А. К.) Не токмо Бог положил на тебе старейшинство в братии твоей, но и во всей Русской земле. И яз ти даю старейшинство — поеди в свой город!
Что и говорить, речь программная во всех отношениях! Вновь Всеволод называет Новгород «своим» городом — но теперь, по его воле, Новгород становится «своим» и для его старшего сына, то есть превращается в наследственное владение суздальских князей. Но если Великий Новгород — «старейшее» княжение во всей «Русской земле» (понимаемой здесь в самом широком смысле), а его, Всеволода, сын назван «старейшим» для всех прочих русских князей, то получается, что и вся Русская земля может быть названа достоянием и «отчиной» владимирского «самодержца», которой он волен распоряжаться по своему усмотрению и которую тоже может передавать по наследству. Никогда ранее — даже во времена Андрея Боголюбского, самовольно распоряжавшегося киевским престолом, — притязания владимирских князей не были сформулированы с такой ясностью!
Целование сына тоже имело символическое значение, почему и было отмечено в летописи. «И целовав и, отпусти, — продолжает летописец. — И проводиша и вся братья его с честью великою до реки Шедашкы: Георгий, Володимер, Иоанн, и вси бояре отца его, и вси купци, и вси поели братия его; и бысть говор велик, акы до небеси от множства людии от радости их великия... И... поклонишася ему, и похвалу ему давше велику, възвратишася кождо их в своя си, жалостьныя и радостныя слёзы испущающе...» А далее — восторженная похвала князю Константину Всеволодовичу — защитнику сирых и обездоленных и покровителю церкви; похвала, впрочем, вполне трафаретная, в значительной части восходящая к похвале князю Андрею Боголюбскому из его летописного некролога («на весь бо бяше церковный чин отверзл ему Бог сердечней очи... мужство же и ум в нём живяше, правда же и истина с ним ходяста...»; и т. д.)20 — но обращённая при этом к живому и полному сил князю.
В Новгороде, куда Константин прибыл 20 марта 1205 года, его тоже встречали с ликованием:
«...И изидоша со кресты противу ему с честью великою множство народа с епископом Митрофаном от мала и до велика, и бысть радость велика Новеграде... И пришедшю ему в церковь Святыя Софья, и посадиша и на столе, и поклонишеся и целоваша и с честью».
Однако ликование ликованием, а приезд Константина привёл к существенным изменениям в политическом строе вольнолюбивого города, и это не всем должно было прийтись по нраву.
Под тем же 1205 годом Новгородская летопись сообщает об очередной смене посадников: от своей должности был отстранён престарелый Михалко Степанович (который спустя пару месяцев и умер, приняв перед смертью монашеский постриг), а его место занял Дмитр Мирошкинич — сын бывшего посадника Мирошки Несдинича — того самого, который почти два года провёл во владимирском плену, страдая, по словам летописца, «за Новгород». Понятно, что новый посадник едва ли мог питать добрые чувства к Всеволоду Юрьевичу и его сыновьям. Тем не менее Всеволод поддержал его.
Взойдя на новгородский стол, Константин, по словам летописца, «учредил» новгородских «мужей», после чего «отпусти их с честью, и потом поча ряды правити». В чём заключались эти «ряды» и как «правил» их Константин Всеволодович, летопись не сообщает. Позднее князь Мстислав Мстиславич, претендуя на новгородский стол, будет сетовать на то, что новгородцы терпят «насилье от князь (князей. — А. К.)»21, и в его устах «князья» — во множественном числе! — это сыновья Всеволода Большое Гнездо, в том числе, получается, и Константин.
Впрочем, Константина более занимала военная сторона дела, и он сосредоточился на организации войска. Зато в короткий срок его княжения огромную власть забрал в свои руки посадник Дмитр. Доставшейся же ему властью он стал распоряжаться исключительно в интересах своего обширного и разветвлённого семейного клана. Пройдёт немного времени — и новгородцы обвинят братьев Мирошкиничей в тягчайших финансовых злоупотреблениях и поборах, которые тяжким бременем ложились на весь Новгород и Новгородскую волость. Это не могло не привести к обострению противоречий внутри верхушки новгородского общества.
Зимой 1207 года Всеволод Юрьевич вызвал сына к себе — вероятно, для того, чтобы обсудить с ним план совместных действий в предстоящем походе на Чернигов. 28 февраля Константин прибыл во Владимир. Близ города, на всё той же Шедашке, его встречали братья — здесь были все пятеро: Юрий, Ярослав, Владимир, Святослав, Иван, «и вси мужи отца его, и горожане вси от мала и до велика». Летописец особо отметил эту дату — 28 февраля, среда Сырной недели (Масленицы), — потому что в этот день случилось солнечное затмение22. Сколько времени провёл Константин во Владимире, в общении с отцом (который, по словам летописца, «обуим и целова» его «любезно и с радостию
