По воле Посейдона - Гарри Тертлдав

Он не подумал об этом раньше, когда решил сделать остановку в Помпеях.

Поместив птенца обратно в клетку, Соклей сказал:

— Полагаю, здешние богачи должны представлять, на что похожи павлины. Но даже если они этого не знают, то эллины в Неаполе наверняка знают.

— Надеюсь, что так, — ответил Менедем. — Думаю, мы выясним это, когда придем на рыночную площадь.

— Шелк и вино мы продадим, — утешил брата Соклей. — Шелк и вино продаются везде.

— Твоя правда.

Вспомнив об этом, Менедем почувствовал себя немного лучше.

— В крайнем случае мы сможем продать оставшихся птенцов на Родосе, — с легким вздохом сказал он, — но здесь, на западе, мы получили бы за них больше… То есть если вообще смогли бы их продать.

— Давай выясним это? — предложил его двоюродный брат.

Прежде чем ответить, Менедем оценивающе посмотрел на солнце. Оно уже скользило вниз, к западному горизонту, но пока еще не собиралось заходить.

— Почему бы и нет? — сказал Менедем. — Надеюсь, мы все же сумеем провернуть сегодня кое-какие дела и позаботимся о том, чтобы о нас тут заговорили.

В Помпеи братья вошли не одни, а во главе целой процессии. Менедем налегке шел впереди и выкликал по-эллински:

— Птенцы павлина! Редкие вина с Хиоса! Прекрасный шелк с Коса!

Далее следовал Соклей, который нес клетку с несколькими птенцами, а за ним шествовали моряки со свертками шелка в руках и амфорами ариосского, надетыми на шесты.

Процессия выглядела бы более впечатляюще, если бы Менедему не пришлось пару раз останавливаться, чтобы спросить у прохожих дорогу на агору. Однако не все здесь говорили по-эллински, что еще более усложняло ситуацию.

Несмотря на побеленные фасады домов, создавалось впечатление, что в этом городе никогда не слышали о Гипподамии и его планах городских застроек. Когда Менедем шагал по узким, продуваемым ветрами вонючим улицам, ему казалось, что он очутился где-то в другой части мира.

Соклей заметил то, чего не заметил его двоюродный брат:

— Посмотри! Некоторые вывески над лавочками написаны, должно быть, на осканском и уж наверняка не на эллинском.

— Ты прав, — спустя мгновение ответил Менедем. — А я и не обращал на них внимания.

— Я тоже сперва не обращал, — сказал Соклей. — Многие полисы тут, в Великой Элладе, все еще пользуются старомодным алфавитом с буквами, которые не увидишь в Афинах, но, хотя я и могу догадаться, как эти буквы должны звучать, слова не имеют для меня никакого смысла.

— Думаю, они имели бы смысл, будь ты помпейцем, — заявил Менедем. — Я даже не знаю, умеют ли самниты писать на осканском. Но, похоже, умеют.

— Так оно и есть, — согласился Соклей. — Хотел бы я знать — а у римлян, живущих дальше к северу, имеется свой алфавит?

Менедем оглянулся через плечо на двоюродного брата.

— Иногда, о несравненнейший, ты выискиваешь какие-то ерундовые проблемы и заботишься о самых незначительных вещах в мире.

Соклей засмеялся.

— Несравненнейший, вот так? Так говорил Сократ, саркастически вежливо беседуя с каким-нибудь дураком. Но ты не прав. Я просто…

— Тобой просто движет любопытство, — закончил за него Менедем. — Которое рано или поздно тебя погубит. Но прежде чем ты начнешь брать уроки осканского, чтобы написать на нем свою историю, вспомни — мы здесь затем, чтобы сперва что-нибудь продать.

— Я знаю, — сердито ответил Соклей. — Разве мой интерес к истории когда-нибудь был в ущерб нашей торговле?

— Чего не было, того не было, — признался Менедем.

— Тогда сделай одолжение, оставь мое увлечение историей в покое. — Соклей все еще так кипел, что на нем вполне можно было бы вскипятить горшок с водой.

Менедем собирался ответить брату так же запальчиво, но тут они наконец-то вышли на местный рынок, и он начал расхваливать свои товары.

Недалеко от агоры стоял храм, о котором упоминал Лептиний: колонны и стены этого храма были из темного местного камня, а украшения ярко расписаны, точно так же, как это делалось в эллинских городах.

— Не похоже на работу варваров, — заметил один из моряков.

— Согласен, — ответил Менедем. — Архитектор, вероятно, был эллином.

Потом он снова возвысил голос:

— Благовония с Родоса! Шелк с Коса! Прекрасное ариосское, лучшее в мире вино, с Хиоса! Птенцы павлина! — Он по-вернулся к Соклею. — Хотел бы я, чтобы ты хоть немного говорил на осканском. Тогда нас поняло бы больше местного люда.

— Думаю, мы и так неплохо управимся, — отозвался его двоюродный брат.

И впрямь, помпейцы сходились к людям с «Афродиты». Один из местных — пухлый, зажиточный с виду субъект в тоге (одежде, которая казалась Менедему очень странной и не особенно привлекательной) — удивил его, подойдя к клетке с птенцами павлина и обратившись к Соклею на хорошем эллинском:

— Это птенцы больших птиц с блестящими перьями, хохолком и неописуемой красоты хвостом?

— Да, о почтеннейший, — ответил Соклей. — Откуда тебе известны павлины? Я не ожидал, что кто-то в Помпеях о них слышал.

— Так уж вышло, что некто Геренний Эгнатий вчера провез через наш город павлина, возвращаясь к себе домой, в Кавдий, — ответил богатей. — Все, кто видели самца, были поражены. Геренний Эгнатий сказал, что купил его в Таренте у двух эллинов. Поэтому, когда я увидел вас…

— Мы к вашим услугам, — заверил покупателя Соклей. — Однако я бы солгал, если бы сказал, что знаю, который птенец впоследствии станет павлином, а который — павой.

Менедем считал, что здесь, в Помпеях, вполне можно бы и солгать. Он не собирался в скором времени сюда вернуться, так что риск быть уличенным во лжи его не смущал. Но Соклей его опередил, и теперь оставалось только выжать из ситуации все возможное.

Однако помпеец, похоже, ничуть не огорчился.

— Жизнь полна риска, верно? — сказал он. — Если я куплю двух птенцов, то вполне может статься, что по крайней мере один из них окажется самцом, верно? Сколько вы за них хотите?

На этот раз Менедем заговорил раньше Соклея:

— Две тарентские мины серебра за каждого.

Кашлянув, человек в тоге заметил:

— Но это же куча серебра.

— Однако куда меньше, чем заплатил за своих птиц Геренний Эгнатий, — вставил Соклей.

— Тем не менее мои слова остаются справедливыми, — отозвался помпеец. — Половина названной вами цены представляется мне более разумной.

— Но половина этой цены представляется нам невыгодной, — сказал Менедем.

Помпеец улыбнулся. Он, может, и был варваром в странной одежде, но сразу распознал начало торга.