Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк

– Поубивали?

Я кивнул.

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, Владимир. Как себя чувствует человек в восемьдесят лет?

– Тебя это правда интересует?

– Да нет. Просто так спросил, от смущения.

– Слава Богу! А то я уж начал в тебе разочаровываться. Не стоит бестактными вопросами принуждать человечество к бестактным ответам. Отведаем лучше водки!

Но тут на входе послышались характерные припрыгивающие шаги Лахмана.

– Господи, этому-то что понадобилось? – удивился я. – Он же вроде бы нашел себе кассиршу из кинотеатра, на которую теперь молится.

Мойков снова улыбнулся. На сей раз улыбка долго блуждала по его широкому, просторному лицу – она зародилась в глазах и в глазах замерла.

– Жизнь совсем не так проста, Людвиг. Бывает что-то вроде извращенной мстительности. Да и ревность – это не водопроводный кран, чтобы перекрыть его, когда захочешь.

Ковыляя, вошел Лахман. Следом за ним, в кильватере, вплыла блондинка, похожая на укротительницу – мускулистая, с выпяченным подбородком и черными толстыми бровями.

– Моя невеста! – гордо представил он. – Мисс Мак-Крейг.

Укротительница кивнула. Лахман тем временем разворачивал что-то завернутое в красную подарочную бумагу.

– С юбилеем тебя, Владимир! – торжественно объявил он. – При твоей вере трудно подыскать подарок.

Это была русская икона – маленькая, на золотом фоне. Мойков обескураженно смотрел на нее.

– Лахман, дорогой, – сказал он как можно мягче. – Я же атеист.

– Болтовня! – нисколько не смутился Лахман. – Каждый человек во что-нибудь да верит! Иначе на что бы я жил? К тому же это не Христос и не Богородица. Это святой Владимир. В себя-то ты, надеюсь, пока что веришь или тоже нет?

– В себя как раз меньше всего.

– Болтовня! – повторил Лахман, бросив взгляд в мою сторону. – Это все философствования нашего дружка Людвига Зоммера. Забудь и не вспоминай!

Я смотрел на Лахмана и не узнавал. Столь бодрым тоном вечный плакса и нытик Курт никогда еще не разговаривал на моей памяти; видно, любовь и вправду творит чудеса – он даже подтянулся и как будто окреп.

– Что вам предложить? – вежливо спросил Мойков, озабоченно покосившись на бутылку.

– Кока-колы, – ответил Лахман, к немалому нашему облегчению.

– А для дамы?

– У вас есть шартрез? – сквозь мощные челюсти пискнул этот щелкунчик неожиданно тоненьким фальцетом.

– Желтый или зеленый? – невозмутимо уточнил Мойков.

– А что, разве бывает желтый?

– Здесь – да. – Это был любимый напиток Рауля.

– Тогда желтого, я такого еще не пробовала. Можно сразу двойной? А то от этих курильщиков в кинозале у меня горло першит.

– Хоть всю бутылку, – великодушно ответил Мойков и наполнил ей рюмку, не забыв налить водки себе и мне.

Лахман и мисс Мак-Крейг сидели рядышком, как голубки, смотрели на нас и выжидательно молчали. Все-таки ничего нет глупее полного счастья, подумал я. Особенно когда приходится озарять его вспышками остроумия, пытаясь поддержать что-то вроде разговора. К счастью, в холл как раз сошли Рауль и Джон, и беседа разом оживилась. От неожиданности оба глянули на мисс Мак-Кейг с таким отвращением, будто увидели освежеванного тюленя, но, осознав свою промашку, тут же наперебой стали состязаться друг с другом в изощренной галантности. Минутой позже на лестнице появилась графиня. Ее соколиный взор мгновенно взял на прицел бутылку, и глаза старой дамы тут же увлажнились ностальгической слезой.

– Россия! – прошептала она. – Великая, изобильная держава! Родина всякой души! Матушка-Русь!

– Плакала моя именинная водка, – прошептал Мойков.

– Подмени бутылку, – посоветовал я. – Твоя тоже хорошая. Она и не заметит.

Мойков ухмыльнулся.

– Это графиня-то не заметит? Она отлично помнит любой банкет сорокалетней давности. И особенно какую там давали водку.

– Но ведь твою-то она тоже пьет.

– Она и одеколон выпьет, если ничего другого не будет. Но вкус не утратила. Так что сегодня нам уже не вырвать бутылку из ее когтей. Разве что по-быстрому выпить все самим. Хотим мы этого?

– Нет, – твердо ответил я.

– Вот и я так думаю. Значит, оставим графине.

– Я и эту не особенно хотел. Дай мне лучше твоей. Она мне как-то больше нравится.

Мойков одарил меня проницательным взглядом своих широко раскрытых, немигающих глаз мудрого старого попугая. Я видел: он думает о многих вещах сразу.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Ты у нас настоящий кавалер в самых разных смыслах и направлениях, Людвиг. Благослови тебя Бог. И храни, – добавил он неожиданно.

– От чего? От кого?

Заметив, что графиня на него не смотрит, Мойков одним быстрым движением опрокинул в себя полную до краев стопку. Потом, отерев рот тыльной стороной огромной ладони, бережно поставил стопку на стол.

– Только от самого себя, – ответил он. – От кого же еще?

– Останьтесь с нами, господин Зоммер, – упрашивал меня Рауль. – У нас импровизированное торжество в честь Владимира. Может, последний его день рожденья, – добавил он шепотом. – Кто в наши-то дни живет больше восьмидесяти?

– Те, кому восемьдесят один и больше.

– Это уже библейский возраст. Вы бы хотели дожить до такой старости? Пережить свои желания, свой голод, свои вожделения? Какая тоска! Хоть сразу вешайся.

У меня на этот счет были совсем другие взгляды, но я не стал разъяснять их Раулю. Я торопился уйти. Мария Фиола ждала меня в своей уютной чужой квартире.

– Оставайтесь! – наседал Рауль. – Не будьте занудой, вы никогда им не были! Может, последний день рожденья у Владимира. Вы ведь тоже его друг!

– Мне надо идти, – сказал я. – Но я еще вернусь.

– Точно?

– Точно, Рауль.

Внезапно я почувствовал – меня втягивают во что-то, что смахивало на маленькое предательство. Я не сразу понял, в чем дело, да и глупо было думать о такой ерунде. Мойкова я видел каждый день и прекрасно знал, что на собственный день рожденья ему глубоко наплевать. Тем не менее я сказал:

– Я ухожу, Владимир. Но, возможно, еще успею вернуться до того, как вы разойдетесь.

– Надеюсь, что не успеешь, Людвиг. Не будь дураком. – Мойков шутливо ткнул меня в плечо своим огромным кулачищем и подмигнул.

– Последние капли твоей настоящей водки утекают, – вздохнул я. – В аристократическое горло графини. Она только что разделила остатки с другом Рауля. Недоглядели мы.

– Не страшно. У меня еще две бутылки есть.

– Настоящей?

Мойков кивнул.

– Мария Фиола сегодня после обеда принесла. И я их надежно припрятал. – Заметив мое удивление, он спросил: – А ты разве не знал?

– Откуда же мне это знать, Владимир?

– Тоже правильно. Одному Богу известно, откуда она добывает этот райский напиток. В Америке его не купить, я точно знаю.

– Наверное, у какого-нибудь русского, это самое простое объяснение. Ты