Ладога родная (Воспоминания ветеранов Краснознаменной Ладожской флотилии) - Сборник

— Не. Як вы соби не кажить, хлопцы, а на сухопутти краше.

Простились они с нами. Замахал веслами Ваня Вещев. Ему было приказано доставить их к берегу.

…Когда стоишь вот так в ожидании у берега, занятого противником… Ну, как передать это состояние? Уж лучше, думаешь, стреляли бы, чем эта тишина.

Катер с борта на борт хлюп-хлюп. Мертвая зыбь. Все глаза там, куда ушел тузик.

Но вот черная точка отделилась от береговой темноты. Идем навстречу. Поднимаем шлюпку на палубу.

— Ну?

— Все в порядке, товарищ старший лейтенант. Пошли они, — докладывает довольный Вещев. — Там… соловьи поют.

Через трое суток и еще через трое суток в полночь подходили мы к месту высадки. Никаких сигналов. Неужели провал?

Медленно, оглядываясь, уходим от берега. Вспышка!.. Аккурат там, где ребят высаживали. Перелет. Еще перелет… Всплески высокие, видимо, большой калибр палит. Меняем все время курс. Открываем ответный огонь.

…Недели через две в базе представитель разведотдела сказал, что «наши знакомые» выполнили задание и возвратились через линию фронта.

После той операции и началось.

Днем — у старых барж в Новой Ладоге, а ночью — то у Табановасского маяка дразним-щупаем батарею, то в устье реки Видлицы, то под горой у Пограничных Кондушей.

Искали, хотели встретиться с плавающим противником — с кораблями. Несколько раз нахально заходили аж за Валаам… Пусто.

Был у нас на «двести первом» рулевой. Женя Соколов. Москвич. Не знаю почему — то ли потому, что москвич, или еще какая была причина, — сильно гордый был. На меня, во всяком случае, смотрел он свысока. Хоть ростом мы с ним были одинаковы — 173 сантиметра.

Дело свое Соколов знал крепко, и Павел Степанович, командир, любил его за это.

Высадили мы в лесок, севернее Кондушей, диверсионную группу.

Пришли за ними в назначенное время. Морзянка с берега фонариком. Условный сигнал…

Спускаем шлюпку-шестерку с бака. Колесник поглядел на нас на всех…

— Соколов! Пойдете со старшиной с бронекатера.

— Есть!

Ушли ребята. Бронекатер (кажется, это был старшего-лейтенанта Бровкина) пошел с ними к берегу сколько мог. Дальше — устье речушки, песок.

Долго, очень долго ничего не было слышно. Может, на мель сели, думалось, может, их разведчики наши не заметили? Когда мы уже устали ждать, враз залаял немецкий крупнокалиберный пулемет, затрещали автоматные очереди. Перестрелка продолжалась минут пять, не больше. И все стихло.

Рискуя сесть на мель, идем еще ближе к берегу. Тут же возле нас — бронекатер… Все! Нет ни разведчиков, ни Соколова со старшиной…

Открываем беглый огонь по берегу, по Пограничным Кон-душам. Не глядим в глаза друг другу. Я стою на мостике рядом с Колесником и вижу, как у него по щекам текут слезы.

Маленькая картинка: идем вдоль берега, сражаемся с двумя финскими батареями; со стороны озера строчит по катеру «фокке-вульф».

Помощник командира Сергей Перепелов сидит на корме на глубинной бомбе, рисует «пейзаж» — наглядное пособие для наших летчиков.

Наконец-то потянули за ниточку, на конце которой база фашистских десантных барж на Ладоге! «Ниточка» эта — два финских матроса с катера связи, доставленные в Новую-Ладогу нашими «охотниками».

А взяли «языков» без единого выстрела, средь бела дня, почти на рейде Кексгольма.

Дела!

Не только командиры, но и мы, жители восьмиместного кубрика, стали думать: как развернутся дальнейшие события? Ведь если есть десантные суда, значит готовится и десант? Неужели в район трассы Кобона — Осиновец?

И какие они, эти немецкие самоходки? Какой ход? Какое вооружение?

В ночь с 30 на 31 августа 1942 года наши сторожевые катера МО-201, МО-215 и МО-213 застопорили ход у небольшого острова Верккосари, что невдалеке от Кексгольма. Высаженные для прочесывания матросы под командой старшего лейтенанта Паромова ничего живого на острове не обнаружили. Противник был на соседнем острове, за узким проливом. В густой темноте подходим к скале, швартуемся, накрываем себя пестрой сеткой, выставляем дозор.

Простояли ночь, день, еще ночь — ничего не обнаружили на прибрежном фарватере. На соседнем острове наши ребята видели за кустами часового…

Долго ли так будем стоять? Это ведь не в Новой Ладоге, а далеко, во вражеском тылу.

1 сентября. Мой черед вести наблюдение за фарватером. Связным и телохранителем идет со мной рулевой матрос Михалев. Вот она, старая топографическая вышка! Придерживая рукой автомат и бинокль, лезу на верхотуру. Гриша Михалев занял «круговую оборону» внизу.

Высовываю голову и плечи на верхнюю площадку, смотрю, и без бинокля вижу на соседнем острове часового с автоматом…

Нам с Михалевым повезло: часов около 11 я увидел в бинокль две коробки серого цвета, которые медленно двигались вдоль самого берега на норд-вест. Вынул блокнот, карандаш, рисую, как умею, схему-донесение. И то ли от волнения, то ли от того, что двое суток ничего не ел (не до того было) — так засосало под ложечкой! Спускаюсь вниз, до половины вышки:

— Гриша, ты есть не хочешь? Сходи, снеси донесение и пожевать чего-нибудь захвати.

Ушел Михалев. Я остался один. Прошло минут 15–20. Над островом появился «мессершмитт» и начал поливать из пулеметов. Загорелась прошлогодняя трава, валежник. «Нас обнаружили», — пронеслось в голове. Что делать?

Дело сразу нашлось: от соседнего острова отвалил небольшой катер (вроде нашего ЗИСа) с солдатами.

Пулей лечу вниз. К катерам уже не успею… Ложусь в лощинке за большим камнем. Когда катер подошел поближе, открываю огонь короткими очередями.

Эх, недолет! Но… катер разворачивается и показывает корму. Меняю диск, бегу на ту сторону острова, где наши катера стоят.

Прибежал я к берегу — и стало мне грустно: наши МО, стреляя из пушек и пулеметов, шли в сторону Кексгольма. А им навстречу мчался какой-то торпедный катер.

Почему же наших два? Никак я не мог сообразить. А где третий?

А третий, МО-213, стоял на прежнем месте у скалы.

На него в это время пикировал «мессершмитт-110». Возле катера, с перелетом, вздымали воду разрывы снарядов. А командир МО-213 Воронин ждал меня.

…Иван Иванович, я тогда забыл вас поблагодарить. Через четверть века — спасибо!

Уже два «мессера» над «двести тринадцатым». Катер ведет огонь на два борта. Я расстреливаю по фашисту последний диск. Четыре дымных струи тянутся от самолета до самой воды. Два мгновенных, резких удара по голове, словно кто-то железной тросточкой потянул… «Э, наверное, осколки от наших зенитных снарядов», — думаю. Тут я заметил, что дымок поднимается из люка, из носового кубрика. Спускаюсь, топчу ногами тлеющий матрац и… что дальше было — не помню.

Когда очнулся, военфельдшер Иванов в кают-компании-делал мне «шапку Гиппократа».

— Терпи. Пуля торчит из головы. В общем, ты счастливчик.

Иванов мне сообщил, что наши потопили итальянский торпедный катер, а батя Поляков — сбил самолет.

Самым сильным лекарством была для меня эта весть!

В Новой Ладоге на берегу нас встречало штабное начальство как победителей. Кажется, и командующий флотилией капитан 1-го ранга Чероков был. Встречала нас и машина с Красным Крестом. Мне Иванов не говорил, что у нас, кроме меня, еще есть раненые.

Выносят на носилках Перепелова, Степанова и Челядко-Мишу с «двести пятнадцатого»…

На второй день пришли к нам в госпиталь Колесник, командир МО-215 Епихин, замполит ОВРа Федотов. По плитке шоколада принесли. О Перепелове сказали, что ему еще плохо.

Когда они ушли, наши командиры, Миша…

И сейчас слышу голос Мишп Челядко:

— Почешите мне пальцы на ноге…

А чего чесать-то? Вчера ногу ему оттяпали выше колена. Мы со Степановым изо всех сил стараемся как-то развлечь его.

Ни врачи, ни сестры не говорили нам правды о Перепелове. Мы сами увидели в окно, как его ребята на плечах несли…

22 октября 1942 года я был в госпитале в Вологодской области. О разгроме фашистского десанта у острова Сухо я услышал по радио.

«Как там? Живы ли наши хлопцы?» — думалось.

Хотелось бежать поскорей, да — на поезд!

У нас на катере служил старшина 2-й статьи Смитюх. Моторист по специальности.

В бухте Морье во время бомбежки он был тяжело ранен в живот. В тыловом госпитале на операционном столе исчез у него пульс. Вынесли в морг. А в морге с потолка капали капли прямо Васе Смитюху в рот.

Когда в морг за чем-то пришла санитарка, она закричала. «Покойник» шевелил рукой, пытался привстать…