Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Эрве Базен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее жизнь была полна противоречивых доказательств и безупречных алиби.
«Если ты мне не веришь, можешь спросить у моей матери.
— Вот именно, я спросил твою мать. Она мне сказала, что ты ушла с каким-то приятелем.
— С каким приятелем? Она с ума сошла!..»
Жизнь, как и истина, была сумасшедшей и, подобно лицу Мари-Жо, улыбалась, возмущалась, удивлялась. Так было год назад, в день нашей первой встречи в отделе игрушек универсального магазина «Реюни». Это случилось за неделю до рождественских праздников в яростной толчее субботнего дня. Я сразу увидел хрупкую девушку, внезапно остановившуюся у прилавка и тем самым создавшую вокруг себя людской водоворот.
«Вы что-то ищете?»
Она искала меня, то есть искала услужливого продавца, который бы мог решить все ее проблемы, а их было много. Она хотела купить оригинальную, но недорогую игрушку своему крестнику, которого она толком не знала и которому было не то два, не то четыре года, а может быть, и шесть, она точно не помнила. Он жил в провинции, в Бордо, игрушку надо отправить туда, но адрес она забыла…
«В таком случае вам лучше прийти еще раз».
Но это было невозможно. На неделе она работала, а в следующую субботу будет слишком поздно.
«Вы можете взять подарок с собой и отправить его сами…»
Но именно в тот вечер она шла не к себе домой: она была приглашена на ужин в ресторан и ей было неудобно идти туда с покупкой…
Толпа вокруг нас возмущалась. Мари-Жо смотрела на меня потерянными глазами, как будто прощалась со всей жизнью; на самом деле расставался с жизнью я или с тем, что, как мне казалось, было смыслом и образом моего существования. Все это внезапно рухнуло, потеряло объемность, краски, стало походить на чужие идеи или воспоминания.
Мне 26 лет, вот уже четыре года я работаю в управлении сбыта магазина «Реюни» на площади Республики. Должность обязывает меня проходить стажировку в различных торговых отделах, вследствие чего я и получил свое прозвище.
«Для меня ты всегда будешь маленьким продавцом из Мага, — говорила Мари-Жо. — Маг — это также уменьшительное от Магия, и это тебе здорово идет. Мне кажется, в тебе есть что-то загадочное».
Загадочность жила не во мне, не в ней, а в наших отношениях. Их нельзя было подвести ни под одну известную категорию. Чтобы объяснить это явление, мне потребовалось бы много времени, но боюсь, мне его не хватит. Я уже сказал, что жизнь моя была самой заурядной, без драматических или поражающих воображение событий. Мне досталась небольшая, несколько буржуазная и неуютная квартира на бульваре Мажанта. Она принадлежала моим родителям, и до их смерти я жил вместе с ними. Моя мать скончалась прошлой зимой. Она была еще не старой: ей только исполнилось шестьдесят, и у нее была прекрасная улыбка. Каждый вечер, когда я ложусь спать, мама улыбается мне с фотографии, стоящей на моем ночном столике. Я обращаюсь к матери, и она мне отвечает. Это, пожалуй, моя единственная тайна, вечерняя моя молитва. Я, например, жалуюсь: «Сегодня у меня был трудный день. Клиенты невыносимы, а продавщицы смеются надо мной. Хочется все бросить, уехать за город и заснуть на лугу». В ответ моя мать смеется, и я, успокоенный, засыпаю.
В начале моего знакомства с Мари-Жо я часто спрашивал фотографию: «Я познакомился с одной девушкой. Мы встречаемся каждый вечер. Мы сидим в кафе за бокалом вина, она мне рассказывает всякие истории, а я слушаю. Потом я провожаю ее до метро, она мне улыбается, говорит до свидания, и я возвращаюсь домой. Что ты об этом думаешь?»
Улыбка матери ничего об этом не думала. Много раз я допытывался: «У меня странное чувство к Мари-Жо. Я спрашиваю себя, что происходит. Каждый раз, когда я с ней встречаюсь, у меня, как и в первый день, складывается впечатление, что она заблудилась, что она где-то далеко от меня и зовет меня на помощь. Что мне делать?»
Никакого ответа. Больше о Мари-Жо я не спрашивал. Дни шли чередой, и каждое утро в семь часов я отправлялся из дома на площадь Республики, а вечером, как только закрывались двери магазина, — с площади Республики на Восточный вокзал.
Однажды вечером Мари-Жо не пришла на свидание. Не пришла она и на следующий день. На третий день я получил письмо. Она писала, что пыталась со мной связаться, приносила бесчисленные извинения и собиралась сообщить мне «нечто чрезвычайное». Когда мы снова с ней встретились, она показалась мне очень оживленной и беззаботной, она болтала без умолку, но ничего «чрезвычайного» не сообщала. Прощаясь, она взяла меня за руку — и вдруг ее глядевшие на меня глаза наполнились слезами. Я спросил, что ее тревожит. Она встряхнула головой и убежала. С тех пор мы встречались лишь время от времени. Я по-прежнему приходил в кафе напротив Восточного вокзала, ждал ее до 8 часов, затем возвращался домой, где иногда под дверью находил записку, письмо или телеграмму. Мари-Жо не писала длинных писем. Если же я не получал никаких известий, я звонил ей домой, и ее мать отвечала: «Мари-Жо ушла. Я не знаю куда. Я передам ей, что вы звонили». У ее матери был унылый, несколько натянутый голос. Я пытался представить себе, как она выглядит, но для меня она была всего лишь голосом, звуком и не имела лица. Прежде чем лечь спать, я поворачивался к фотографии, стоящей на ночном столике, и говорил: «Когда любишь кого-то, надо для этого человека что-то делать. Что я могу сделать для Мари-Жо?»
Некоторое время спустя — это было летом перед отпуском, — когда Мари-Жо пришла на свидание, я с трудом узнал ее. Она побледнела, губы были плотно сжаты, глаза блестели: она казалась такой маленькой, что хотелось ее обнять и согреть. Она села рядом со мной и, не говоря ни слова, впервые за все время нашего знакомства положила голову мне на плечо. Мы долго сидели так, не шелохнувшись. Затем почти против своей воли я заговорил. Я сказал ей:
— Для чего нужна любовь, если не можешь вылечить любимого человека? Ты больна, Мари-Жо, а я здоров. Мы должны с тобой поменяться.
Она
