Всеобщая история кино. Том 2 (Кино становится искусством 1909-1914) - Жорж Садуль

«Чез служит официантом в низкопробном кабаре. Однажды, проходя через парк, он спасает от двух бандитов Мэйбл Норман — девушку из высшего общества. Очарованная силой и мужеством своего спасителя — таковы характерные черты Чеза Чаплина, — Мэйбл приглашает его на светский прием. Чез-официант выдает себя за графа, консула Гренландии. Когда он является на прием, его представляют матери девушки (Алиса Девенпорт); здесь же он сталкивается с юношей из высшего общества — своим соперником (Гарри Мак Кой). Несмотря на все его нелепые и грубые выходки, официанта принимают за светского человека. Чез немного захмелел, но уходит до конца приема, чтобы в положенное время приступить к своим обязанностям официанта в кабаре.

Его соперник приглашает всю честную компанию посмотреть окраины города и случайно приводит их в то кабаре, где служит Чез. Чаплин, чтобы его не разоблачили, снимает с себя официантский передник и присоединяется к гостям. Посетители шантана танцуют, среди них выделяется стройный силуэт Минты Дюрфи с тяжелым узлом волос на затылке[304].

Кистоунская труппа в 1914 году. «Нокаут». Труппа «Кистоун» изображает публику, следящую за матчем бокса.

Ночлежный дом в фильме Чаплина «Полиция» (1914).

Д.-У. Гриффит приближается к своей зрелости

Повседневная жизнь в маленьком американском городке, «Нью-йоркская шляпа» (1912) с Мэри Пикфорд.

Помпезная постановка в итальянском стиле. «Юдифь из Ветилуи» с Генри Уолтхоллом и Бетти Блайт.

Несколько минут Чаплину удается разыгрывать из себя светского человека, но хозяин кабаре и другой официант (Честер Конклин) обнаруживают обман и разоблачают Чеза. Фильм кончается грандиозной потасовкой — излюбленным приемом Мак Сеннетта».

Фильм «Застигнутый в кабаре» уже содержит в себе зерно чаплинского искусства. В сценах в кабаре предчувствуется фильм «Собачья жизнь»: здесь бродяга тоже появляется в сопровождении жалкого пса. Для того чтобы еще ярче оттенить пропасть между высшим светом и миром трущоб, в сюжет вводится тема обмана: перевоплощение нищего в аристократа. Это тот традиционный комический прием, которому Чаплин останется верен в своем творчестве, покуда будет жить его образ «Чарли», и даже «Великий диктатор» построен на мотиве обмана.

Хотя Чаплин уже появляется в костюме «трэмпа» — бедного бродяги, — в его образе нет еще ни доброты, ни человеческой нежности: Чез хочет вызвать не жалость, а страх. Он груб и лжив и достаточно ислен, чтобы побеждать, не пуская в ход свою хитрость. Этот ранний Чаплин остается почти во всем верен традиции пантомим Карно и стилю, созданному Мак Сеннеттом.

В первой половине 1914 года Чез еще не отличался от всей труппы кистоунцев. После успеха «Захваченного в кабаре» (27 апреля 1914 года) Мак Сеннетт доверил Чаплину руководство всеми фильмами, в которых тот играл. Но Чез не настаивает на своем месте премьера. Когда с ним играет Мэйбл Норман, он уступает ей первую роль[305]. Другой его партнер, Роско Арбэкл, имеет больший стаж работы в «Кистоуне», но его слава растет одновременно с чаплинской. Они всегда играют вместе на равных основаниях[306] до их последнего общего фильма «Транжиры» (7 сентября 1914 года). В ту пору Чаплин охотнее всего избирает партнером толстяка, который контрастирует с его тщедушной фигурой. В отсутствие Фатти он часто играет с другим «кистоунцем» — Мак Суэйном[307].

Фирма «Кистоун» не пострадала от ухода Лермана и Форда Стерлинга. Состав ее труппы, пополненный новыми актерами, был поистине блестящим. Ее главную притягательную силу, кроме ведущих актеров, составляли знаменитые «кистоунские полисмены», которые в 1914 году были в зените славы и специализировались на сценах дикой погони. Для того, чтобы участвовать в этих сценах, нужно было быть хорошим акробатом. В кистоунской киностудии начинают подвизаться новые актеры, чаще всего перешедшие из мюзик-холла, такие, как Эл Сент Джон (Пикратт), Хэнк Мен (Бильбоке), Слим Саммервил (Вермишель), Чарли Чейз, Чарлз Мюррей, Фриц Шаде. Выходя из своего амплуа «кистоунских полисменов», они исполняют лишь незначительные роли.

Главные роли часто поручаются Честеру Конклину. Хотя он и не стал знаменитостью, но в течение 15 лет оставался одним из лучших американских комиков, сохраняя свой сценический образ: усики, лысинку и слегка оторопелый вид.

Мало-помалу Чез Чаплин начинает выделяться среди «кистоунцев» благодаря своим актерским находкам, необычайным комическим трюкам, часть которых он выработал еще в годы ученичества у Карно. Не прошло и полугода после выпуска на экран первых чаплинских фильмов, а его партнерша по картине «Супружеская жизнь Мэйбл» уже подражает чаплинской походке, желая показать, что думает о своем отсутствующем муже…

Комические номера Чеза Чаплина, хотя часто и очень удачные, остаются, как правило, довольно трафаретными, близкими к кистоунским трюкам со сливочными тортами или даже к более старой традиции «слэпстика» из мюзик-холла и англосаксонского цирка.

«Слэпстик» буквально значит «удар палкой». Этот комический прием, основанный на импровизации, связан с традициями «комедии дель арте», сатирическими «соти» французского Ренессанса и «тюрлюпинадами», которые подготовили появление пьес Мольера в «Бургундском отеле».

Фильм «Реквизитор» — классический «слэпстик», в нем наряду с совершенно новыми кистоупскими приемами встречаются и старые трюки Карно:

«Чез — бутафор в театре. Злой и ленивый, он всю свою работу сваливает на тщедушного длиннобородого старика. Несчастный старик тащит на себе непосильную ношу — тяжелый сундук — и толкает за кулисами всех актеров. Между тем Чез ухаживает за актрисами, и особенно sa женой силача. Затем мы выходим из-за кулис. Начинается представление. Своими злыми проделками Чез расстраивает все номера. В частности, он поднимает, как перышко, фальшивые гантели, с которыми работает на сцене силач. После целого ряда комических номеров, в которых действуют грубо шаржированные персонажи, сцена кончается всеобщей потасовкой, и дерущихся поливают из пожарной кишки».

Фильм «Реквизитор», задуманный и поставленный самим Чаплином, неуклюж, плохо построен и грешит чрезмерным количеством тяжеловесных и грубых комических трюков. Трудно себе представить, что из этого вульгарного Готье-Гаргийя скоро выйдет Мольер. Но в других фильмах среди дурацких выходок Чеза уже порой сверкнет, как искра, черта подлинного Чарли, особенно когда дело касается каких-нибудь аксессуаров, которые он умеет преображать одним поэтическим жестом. В фильме «Тесто и динамит» оладьи превращаются в ожерелье кокетки, в «Супружеской жизни Мэйбл» манекен, раскачиваясь на своих свинцовых ногах, вдруг становится живым существом. А в «Роковом молотке» Деллюка восхищает искусство символики:

«Этот фильм напоминает Домье. Клоун-мимист, вооруженный орудием бондаря, кажется комическим (а пожалуй, и трагическим!) изображением гражданской войны. Но портрет оживает, и Чарли даже не лишен поэтичности, когда он четкими ударами громадного молота легонько стукает то по хрупким черепам, то по массивным лбам. Бац — и нет человека… Это мрачное шутовство символизирует первобытный инстинкт, от которого люди не избавились и в наши дни. Помните же об этом зверском начале, которое порой все еще пробуждается в нас».

Чаплин остается клоуном, заметил Деллюк. Но в другом месте критик оправдывает вульгарность кистоунского шутовства:

«Фи, какая вульгарность![308] — говорили по этому поводу. — Ну что ж! В стране Мольера, конечно, предпочитают «Мизантропа» «Лекарю поневоле». А почему — черт его знает! Но не считаем же мы похабными ранние пьесы Мольера! Мы забываем его веселое и непристойное обыгрывание отрыжки, ветров и клистиров… Чаплин… не стесняясь, рассыпает полными пригоршнями самые грубые шутки. Этот выходец из английского мюзик-холла поистине марктвеновский тип».

Да, Чарли Чаплин еще клоун, еще балаганный паяц, но его человечность уже проявляется там, где он — маленький человек — перестает корчить из себя сильного, признается в своей слабости и заставляет нас сочувствовать его несчастиям. В одном из самых последних кистоунских фильмов — «Его музыкальная карьера» (ноябрь 1914 года) — Чаплин уже согласен быть слабее толстяка Мак Суэйна, и его сплющенная под тяжестью рояля фигура вызывает жалость.

Деллюк пишет: «Конечно, нас умиляет трагическая фигурка Чарли, который, словно жалкий, впряженный в повозку ослик, тащит ее вверх по крутому салону. Но насколько трогательней потрясающий эпизод (трюк в духе Луна-парка!), когда Чарли тащит на себе рояль, а рояль бесстрастно тащит Чарли за собой с крутой горы (это так убедительно!) и толкает прямо в глубокую лужу!»