Пленительные наслаждения - Элоиза Джеймс

– Это и есть ложь. Ты не считаешь, что ложь – это то, чего нужно избегать?

Габби заморгала, и слезы закапали еще чаще. В замешательстве она потеряла контроль над своим голосом.

– Я никогда не позволяю себе плохой лжи, – всхлипывая, пропищала она. – У меня это вошло в привычку, потому что мой отец… – Она была вынуждена замолчать, чтобы проглотить проклятые рыдания.

– Габби, твой отец, несомненно, заслуживал, чтобы ты его обманывала, – вздохнул Квил. Он подошел к ней и поднял ее со стула. – Но меня-то зачем? Я не тиран. И я никогда не выдал бы Ост-Индской компании твои планы. Я понимаю, твой отец вынуждал тебя действовать тайно, но теперь ты моя жена! И если мы будем постоянно лгать друг другу, наша жизнь превратится в ад!

Квил поцеловал ее в голову, прикоснулся к соленой щеке – и слова сами собой вырвались из груди:

– Видит Бог, Габби, я хочу, чтобы наш брак был счастливым! Я хочу этого больше всего на свете!

Она с рыданием упала к нему на грудь.

– Я верю тебе, верю! – приговаривала она. – Я не хотела тебе лгать! Если б ты знал, как сильно я люблю тебя, Квил!

В груди у него всколыхнулось теплое чувство.

– Я тоже люблю тебя, Габби.

– Я знаю, – всхлипывала она, – потому так и поступала. Я имею в виду, если б я не знала, что ты меня любишь, я бы не стала ничего скрывать… Просто я хотела сделать тебе сюрприз! Потому что ты любишь меня и считаешь, что я смышленая. Ты сам так сказал – и я хотела показать, что способна сделать действительно что-то умное!

– Все ясно, – медленно проговорил Квил, пятясь к кровати. Держа жену за руку, он усадил ее к себе на колени. – Значит, ты не рассказывала мне о своих планах относительно Холькара и трона, потому что я…

– Ты сказал, – прервала его Габби, – что женщин нужно вводить в директорат Ост-Индской компании!

Квил прижал ее к себе и поцеловал шелковые волосы.

– Это была моя ошибка, больше я никогда не стану восхищаться твоим умом, – засмеялся он.

Габби подняла голову.

– О, Квил, ты такой… – Икота помешала ей договорить. – Неудивительно, что я ужасно влюблена в тебя.

Квил судорожно сглотнул. Убогих не любят – разве что чересчур романтичные люди вроде Габби.

– Вот, возьми. – Он вложил ей в руку носовой платок.

Габби прислонилась к его плечу. Из груди у нее вырвался всхлип.

– Завтра я скажу Судхакару, что ты отказываешься от его лечения.

– Почему бы тебе не сказать, что все решилось само собой уже после того, как ты ему написала? – предложил Квил. – Я бы не хотел, чтобы твой друг подумал, что его заставили проделать столь трудное путешествие ради твоего каприза. И я должен признать, что вполне доволен неожиданным разрешением моих… проблем. – Он сомкнул руки вокруг этой очаровательной душистой кошечки у него на коленях. – Особенно если учесть, что это заслуга моей ох какой сметливой женушки!

– Если я пообещаю больше не лгать, ты думаешь, мы сможем быть счастливы? – тревожно спросила Габби.

Квил нежно стер последние слезы с ее щек.

– Наш брак и так чересчур хорош, – прошептал он, прокладывая поцелуями путь к ее рту. – Настолько хорош, что я… даже пугаюсь. Я не предполагал, что можно испытывать подобные чувства к кому-либо.

– О, Квил, мне так жаль, что я обманывала тебя. Клянусь, это не из-за недоверия или…

– Я знаю, – прошептал он в ее волосы. – Я знаю, ты делала это из самых лучших побуждений.

С минуту они сидели молча. Габби почти перестала плакать.

– Ты знаешь, что сейчас сказала бы леди Сильвия? – спросила она с длинным прерывистым всхлипом.

– Вот уж не берусь предсказывать, что ей стукнет в голову.

– «Квил, позвони, чтобы принесли чай! Такой перерасход эмоций требует подкрепления». – После довольно удачной имитации рявкающего голоса леди Сильвии Габби уткнулась мужу в грудь и добавила: – Я позвоню Маргарет. Мой нос должно быть, красный, как черешня.

– Мне так не кажется, – улыбнулся Квил, проводя пальцем вдоль ее маленького аристократического носика. – И я не хочу никакого чая. Для чаепития сейчас слишком позднее время. Мне нужна ты, Габби. Я хочу выпить мою жену. – Он почти не видел ее лица – только длинные коричневые ресницы, золотистые на кончиках, и слегка приподнявшиеся уголки губ.

Она обняла мужа за шею и накрыла губами его рот.

– Но я действительно хотела бы выпить чая.

– Габби… – В голосе Квила слышалось недовольство.

– У меня, наверное, опухли веки. Мне нужен чай для компресса.

– Габби! – заворчал Квил. Он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй на опухших веках.

Нежные пальчики наигрывали мелодию на его шее, и медленно раскрывшиеся губы предлагали вкусить их нектар. Это было лучше, чем чай.

Бесконечная сладость поцелуев постепенно перерастала во что-то иное, более настоятельное и неукротимое.

Обнаружив себя обнаженной, Габби чуть не задохнулась. Поначалу она воспротивилась, но потом махнула рукой на неприличия, а вскоре ей было уже не до протестов. Страсть сделала ее открытой для ласк. И Квил решил показать ей, что в их продолжающемся эксперименте есть нечто большее, чем она могла вообразить.

Он успешно справился со своим делом. Возможно, даже слишком.

К тому времени, когда он усадил ее верхом на себя, в нем бушевал безумный огонь. Неровный ритм ее телодвижений доставлял больше мучений, чем удовольствия.

Квил крепился. И вновь крепился.

Но у всякого терпения есть предел.

Внезапно Габби оказалась лежащей на спине – и он всей тяжестью навалился сверху. Это было восхитительно. Когда он вошел в нее, по телу Габби разлилось наслаждение,

– Нет, – испугалась она, но этот слабый протест превратился в ликующий крик, когда ее захватил нарастающий ритм. В момент высшего блаженства этот звук слился с хриплым стоном Квила. Чуть позже она услышала его шепот:

– Это того стоило, Габби. Это того стоило!

Она ничего не ответила.

Квил уснул рядом с ней, и она чувствовала его тепло.

Но ей не спалось. Если у него снова случится приступ, думала она в тревоге, она себе этого никогда не простит.

Лучше умереть, чем жить, зная, что его зеленые глаза больше не будут темнеть от страсти. Мысли цеплялись одна за другую, нанизываясь на глухие удары сердца, приводя к осознанию ужасной вины. Отчаяние побуждало ее к решительным действиям.

Рассвет уже потихоньку пробивался сквозь шторы. С зоркостью ястреба Габби всматривалась в лицо Квила. Не стал ли он бледнее обычного? Когда он застонал во сне, у нее похолодело сердце. Он перевернулся и тут же закашлялся. Ночной горшок был у нее наготове. До десяти утра она споласкивала его уже дважды и спешила обратно к постели. Затем снова и снова отжимала салфетку и прикладывала к глазам мужа.