Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

Амонет взглянула на него. Помедлив, она пожала плечами.

— Поднимите его, — велела она.

Голеску ухватил Эмиля за шиворот и поставил на ноги:

— Твоя картошка ждет не дождется, привереда. Поспешим на зов.

Эмиль взял его за руку, и они вместе зашагали через площадь. Амонет скользила следом.

Они сели за столик у двери. Несмотря на поздний час, в кафе было полно посетителей в вечерних туалетах — с виду вполне ярких и космополитичных. Отовсюду доносилась их болтовня, металлическим эхом отражающаяся от стен. Амонет удостоила толпу одним угрюмым взглядом и больше не обращала на нее ни малейшего внимания. Однако она стянула с плеч черную шаль и набросила ее на голову Эмилю. Тот сидел, словно безропотное привидение, окутанное черной пеленой, и был, судя по всему, полностью доволен.

— Вы закрываете его, потому что?.. — начал Голеску.

— Лучше, если его никто не увидит, — отозвалась Амонет.

— Чего изволит почтенное семейство? — поинтересовался официант, возникший у локтя Голеску столь бесшумно и стремительно, словно выскочил из подпола.

Издерганный Голеску подпрыгнул на стуле. У официанта были большие глаза, блестящие, будто стекло, и застывшая улыбка под прямыми усиками, похожими на полоску черного меха.

— Вы еще подаете что-нибудь существенное? — спросил Голеску.

Улыбка официанта не дрогнула; он извлек из воздуха меню и грациозно раскрыл его перед посетителями.

— Carte de nuit,[38] прошу. Особенно рекомендуем кровяную колбасу. Вино закажете?

— Принесите все самое лучшее! — величественно приказал Голеску.

Официант поклонился и исчез.

— Тут написано, что суп чернина[39] у них божественный, — объявил Голеску, изучая меню, — Ха-ха, а он подумал, будто мы семья Прелестно, правда? Вы — Матушка Гадалка, а я…

— Папаша Врун, — зевнула Амонет.

— Принимаю за комплимент, — сказал Голеску. — Ну и ну, здесь есть французская кухня: Boudin noir. А для посетителя с отменным аппетитом — Blutwurst.[40] А чего вы так боитесь, мадам? Кто может узнать нашего крошку-гения? Ведь он не наследник престола, которого вы украли из колыбели?

Амонет вскинула на него злобный взгляд. Голеску испуганно выпрямился.

— Вы шутите! — воскликнул он. — А впрочем… Бог его знает, у него достаточно признаков вырождения, чтобы оправдать самую голубую кровь…

Рядом материализовался официант, ловко откупоривая запыленную бутылку.

— Очень старое вино, — сообщил он, демонстрируя этикетку.

— «Эгри Бикавер», — прочитал Голеску, — Хорошо. У вас есть «венские» сосиски? Наш маленький принц ничего больше не ест.

— Хочу картошку, — донесся из-под черной шали голос Эмиля.

— Посмотрим, что можно сделать, — сказал официант и глазом не моргнув, но улыбка под жуткими усами стала чуть шире, — Мадам?

Амонет произнесла что-то на неизвестном Голеску языке. Официант пугающе хохотнул и сделал запись в блокноте, который возник как-то из ниоткуда.

— Прекрасный выбор. Господин?

— Blutwurst. Я посетитель с отменным аппетитом, — сказал Голеску.

— Конечно, — кивнул официант и испарился.

Голеску подался вперед и зашептал:

— Неужели вы действительно украли его из…

— Ой, гляди, цыганка! — закричала молодая женщина.

К столику подскочила влюбленная парочка, вышедшая проветриться на ночь глядя. Молодой человек нагнулся к Амонет из прохода и спросил:

— Эй, цыганка, что нас ждет? Будем ли мы любить друг друга до гроба?

— Вам осталось жить три дня, — мрачно произнесла Амонет.

Девица ойкнула, парень побледнел и ругнулся вполголоса. Они исчезли в ночи.

— Зачем вы сказали им такое? — потрясенно спросил Голеску.

Амонет пожала плечами и налила себе вина.

— А зачем мне лгать? Три дня, три часа, три десятилетия. За ними все равно приходит Смерть. Я им всем это говорю. А почему бы и нет?

— Неудивительно, что дела у вас идут так вяло! — заметил Голеску. — От вас же ждут хороших предсказаний!

— А зачем мне лгать? — повторила Амонет.

Голеску ошарашенно потеребил усы.

— Почему вы так говорите? — промолвил он наконец. — Зачем вы притворяетесь, будто ничего не чувствуете? Ведь вы же любите маленького Эмиля, правда?

— Я люблю Эмиля?! — изумленно переспросила она, а затем ядовито улыбнулась. — Да разве можно любить такую тварь? Все равно что вас.

У стойки, словно подчеркивая презрительную реплику Амонет, взвизгнула какая-то женщина.

Голеску отвернулся. И тут же принялся залечивать уязвленное самолюбие, под другим углом рассматривая ее слова, выражение лица и тон, так что к тому моменту, когда официант вернулся с подносом, ему практически удалось переписать всю сцену, превратив ее чуть ли не в трогательное объяснение.

— А вот что у нас для милого юноши, — провозгласил официант, поднимая крышку с блюда. — «Сосиски по-венски», жаренные на вертеле!

На блюде высилось искусное сооружение из «венских» сосисок на деревянных шпажках, воткнутых в Целый курган картофельного пюре.

— Ну разве не прелесть? — спросил Голеску. — Эмиль, скажи дяденьке «спасибо».

Эмиль ничего не ответил, но потянулся к тарелке.

— Он говорит «большое спасибо», — пояснил Голеску, когда из-под шали донеслось чавканье.

Перед Амонет официант поставил тарелку с обжаренными кусками какого-то животного, почерневшими до полной анонимности.

— Мадам… господин, — продолжал официант, ставя блюдо перед Голеску.

Тот вздрогнул и заморгал: на какой-то миг ему показалось, что Blutwurst пульсирует и корчится, а тушеные баклажаны с жареным луком копошатся, словно черви. Голеску твердо сказал себе, что все это игра света или результат усталости.

— Обязательно приберегите местечко для десерта, — посоветовал официант.

— Вам тоже осталось жить три дня, — сказала ему Амонет.

Официант от души рассмеялся.

Они отправились на следующую ярмарку и два дня спустя приблизились к окраинам очередного городка. Там Амонет свернула с дороги на пустырь и, вытащив из-за пазухи небольшой кошелек, вручила его Голеску.

— Идите купите провизии, — приказала она, — Мы будем ждать здесь.

Голеску хмуро глянул на кошелек и потряс им возле уха.

— Негусто, — отметил он. — Но это ничего, мое сокровище. Теперь у вас есть мужчина-добытчик.

— Купите картошки, — велела ему Амонет.

— Конечно, мой самоцвет, — ответил он и с улыбкой спрыгнул на землю.

После чего послушно двинулся в город.

— Не то чтобы она бессердечна, — говорил он себе. — Просто за ней надо как следует поухаживать, вот и все. С ней никто и никогда не обращался по-доброму. Пора, Голеску, забросить ведро в колодец твоего обаяния.

Первым делом он отправился на поиски бани. Разыскав ее и уплатив мрачному турку у дверей, он вошел, разоблачился и покорно претерпел пытки кипятком, паром, мочалкой, массажем и, наконец, бритвой. Однако от померанцевой воды он отказался, предпочитая сохранить естественный мужской запах, и ограничился тем, что спросил дорогу к рыночной площади.

Покинув ее час спустя, он действительно нес мешок картошки. Еще Голеску приобрел лук, муку, масло, колбасу, бутылку шампанского, коробку австрийского шоколада и букет хризантем.

Он был вознагражден лицезрением того, как округлились у Амонет глаза при его появлении.

— Что это? — спросила она.

— Это вам, — ответил он и сунул цветы ей в руки.

Голеску еще не доводилось видеть Амонет ошарашенной. Она взяла цветы с некоторой опаской. Вид у нее был до странности смущенный.

— И что полагается с ними сделать? — поинтересовалась она.

— Наверное, поставить в воду? — отозвался Голеску и стал выгружать остальные покупки, с усмешкой поглядывая на Амонет.

Тем вечером, когда они остановились на ночлег на поляне, которая имела не такой зловещий вид, как обычно, и была не так сильно завешана паутиной, и когда по небу протянулась белая полоса звезд, Голеску направился в повозку за подарками. Хризантемы совсем увяли, хотя и были втиснуты в кувшин с водой, но шоколад и шампанское уцелели, поскольку до сих пор хранились на дне мешка. Напевая себе под нос, Голеску притащил их к костру вместе с парой помятых оловянных кружек.

Амонет смотрела в огонь, по всей видимости погрузившись в сумрачные размышления. Хлопка пробки она не заметила, хотя Эмиль, сидевший рядом с ней, дернулся и подпрыгнул. Однако стоило Голеску поставить на землю коробку конфет, как Амонет резко повернулась.

— Откуда это у вас? — сурово спросила она.

— Мне их принесла малютка-фея с золотыми крылышками, — ответил Голеску. — Из кошелька с двадцатью тысячами леев, осмелюсь добавить, так что не нужно на меня так рычать. Хотите конфетку, моя королева? С вишневым ликером? Или с засахаренным имбирем?