Страна Рождества - Джо Хилл

— Это вы уже говорили, — сказала она. Ей хотелось схватить его за жирную шею и хорошенько встряхнуть. — А был ли с ним мальчик? Мальчик в заднем отсеке автомобиля?

— Ну, я не знаю! — сказал гном, поднес пальцы к губам и уставился в небо с почти комичным удивлением на лице. — Мне показалось, что с ним кто-то был. Сзади. Да. Да, пари держу, в машине был ребенок! — Он взглянул на нее еще раз. — С вами все в порядке?

— Нет.

Она покачнулась, как будто слишком быстро встала. Он был здесь. Уэйн был здесь и уехал. Полчаса назад.

Ее мост привел ее не туда. Мост, всегда переправлявший ее через расстояние между потерянным и найденным, на этот раз не доставил ее в нужное место. Может быть, Домом Сна была именно эта заброшенная церковь, эта груда обугленных балок и битого стекла, и она хотела найти это место, хотела этого всем сердцем, но только потому, что здесь должен был быть Уэйн. Уэйн должен был быть здесь… а не на дороге с Чарли Мэнксом.

Вот в чем дело, устало подумала она. Так же как фишки «Эрудита» Мэгги Ли не могли сообщать собственных имен — теперь Вик это вспомнила, она многое вспомнила этим утром, — мосту Вик требовалось закрепить оба конца на твердой почве. Если Мэнкс находился где-то на межштатном шоссе, ее мост не мог с ним соединиться. Это было бы вроде попытки вытащить пулю из воздуха с помощью палки (у Вик промелькнуло воспоминание о свинцовой пуле, пробивавшей туннель через озеро, как она отмахивалась от нее, а потом обнаружила ее у себя в руке). Краткопуток не знал, как перенести ее к чему-то, что не стоит на месте, поэтому сделал то, что было ближе всего к требуемому. Вместо того чтобы привести ее туда, где Уэйн был сейчас, он привел ее туда, где Уэйн был до этого.

Вдоль фундамента клубнично-розового дома росли огненно-красные цветы. Он стоял в самом начале улицы, вдали от других домов, будучи почти таким же уединенным, как коттедж ведьмы в сказке… и по-своему таким же фантастичным, как пряничный домик. За травой тщательно ухаживали. Уродливый человечек провел ее на задний двор, к сеточной двери, ведущей на кухню.

— Я хочу получить второй шанс, — сказал он.

— На что?

Ему, казалось, потребовалось время, чтобы обдумать ответ.

— Шанс все исправить. Я мог бы помешать им уехать. Тому человеку и вашему сыну.

— Откуда вы могли знать? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Вы проделали долгий путь? — спросил он своим тонким, фальшивым голосом.

— Да. Вроде того, — сказала она. — Не совсем.

— Вот как. Теперь понимаю, — сказал он без малейшего следа сарказма.

Он придержал для нее дверь, и она первой вошла на кухню. Кондиционер принес облегчение, почти такое же, как стакан холодной воды с веточкой мяты в ней.

Это была кухня для старушки, умеющей готовить домашнее печенье и пряничных человечков. В доме даже немного пахло пряничными человечками. Стены были увешаны миленькими кухонными изречениями, рифмованными.

НА КОЛЕНИ СТАВШИ, ТАК МОЛЮ Я БОГА:

ПУСТЬ ГОРОХА МАМА НЕ ДАЕТ МНЕ МНОГО.

Вик увидела помятый зеленый металлический баллон, водруженный на стул. Он напомнил ей о кислородных баллонах, которые еженедельно доставлялись в дом ее матери на протяжении последних месяцев жизни Линды. Она предположила, что где-то в доме находится жена этого типа, которой нездоровится.

— Мой телефон к вашим услугам, — громко сказал он своим фальшивым голосом.

Канонада грома гремела снаружи так сильно, что сотрясала пол.

Она прошла мимо кухонного стола, направляясь к старому черному телефону, прикрепленному к стене рядом с открытой дверью в подвал. Ее взгляд сместился. На столе лежал чемодан с расстегнутой «молнией», обнаруживая безумный клубок нижнего белья и футболок, а также зимнюю шапку и митенки. Почта со стола была сброшена на пол, но она не видела ее, пока та не захрустела у нее под ногами. Она быстро шагнула, сходя с нее.

— Простите, — сказала она.

— Не беспокойтесь! — сказал он. — Это я устроил кавардак. Кто устроил кавардак, тот убрать его мастак. — Он нагнулся и зачерпнул конверты своей большой мосластой рукой. — Бинг, тупица, дурачок. Вешал уши на крючок!

Это была плохая песенка, и ей хотелось, чтобы он ее не пел. Она казалась чем-то таким, что кто-то мог бы делать во сне, начинающем истлевать по краям.

Она повернулась к телефону, большой, громоздкой штуковине с диском для набора номера. Вик собиралась снять трубку, но вместо этого прислонила голову к стене и закрыла глаза. Она так устала, а левый глаз у нее так чертовски болел. Кроме того. Теперь, оказавшись здесь, она не знала, кому ей позвонить. Она хотела, чтобы Табита Хаттер узнала о церкви на вершине холма, о сожженном доме Божием (БОГ СГОРЕЛ ЗАЖИВО, ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ДЬЯВОЛЫ), где Мэнкс и ее сын провели ночь. Она хотела, чтобы Табита Хаттер приехала сюда и поговорила со стариком, который видел их, стариком по имени Бинг (Бинг?). Но она еще даже не выяснила, где именно находится, и не была уверена, что в ее интересах вызывать полицию, пока этого не узнает.

Бинг. Это имя ее как-то смущало.

— Как, вы сказали, вас зовут? — спросила она, подумав, что, может быть, ослышалась.

— Бинг.

— Как поисковик? — спросила она.

— Точно. Но я пользуюсь Гуглом.

Она рассмеялась — в этом смехе больше выразилась усталость, а не веселье, — и искоса глянула в его сторону. Повернувшись к ней спиной, он стаскивал что-то с крюка рядом с дверью. Это было похоже на бесформенную черную шляпу. Она еще раз бросила взгляд на старый, помятый зеленый баллон и наконец увидела, что это не кислород. Трафаретная надпись на боку гласила: СЕВОФЛУРАН. ОГНЕОПАСНО.

Она отвернулась от него обратно к телефону. Подняла трубку, но так и не решила, кому бы хотела позвонить.

— Это забавно, — сказала она. — У меня есть свой собственный поисковик. Можно задать вам странный вопрос, Бинг?

— Конечно, — сказал он.

Она провела пальцем вокруг диска, не поворачивая его.

Бинг. Бинг. Больше, чем на имя, это походило на звук, производимый ударом серебряного молоточка по стеклянному колокольчику.

— Я немного переутомилась, и название этого города выскользнуло у меня из памяти, — сказала она. — Можете вы сказать мне, куда я, черт возьми, попала?

У Мэнкса был серебряный молоток, а у его спутника был пистолет. «Пиф-паф, — сказал он. — Пиф-паф». Прямо перед тем как выстрелил в нее. Только он сказал это смешным речитативом, так что это мало походило на угрозу, больше на детский стишок, который читают, прыгая через скакалку.

— Еще бы, — сказал Бинг у нее за спиной, и голос у него был приглушен, как будто он зажал нос платком.

Тогда она узнала его голос. Он был приглушен и в прошлый раз, когда она его слышала.

Вик повернулась на каблуках, уже зная, что увидит. На Бинге опять был старомодный противогаз времен Второй мировой войны. В правой руке он по-прежнему держал садовые ножницы.

— Ты в Доме Сна, — сказал он. — Конец тебе, сука.

И он ударил ее в лицо садовыми ножницами и разбил ей нос.

Вик сделала три спотыкающихся шажка назад и ударилась пятками о порог. Единственная открытая дверь вела в подвал. У нее было время вспомнить об этом, прежде чем произошло дальнейшее. Ноги у нее подкосились, и она упала прямо назад, словно чтобы сесть, вот только стула позади нее не было. Не было там и пола. Она упала и продолжала падать.

«Будет больно», — подумала она. Тревоги в этой мысли не было — просто констатация факта.

Она испытала краткое чувство невесомости, когда все внутри сделалось эластичным и странным. В ушах свистел ветер. Она мельком увидела голую лампочку над головой и фанерные щиты между незакрытыми балками.

Вик ударилась о ступеньку, сначала задом, с костяным хрустом, и беспорядочно закувыркалась, словно брошенная кем-то подушка. Ей представилось, как ее отец выщелкивает сигарету из окна движущегося автомобиля и как та ударяется об асфальт, рассыпая искры.

О следующую ступеньку она ударилась правым плечом, и ее бросило дальше. Левое колено во что-то врезалось. Левой щекой она ударилась обо что-то еще — казалось, ей попали ботинком в лицо.

Вик думала, что, достигнув подножия лестницы, она разобьется, как ваза. Вместо этого она приземлилась на мягкий комковатый курган из чего-то, что было завернуто в пластик. Она врезалась в него сначала лицом, но нижняя часть ее тела продолжала двигаться, ноги безумно крутились в воздухе. «Смотри, мам, я делаю стойку на руках!» — вспомнила Вик, как кричала однажды Четвертого июля, глядя на мир, где небо стало травой, а земля стала звездами. Она наконец с глухим ударом остановилась, лежа на спине на покрытой пластиковой пленкой массе, и лестница теперь была позади нее.

Вик уставилась вверх, на крутую лестницу, видя ее вверх тормашками. Она не чувствовала своей правой руки. В левом колене присутствовало давление, по ее мнению, грозившее вскоре обернуться мучительной болью.