Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг. - Николай Ильюхов

Празднование Первого мая в городе не состоялось во избежание провокации со стороны японцев и белых. Такая напряженная обстановка продолжалась в течение всей первой половины мая. Все переутомились до крайности. Однако организованность и дисциплина не только не снизились, но, пожалуй, возросли. В технике военной организации мы достигли таких успехов, что в течение полутора часов могли собрать с заводов и квартир всех рабочих, комсомольцев и женщин, расставить их по местам, мобилизовать в городе все автомобили и быть вполне готовыми к боевым операциям.

Белые свое выступление назначали почти на каждый день и затем откладывали его. Тут они, конечно, действовали так, чтобы мы, переживая нервное состояние, возможно больше истратили своих сил и потеряли боеспособность. 25 мая восстание, по всем данным, должно было начаться. Об этом говорили не только наши осведсводки, довольно точно передававшие о мероприятиях белых, но и почти открытая перегруппировка сил противника. Мы, по примеру прошлого, решили вновь предупредить восстание облавами и арестами. Это было сделать довольно легко, потому что белые к тому времени обосновались в 10—15 квартирах и превратили их в постоянное свое обиталище. Эти квартиры принадлежали японским гражданам, подставным лицам японского штаба, и считались неприкосновенными вследствие того, что охранялись японским флагом, хотя по дипломатической конвенции право экстерриториальности на них никогда не распространялось. Впрочем в районе расположения интервентов никакие права и обычаи не имели действия; здесь действовал только произвол командования. Достаточно было представителям нашей власти потребовать от хозяина квартиры, где размещались белогвардейцы, разрешения на производство обыска, как через 5—10 минут появлялась японская жандармерия, которая ультимативно требовала оставить в покое жильцов этой квартиры. Конечно, нам приходилось уступать и соглашаться на признание за этими гражданами права организовывать под нашим носом контр-революционные банды для восстания против нас: ведь в руках японцев находились такие неотразимые аргументы, как эскадра, треугольником расположившаяся в живописной бухте Золотой Рог и готовая каждую минуту открыть артиллерийский огонь по рабочим кварталам, а также 30-тысячная экспедиция императорской армии, расположенная в Никольск-Уссурийске и Владивостоке. При содействии японцев белогвардейцы приобрели немалые привилегии. Лучшая в городе гостиница «Версаль» была превращена в резиденцию штаба белогвардейских дружин. На станции Гродеково, где помещалось казачье правление, возглавлявшееся генералом Савельевым, была создана так называемая «гродековская пробка». Для того, чтобы проехать эту станцию, нужно было согласиться на обыск и проверку документов со стороны казаков. Таким образом некоторые железнодорожные участки были взяты под контроль переворотчиков. Всех подозрительных и тем более коммунистов они высаживали из поезда и тут же на глазах у публики расстреливали на перроне вокзала. В гор. Спасске продолжала бесчинствовать банда есаула Бочкарева, которая самым безнаказанным образом расправлялась с крестьянами и рабочими, обнаруживавшими свои симпатии к нашей власти. По губернии в разных концах бродили вооруженные офицерские банды и терроризировали население. В Никольск-Уссурийске, где наши силы определялись всего лишь в 120 штыков, была расположена дивизия каппелевской армии под командой генерала Смолина. В Раздольном, в 60 верстах от Владивостока, стояла дивизия генерала Молчанова. На Русском острове, вокруг бывшей академии генерального штаба, которая в 1918 году перебежала из рядов Красной армии к Колчаку, группировались генералитет и офицерские организации. Во всех важнейших пунктах губернии размещались интервенты. До сих пор это враждебное нам кольцо, в окружении которого мы находились уже вот более года, пыталось несколько раз сжать и раздавить наши силы, но оно наталкивалось на сопротивление, которому, конечно, не мало способствовала благоприятная для нас общая политическая ситуация; поэтому силы отталкивания заставляли это кольцо вновь разжиматься. В данный момент политическая ситуация стала изменяться так, что, если бы японцы не пошли на решительный шаг к свержению нашей власти, момент для создания противосоветского буфера мог бы оказаться окончательно упущенным. В самом деле, в Дальневосточной республике созвано Учредительное собрание, куда, вопреки ожиданиям, истерическим крикам и провокации правых и социалистических партий, даже на основах всеобщего, равного и т. д. избирательного права прошло подавляющее большинство коммунистов партизан и крестьян, поддерживающих нашу партию. Армия ДВР стала укрепляться, расти качественно и количественно. На местах создавалась местная власть, повсюду возрастали симпатии населения к правительству и Учредительному собранию ДВР. Словом, с каждым днем укреплялась база буферного государства, ориентировавшегося на Советскую Россию и считавшего себя органически спаянным с созданной Октябрьской революцией государственной системой. Вследствие всего этого с каждым днем уменьшались шансы на возможность создания на нашей территории контр-революционного буфера, и терялась надежда на возможность организовать борьбу против Советской России. Поэтому японцы должны были спешить с осуществлением своих планов переворота. Логическим следствием этих планов и явилось оживление белогвардейских организаций.

Чтобы подорвать моральное состояние рабочих и дивизионцев, японцы чуть не каждый день стали устраивать нам провокации. Ночью, а иногда и среди белого дня японские войска без всякого повода вдруг окружают казармы дивизиона народной охраны и начинают проверку численности и состава вооружения дивизионцев. Эти налеты обычно сопровождались грубыми выходками и оскорблениями по адресу комсостава и политуполномоченных, а иногда и арестами. Неоднократно такие облавы распространялись и на рабочие организации — профсоюзные, культурно-просветительные и т. д. Газета «Владиво-Ниппо», орган местных японских резидентов, представлявшая худший сорт бульварной «литературы», продажная, наглая, клеветническая, полна была «необычайных разоблачений» коммунистов, публиковала «тайные документы» наших военных организаций и вела самую дикую и безудержную травлю против нас. Белогвардейская пресса, — газета «Вечер», орган несоцев, кадетский орган «Голос родины» и другие (во Владивостоке в это время выходило около десятка газет, из них только две наших), — в той или иной форме поддерживали тон «Владиво-Ниппо» и, смакуя, комментировали на разные лады эти слухи и «разоблачения», чем помогали штабу подготовлять «общественное мнение» к предстоящим событиям. Деловая жизнь города в это время почти замерла. Поддерживали в ней огонек лишь многочисленные спекулянты и контрабандисты, изрядно расплодившиеся в это время в Приморьи и делавшие гешефты с валютой и товарами темного происхождения. Несмотря на зловредность спекулянтов, игравших на понижение нашей валюты, мы не имели возможности обращать на них особое внимание. Поэтому спекулянт и авантюрист в этой сгущенной и напряженной обстановке чувствовали себя как рыба в воде. 19 мая японцы приготовили нам неслыханный сюрприз. В 11 часов утра они окружили своими войсками казармы дивизиона народной охраны, губпрофсовет, губком партии, штаб войск и правительственные здания, рассыпались цепями в важнейших кварталах города, а затем разоружили все наши военные силы, арестовали ответственных военных работников, оказавшихся в это время в казармах или в штабе, и тем создали обстановку совершившегося переворота. Так как наше правительство оказалось свободным от ареста, коварный маневр японских генералов нам представлялся совершено непонятным. Мы не могли решить: у власти мы, или нас окончательно свергли? При переговорах нашего правительства с японским дипломатом Мацудайра от него можно было получить только двусмысленный, ничего абсолютно не говорящий ответ, который сводился к тому, что «японское командование применило этот свой маневр с целью изучить состояние наших военных сил и убедиться в их способности защищать свое правительство». Метод, которым пользовались японские «экспериментаторы» и «исследователи», напоминал собой прием разбойника, который, чтобы определить способность сопротивления и физическую силу человека, берет его за горло и начинает давить со всей своей разбойничьей силой и ловкостью, а потом, натешившись, освобождает свою жертву, чтобы убедиться, жива она или нет. Продержав нас в своем плену часов около шести, японцы освободили дивизион народной охраны и всех арестованных, почтительно заявив, что мы «можем продолжать свой мирный труд и заниматься своими делами». Эти не совсем обычные приемы по изучению нашей обороноспособности, как оказалось, были прелюдией к событиям, в которых мы должны были перед лицом японского генералитета демонстрировать ту самую обороноспособность, которой так внимательно интересовались они 19 мая.