Предательство в Крондоре - Раймонд Фэйст

Горат замешкался, а Паг крикнул:

— Оуин, заклинание!

Оба чародея закрыли глаза, и короткое мгновение Горат стоял, не зная, что делать. Затем он нанес удар мечом, пытаясь рассечь существо, наступавшее на Пага. Но его меч прошел сквозь элементаля, словно тот был призраком. Только то, что меч замедлился, а моррел ощутил цепенящий холод в руке, было подтверждением контакта. Затем существо нанесло удар, который, подобно урагану, отбросил Гората к противоположной стене комнаты.

Сверкающий всеми цветами радуги пучок света вырвался из рук Оуина и Пага — каждый луч был направлен на одного из крылатых существ. Элементали замерли на месте как парализованные. Разноцветные искры пробежали по их телам, затем одна за другой ушли в пол. Каждый оттенок цвета, казалось, забирал с собой какую-то часть существа — они оба постепенно растворились, и лишь ветер пронесся по комнате.

Горат встал, приходя в себя от удара.

— Гамина! — вновь закричал Паг. Он поспешил к кристаллу и увидел, что его дочь была сохранена как живой портрет богини Панат-Тиандн. Он дотронулся до кристалла и ощутил энергию, пробежавшую по пальцам.

Чародей закрыл глаза и попытался воссоздать мысленно энергетическую структуру.

— Горат, ударь здесь, — сказал он наконец и указал на грань у ног девушки.

Горат, не мешкая, вытащил меч и нанес удар точно в том месте, где показал Паг. Кристалл взорвался и окатил их дождем драгоценных камней. Не обращая внимания на сыплющиеся камни, Паг сделал шаг вперед и подхватил падающую дочь. Она была в трансе, но жива.

— Слава богам! — воскликнул чародей. Слезы текли у него по щекам, он прижимал дочь к груди, как будто она все еще была той маленькой девочкой, появившейся в их семье много лет назад. Молчаливое дитя, которое не могло говорить, но использовало сознание как оружие, стало ему дорого, как родное. Она была для него настолько же дочерью, насколько Уильям был сыном. Паг тихонько приподнял подбородок Гамины и прошептал ее имя.

Ресницы девушки задрожали, и она шевельнулась.

— Папа?

Глаза Гората удивленно расширились. Он посмотрел на Оуина.

— Я тоже слышал, — кивнул тот.

— Папа! — Девушка открыла глаза и обвила руками шею отца. Она обнимала его страстно, и он крепко держал ее, как будто не хотел больше никогда отпускать. — Он лгал мне, папа. Макала все время лгал. Он обманул меня, усыпил, и потом я очнулась уже здесь. Он сказал, что не хочет причинить мне вреда, но хочет убрать тебя из Крондора!

— Я знаю, солнышко мое, — сказал нежно Паг. — Все в порядке. Мы скоро вернемся домой.

— Как? — поинтересовался Горат.

— По словам Дхацавана, где-то здесь должны быть врата, — напомнил Оуин. — Подозреваю, он имел в виду какой-то рифт.

— Я ничего не вижу, — Паг огляделся и повернулся к дочери: — Как ты себя чувствуешь?

— Со мной все в порядке, — заверила она его, вставая.

Оуин смотрел на девушку-подростка, пораженный ее пробуждающейся красотой. Гамина заметила его взгляд и улыбнулась. Юный маг отвернулся, покраснев.

— Ты ведь помнишь Оуина и Гората из Крондора? — улыбнулся Паг.

— Да, — ответила она со скромной улыбкой. — Спасибо, что помогли отцу найти меня.

— Это честь для нас, — ответил Горат.

Оуин лишь улыбнулся и кивнул.

Они прошли через зал и обнаружили с противоположной стороны коридор, который привел к еще одной большой двери. Горат открыл ее. Она вела в зал, где стояло огромное деревянное сооружение.

— Это машина для прохождения через рифт, — сказал Паг.

— Ты уверен? — спросил Оуин.

— Я исследовал рифты на Келеване тщательнее, чем некоторые черноризцы, — сказал Паг. — Но даже если бы не занимался этим, то все равно узнал бы это устройство. Оно цуранийское.

— Мы можем им воспользоваться? — засомневался Оуин.

Паг подошел к машине и долго ее осматривал.

— Она отключена, — констатировал он наконец.

— Отключена? — в отчаянии воскликнул Оуин.

— Да, — поморщился Паг. — Не работает.

— Ты хочешь сказать, что мы здесь застряли? — с присущим ему спокойствием спросил Горат.

— Если я не придумаю, как ее запустить, — Паг сел, — то да, мы застряли в этом проклятом мире и не сможем вернуться домой.

Гамина обняла отца за шею, а Горат и Оуин тоже сели на пол, пока не зная, что еще можно предпринять.

18

Перегруппировка

Дым ослеплял обороняющихся.

Джеймсу удалось поспать час, Локлиру — два. Солдаты, дежурившие на стенах ночью, спали посменно.

Джеймс стоял на сторожевой башне и пытался разглядеть хоть что-то сквозь разъедавший глаза дым от тлеющих обломков двух осадных башен. Даже утренний бриз не помогал, а лишь уносил дым к стенам. Ночное небо постепенно озарялось солнцем, встававшим за спинами защитников. Скоро вершины гор будут залиты светом. Джеймс знал, что еще до того, как это произойдет, враг снова атакует.

Он взглянул вниз и увидел плавающие во рву тела защитников и наступающих. Их достаточно много для того, чтобы по ним достичь разводного моста, подумалось сквайру.

С каждого поста защиты в замке приходили сводки, и Джеймс знал горькую правду: они могут и не продержаться еще один день. Если враги не проявят безграничную глупость или не вмешается судьба, Северный Форт падет еще до заката.

Джеймс уже придумал полдюжины способов захвата крепости, затем попытался представить ответные действия на возможные атаки. И каждый раз понимал, что, если враг предпримет что-либо, кроме обычной атаки в лоб, у него просто не хватит людей. Если, например, враг еще раз пошлет гоблинов-скалолазов вверх по северному склону, то два фронта будет уже не удержать.

Вошел Локлир.

— Что делать? — спросил он.

— Я склоняюсь к тому, чтобы оставить внешнюю стену и перевести всех солдат во внутреннюю цитадель, — медленно произнес Джеймс.

Локлир покачал головой, как бы признавая неизбежность поражения.

— Не могу предложить ничего лучше. С их стороны будет больше жертв, и они потратят больше времени на взятие замка.

— Но тогда мы не сможем удержать крепость.

— Думаешь, у нас еще есть надежда?

— Сейчас я пытаюсь разработать план, как проникнуть в тыл войска Делехана и ударить оттуда.

Появился сержант, весь в крови.

— Докладывай, — велел Джеймс.

— Еще трое солдат погибли ночью, сквайр. У нас осталось всего сто пятьдесят здоровых людей на стенах, еще семьдесят легко раненых, но способных сражаться, а также немного раненых, помогающих в Большом зале.

Большой зал был превращен в госпиталь, где около сотни солдат медленно умирали без медицинской помощи.