Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - Елена Арсеньева

Алёна вспомнила ходячий портрет лорда Бекингема. Ничего себе, смотреть не на что! И ноги вроде какие надо…

– А по-моему, он весьма эффектен, – сказала она запальчиво. – И внешность, и одежда, и автомобиль…

Вахтерша расхохоталась:

– Это вы о том господине, который сюда вошел? Ну это же не Фоссе! Это наш спонсор, муж Васечки, то есть Василины Васильевой, ну, которая партию Жизели танцует! Дай ему Бог здоровья, благодаря ему и занавес новый пошили, и декорации сменили, и костюмы, и вообще ремонт смогли сделать в театре…

– Э-э… Вера Ивановна! – ворвался в коридорчик невысокий бледный мужчина в заношенной дубленке нараспашку. – Что опять за…

– Я не Вера Ивановна, а Ольга Сергеевна, – с достоинством перебила вахтерша. – Что вам угодно, господин Фоссе?

При этих словах она бросила мгновенный взгляд в сторону Алёны: мол, ну как, правду я говорила?

Да уж… Правду. Ноу комментс, как говорится. Чччччерт, а стоит ли вообще идти на балет, где танцует такой граф Альберт?!

– Мне угодно знать, куда девалось мое кашне, которое я вчера забыл в гримерной! – скандальным голосом вскричал «граф Альберт». – Мне угодно знать, кто вчера убирался в моей гримерной и прикарманил его!

– Господин Фоссе! – величаво поднялась из кресла вахтерша. – Почему бы вам получше не поискать несчастное кашне в своих вещах? До вашего появления у нас никогда и ничего не пропадало в театре! Вы вечно всех обвиняете, а потом оказывается, что просто-напросто забыли эту вещь где-то в другом месте. У вас просто мания преследования какая-то.

– Что? – страшным голосом проговорил Фоссе. – Что вы сказали?! Вы слышали? – обернулся он к Алёне. – Вы будете свидетельницей! Она сказала, что у меня паранойя!

– Ничего подобного она не говорила, – усмехнулась Алёна. – А что касается паранойи… если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят!

Неведомо, почему и зачем она ввернула эту расхожую фразу. Наверное, для того, чтобы Фоссе оцепенел от изумления.

И он оцепенел-таки.

– Ну вот видите теперь? – плачущим голосом воскликнула вахтерша. – А вы еще хотели у него автограф взять!

Невыразительная физиономия Фоссе преобразилась столь мгновенно, что Алёне стало смешно – и в то же время жалко его. Отказаться от автографа было теперь невозможно. Она достала блокнот.

Чтобы не волновать Веру Ивановну, то есть Ольгу Сергеевну, которая смотрела на нашу героиню с презрением и укоризной, Алёна предложила выйти на улицу.

– Вот-вот, – ядовито проворчала вслед Ольга Сергеевна. – Как на меня – так орать, а как автограф – сразу сладенький. Фу! Неискренний вы человек! Двуликий Янус, одно слово!

– Кому написать добрые пожелания? – играя глазами (ну, между нами, играть особо было нечем, так себе глаза!), спросил Фоссе.

– Меня зовут Алёна Дмитриева, – ответила наша героиня, не надеясь, само собой, на узнавание. Она писала детективы. Дамские. Этим все сказано.

«Артист балета Петр Фоссе желает счастья прекрасной Алёне Дмитриевой!» Начертав эту галантную фразу, Фоссе изящно расписался.

Бормоча слова искренней благодарности – нет, ну правда, слова-то приятные! – Алёна вгляделась в почерк. Почерк был острый, резкий, никакого сходства с круглым, мелким, которым было написано слово на билетике «Retro Dancing». Да уймись ты уже, расследовательница, мысленно воззвала Алёна, неужели ты всерьез могла предположить, что этот Фоссе… однако расследовательница не унималась:

– Вы недавно в Нижнем, я слышала? А где поселились? Наверное, недалеко от театра?

– Вот именно что далеко, – вздохнул Фоссе. – У меня недавно отец умер, оставил кое-какие деньги… очень небольшие, правда, ну, я купил квартиру аж в Щербинках! Страшно неудобно добираться. Я бы ее сдал, чтоб деньги капали, а сам поселился бы в другом месте. Вы не знаете, где-то здесь, поблизости, никто квартиру не сдает?

– Нет, но я знаю, что в Канавино сдают, – голосом кинопровокатора проговорила Алёна.

Фоссе посмотрел на нее пренебрежительно:

– Канавино! Это очень далеко и непрестижно, заречная часть города… нет!

– Ну да, у нас эти районы не очень котируются, – согласилась Алёна. – Канавинский район вообще иногда Канавой называют…

В глазах Фоссе мелькнула обида.

– Серьезно? – холодно сказал он. – Ни разу не слышал. Нет, в Канаву я не хочу.

В это мгновение в кармане у Фоссе зазвонил мобильный, он достал его, покосившись на Алёну с тем же холодным, обиженным выражением… и наша героиня, кивнув на прощанье, ринулась домой, не зная, то ли радоваться, то ли печалиться, что не обнаружила никакой связи с парижским делом.

Наверное, все же стоит радоваться. Ну, обнаружила бы, ну и что бы она с этой связью дурацкой делала?!

В эту минуту ее телефончик брякнул. Пришло сообщение – эсэмэска от Дракончега, и вот тут уж у Алёны не возникло никаких сомнений в том, что ей надо радоваться, радоваться и только радоваться!

Радоваться – и с нетерпением ожидать темной ноченьки…

1789 год

«От одних названий мест, через которые лежал мой путь, можно опьянеть, словно от доброго вина. Мемель, Тильзит, Кенигсберг, Мариенбург (здесь, по совету Феклистова, данному мне на прощание, побывал я у нашего консула, г-на И., этот человек оказался весьма любезен к моему сбивчивому и весьма причудливому рассказу и снабдил меня не токмо деньгами, но и рекомендательным письмом к нашему парижскому министру Симолину, который, как сказывают, с незнакомцами не весьма приветлив), Данциг, Варшава, Штутгарт, Берлин, Дрезден, Мейсен, Лейпциг… Ах, как завидовал я путешественникам, которые отправляются в путь по своей воле и властны над временем своим, которых не влечет долг, не гложут ежеминутно тревоги и сомнения! Право, словно за призраком гнался я. Нигде не встречалось мне следа Виллуана. Несомненно, выбрал он путь кратчайший, а не тот, который диктовался законами почтовых перевозок. Ах, как же боялся я, что он прибудет в Париж много раньше меня и немедленно начнет свою черную деятельность по уловлениею и развращению младых русских умов! Одно утешало меня: нужно не только знать фамилии русских дворян, но и места, в коих те обитают, а об сем скорей всего сведом только Иван Матвеевич Симолин, из коего, по отзыву самого же Виллуана, никаких сведений не вынешь.

И вот уже Страсбург, уже Франция! И вот уже Париж!

Наконец открылась обширная равнина, а на равнине, во всю длину ее, – город!

Сердце мое билось. Что думал я? Нет, не о том, что вот, мол, передо мной город, имя которого произносится с благоговением учеными и неучеными, философами и щеголями, художниками и невеждами по всему миру. Я думал только о том, что здесь я настигну того, кого преследовал, и лишь потом естественное любопытство путешественника заслонило страсть гончего пса, в коего я превратился за эти два почти месяца пути.

Кучер мой, весьма довольный тем, что седок свободно говорит по-французски, разглагольствовал, указывая кнутом направо и налево:

– Здесь, на правой стороне, видите вы предместье Монмартр и дю Тампль; напротив – святого Антония, а на левой стороне за Сеною предместье Сен-Марсель, Сен-Мишель и Сен-Жермен. Эта высокая готическая башня есть древняя церковь Богоматери; сей новый великолепный храм, которого архитектуре вы, конечно, удивляетесь, есть храм Святой Женевьевы, покровительницы Парижа; там, вдали, возвышается с блестящим куполом Королевский Дом Инвалидов…

Проезжать выпало нам через предместье святого Антония, и мне почудилось, что в другой город попал. Узкие грязные улицы, убогие дома и люди в рубищах. Порой они были в одних исподниках, едва прикрытых рубахами.

– Боже, что за непристойные болваны! – сказал я, и кучер захохотал:

– Мсье не нравится их нищета? Им тоже. Их называют бесштанными! Sansculottes! Санкюлоты! Но мсье должен знать, что санкюлоты скоро могут прибрать к рукам большую власть. Они поджигатели мятежа. Здесь, в Сент-Антуанском предместье, беспрестанно горит костер, из которого всякий желающий может взять головню и поджечь ею Париж.

Его образная речь меня восхитила, однако, когда он обернулся и я увидел его в самом деле горящие глаза, стало мне не по себе.

«Боже, да ведь это один из тех крамольников, которых следует остерегаться!» – подумал я и перестал расспрашивать его о тех местах, которые мы проезжали.

Мы въехали на берег Сены – и я снова принялся ахать, озираясь по сторонам. Дворцы, истинные дворцы! Дома в шесть этажей, я не верил глазам! Богатые лавки! Какое многолюдство! Какая пестрота! Какой шум! Карета скачет за каретою; кучера беспрестанно кричат: «Gare! Gare! Берегись!» Мой «санкюлот» тоже начал покрикивать, потому что неосторожные прохожие так и лезли под упряжку.

А народ кругом волновался, как море… как море, которое радостно играет с ветром, но не подозревает еще, что вот-вот взвихрит его жестокий шторм».

Наши дни

– Слушай, а у тебя в самом деле никого не было все это время? – спросил Дракончег, осторожно целуя Алёнин висок.