Испить до дна - Татьяна Дубровина

Вопреки законам генеалогии, ветвь продолжалась по женской линии, и у последнего потомка рода Елены Егоровны не была надписана фамилия.

Дед вклеил сюда совсем детское фото — на нем Аленушка была изображена в костюме Снегурочки на новогоднем утреннике.. И расшитый блестками и мишурой кокошник, и атласный голубой кафтанчик создавали иллюзию, что это не современная девочка улыбается с портрета, а действительно маленькая древнерусская княжна...

— Бабуля, можно, я срисую? — попросила Алена.

— Зачем? — удивилась бабушка. — Это тебе в подарок. Вы с Алешей добавите сюда еще не одну ветку. Видишь, дедушка специально оставил место...

Алена запнулась. Как сказать бабушке о том, что Леша хочет, чтоб она стала Никитиной? Дед ведь нарочно не надписал ее портрет полностью, надеялся, что внучка найдет возможность сменить фамилию. Вот она и нашла...

Алена осторожно свернула свиток.

Вот если бы сделать не чертеж, а макет... Настоящее деревце с ветвями и листиками... Тогда Алена оказалась бы не в нижней части листа, а на самой макушке, а два слившихся воедино древних рода, после которых прослеживается линия Вяземских, стали бы мощными корнями...

Почему-то оно представилось ей в виде золотого литого ствола с филигранно отчеканенными листочками. Вот только осуществить это невозможно — слишком много золота должно пойти на такую работу...

И все-таки разговор не отложить... Все равно это выяснится рано или поздно. Уж лучше раньше. И потом, может, бабушка сумеет повлиять на Алешу, ведь он относится к ней с таким уважением...

— Бабуля, а почему ты никогда не говорила мне, чтоб я сменила фамилию? Я поняла, что дедушка тоже этого хотел...

— Мы решили, что не имеем права давить на тебя.

— Должна тебя огорчить, бабуля, — решилась Алена. — Похоже, мой портрет так и останется неподписанным... А я вместо Петровой стану Никитиной.

— Тебя это огорчает? — спросила бабушка.

— Честно говоря, да, — призналась Алена. — Ведь у нас такой древний род... и мне приятно быть его частичкой. И я привыкла уже называться Вяземской, уже не совсем осознаю, что я Петрова.

— Ах, вот в чем дело! — воскликнула бабушка и неожиданно посуровела. — Ведь твой Алеша безродный...

— Ну ты сама посуди, бабуля, — растерялась Алена, — ребенку просто придумали фамилию. Сторож Никита нашел — вот и Никитин, а нашел бы его Василий, стал бы Алешка Васильевым... Здесь ведь нет таких корней, такой истории...

Бабушка строго поджала губы.

— А чем же это тебе не история? И чем не корни? Разве человек, спасший от гибели твоего суженого, недостоин того, чтобы ваши потомки помнили его имя? Чем он хуже прародителя нашего рода, получившего титул за то, что отличился во время царской соколиной охоты? Тем, что не князь?

— Но я думала... — пролепетала Алена, — что ты будешь против... Ведь наш род тогда оборвется...

— И возникнет новый, — ответила бабушка. — Он уже начался. С твоего Алеши. Все ведь когда-то начинается впервые. А сделать его славным — уже ваша задача.

Алена всегда думала, что если уж и решится выйти замуж, то сделает это втайне от родных. Только она и ее избранник. А потом поставит всех уже перед свершившимся фактом.

А получилось все совсем иначе. Такой многолюдной свадьбы никогда еще не видели тихие Озерки.

Все приглашенные не могли вместиться в маленькой деревенской церкви, и большая часть гостей толпилась во дворе. В основном это оказались друзья-художники, потому что маленькие обитатели Озерковского детдома умудрились-таки прошмыгнуть внутрь, проскользнуть под локтями взрослых, и теперь, раскрыв рты, жадно глазели на совершающийся обряд.

И девчонки мечтали, что, когда вырастут, непременно будут венчаться в таком же прекрасной, сказочном платье, как у этой невесты... А мальчишки суверенностью думали, что тоже станут такими же мужественными и ужасно богатыми, как дядя Алеша...

Ведь он тоже из их же братии...

А невест а действительно была просто загляденье. И к этому немало труда приложила Лилька, именно она по собственным эскизам сшила подвенечный наряд, умудрившись совместить мотивы древнерусского костюма с бальной пышностью золотого ампира.

Тончайший нежный шелк, который Лиля скрупулезно превратила узором «ришелье» в целый каскад неповторимых кружевных полотен, перемежался с белоснежными вставками из мягкого, матового бархата. Лиф был щедро расшит россыпью Алешиных жемчужин. А голову Алены опоясывали несколько ниток редкого крупного жемчуга. Как тогда, в Венеции... только теперь этот жемчужный обод придерживал покрывавший ее шелковый плат, концы которого длинными нежными складками струились вдоль ее раскрасневшегося лица до самой груди, как на изображениях княгини Ольги...

И вся «княжеская» семья была в полном сборе.

Мальчишки перешептывались, подталкивая друг друга, и указывали на величественную пожилую даму в маленькой шляпке с круглой полувуалькой.

— Это графиня! Сечешь?

— Княгиня, — поправлял более сведущий. — А жена у дяди Леши будет княжна.

— А он князь?! — ахали девчонки, не понимая, как князя-то могли в их детдомовский огород подкинуть. Может, тогда и среди них обнаружится титулованная особа!

Алексей Никитин действительно выглядел по-княжески в строгом черном фраке, а вот отец его невесты никак не соответствовал громкому титулу. Пухленький, маленький, с прилизанными белобрысыми волосами, он потел и суетился, а на румяных щеках его от волнения расплылись багровые пятна.

Егору Ивановичу предстояло подвести Алену к алтарю.

Алексей уже занял свое место на белой полотняной дорожке, а Егор Иванович все вытирал платком вспотевшие ладони, в сотый раз вынимал расческу и проводил по вискам и макушке и в десятый раз спрашивал у жены:

— Так я опять забыл, Оленька... Мне ее справа к нему, или слева подводить?

— Слева, — терпеливо отвечала Ольга Игоревна.

— Но как же! Ты путаешь... Ведь жена для мужа правая рука...

— Не волнуйся, Егор. Выпей валерьянки.

Ольга Игоревна достала из сумочки предусмотрительно захваченный флакончик с желтыми таблеточками и сунула ему в рот несколько штук.

— А я и не волнуюсь, — пробормотал он.

Наконец Алена решительно взяла отца под руку и сама подвела к Алеше с нужной стороны.

А по правую руку от него, в первом почетном ряду, опирался на трость старый сторож Никита Степанович. Он стоял на месте, отведенном во время церемонии отцу жениха, и по праву гордился этим.

Новый кожаный очечник для его массивных «телескопов» смастерила сама невеста, и теперь Степаныч поминутно вынимал его из кармана, водружал на нос очки, потом прятал их обратно и снова вынимал.