История жизни, история души. Том 1 - Ариадна Эфрон

Пиши, милая! Целую тебя. Сердечный привет твоему милому мужу4.

Твоя Аля

' Лидия Григорьевна Бать (1900-1980) - сослуживица А.С. по Жургазобъе-динению.

2 Речь идет об Александре Иосифовиче Дейче (1893-1972) - писателе, ли тературоведе. Совместно с Л.Г. Бать им написан ряд работ, вт.ч. книги: «Фритьоф Нансен» (1936) и «Тарас Шевченко» (1939).

3 В обязанности А.С. как художника Туруханского клуба входило писание ло зунгов. Перед выборами она написала лозунг «Отдадим свои голоса кандидатам народного блока коммунистов и беспартийных!». Заведующий отделом агитации и пропаганды райкома приказал снять лозунг как политически неверный «Блок не народный, а нерушимый», - заявил он. По поводу этого курьеза А.С. написала письмо в «Крокодил», когда был получен ответ из журнала, А.С. была вызвана в райком и ей сделали внушение, что сор из избы выносить не следует. Она попросила предоставить ей ответ в письменной форме. После этого ею был получен ответ, что «Туруханский Райком партии считает вышеназванный блок действительно народным» (письмо А. Эфрон Л.Г. Бать от 24.III.55 г.)

4 Вероятно, речь идет о свидании с И.Г. Эренбургом, состоявшимся в ноябре 1954 г., когда А.С. приезжала в Москву. Подарен ей был Эренбургом журнальный вариант повести «Оттепель» (Знамя. 1954. № 5).

5 В конце декабря 1954 г. происходил 2-й Всесоюзный съезд писателей

8Самуил Ефимович Мотолянский (1900-1970) - муж Л.Г. Бать, инженер-гра достроитель.

Б.Л. Пастернаку

24 марта 1955

Дорогой мой Борис, спасибо! Рада, рада была увидеть твой летящий почерк, прочитать твои милые слова. Очень беспокоило твоё молчание. Такие расстояния всегда порождают тоску и беспокойство.

Ну, а насчёт денег — они всегда радуют, потому что они — деньги, и всегда печалят, потому что напоминают о твоей ради них работе, оторванном от основного, времени, обо всех твоих иждивенцах, обо всём том, о чем не хочется думать.

Вообще спасибо тебе за всё!

Живу нелепым галопом, работаю, как заводная, и так же бессмысленно. Нет времени собраться с мыслями, причем боюсь, что если бы время нашлось, то не оказалось бы мыслей. Мне всегда недостаёт ровно половины до чего-то целого. Насчет будущего ничего не решила, жду окончательного ответа от прокуратуры, сколько ждать ещё — неизвестно, а главное — неизвестно, каков будет ответ. И ничего я не могу уравнять с этими двумя неизвестными. Так и живу машинально. Всё более или менее осточертело, кроме природы. День прибавляется, прибывает, как полая вода, в лыжнях, колеях, оврагах лежат весенние, синие тени, с крыш свисают хрустальные рожки сосулек, и солнце, с каждым днём набирая сил, поднимается всё выше и выше, без заметного труда. Так всё это хорошо, так нетронуто, бело и просторно! И небо, белое с утра. Голубеет к полудню, доходя к вечеру до нестерпимого ультрамарина, и потом сразу ночь. И тоска здесь своя, особенная, непохожая ни на московскую, ни на рязанскую, ни вообще на тоску средней полосы! Здесь тоска лезет из тайги, воет ветром по Енисею, исходит беспросветными осенними дождями, смотрит глазами ездовых собак, белых оленей, выпуклыми, карими, древнегреческими очами тощих коров. Здесь тоска у-у какая! Здесь тоска гудит на все пароходные лады, приземляется самолетами, прилетает и улетает гусями-лебе-дями. И не поёт, как в России. Здесь народ без творчества, без сказок и напевов, немой, безвыходный, безысходный.

Но — тоска тоской, а забавного много. Например — заместитель председателя передового колхоза им. Ленина — шаман, настоящий, воинствующий, практикующий! Именно он и осуществляет «связь с массами», и, прочитав над ними соответствующие заклинания, мобилизует их на проведение очередного мероприятия, вроде заключения соцдоговора о перевыполнении плана пушнозаготовок.

А вот тебе стихотворение, при мне написанное очень милой девушкой «с образованием» одному тоже очень милому молодому человеку, на подаренном снимке:

Быть может нам встретиться не придётся,

Настолько несчастная наша судьба.

Пусть на память тебе останется Неподвижная личность моя.

На каковой личности и заканчиваю своё, неизменно нелепое, письмо.

Целую тебя и люблю. Привет всем твоим.

Твоя Аля

Как отмечал В. Иванов1 свой юбилей? Никто из гостей не помешал? А жаль!

1Всеволод Вячеславович Иванов (1895-1963) - советский писатель. Жил по соседству с Б.Л. Пастернаком в Переделкине и в писательском доме в Лаврушинском переулке. В. Иванова и членов его семьи связывали с поэтом дружеские отношения.

Б.Л. Пастернаку

Туруханск, 28 марта 1955

Дорогой мой Борис, можешь меня поздравить, получила реабилитацию. Дело пересматривалось без нескольких дней два года, за которые я уже и ждать перестала. Прекращено дело «за отсутствием состава преступления». Теперь я получаю «чистый» паспорт (это уже третий за год) и могу ехать в Москву. Я так удивлена, что даже ещё не очень рада, ещё «не дошло».

Впрочем, до меня зачастую «не доходит» вовремя, и поэтому в годины сильных переживаний смахиваю, в отношении эмоций, на скифскую (или какую там!) каменную бабу.

Так что, наверное, с навигацией поеду в Москву, где у меня ни кола, ни двора, и тем не менее я считаю её своею.

Одним словом, «и ризу влажную свою сушу на солнце под скалою»1.

Боренька, даже если я буду близко, я никогда не буду тебе мешать работать, не буду навязываться тебе в гости и даже не буду звонить тебе по телефону (это все после того, как сгоряча продемонстрирую тебе свой ещё один паспорт и расцелую тебя по приезде). Ну, а если так пройдет слишком много времени, то я тебе, по старой привычке, напишу очень талантливое письмо, и ты сам позвонишь мне по телефону и скажешь, что очень занят и очень любишь меня. И всегда я собираюсь написать что-то толковое и сбиваюсь на чушь!

Крепко тебя целую.

Твоя Аля

' Строка из стихотворения А.С. Пушкина «Арион»

Туруханск, 28 марта 1955

Дорогие мои, сперва хотела позвонить вам по телефону, а потом побоялась не столько обрадовать вас, сколько напугать и решила ограничиться телеграммой. Вызвали меня в здешнее РОМВД, я, конечно, забыла сразу о возможностях каких-либо приятных вариантов и шла туда без всякого удовольствия. Войдя в натопленный и задымленный кабинетишко, бросила привычный незаметный взгляд на «ихний» стол и увидела среди прочих бумажек одну, сложенную, на к<отор>ой было напечатано «справка об освобождении», тут у меня немного отлегло от сердца. Мне предложили сесть, но в каби-нетишке не оказалось стула. Вообще насчет обстановки плоховато, стол, кресло «самого» и на стене выцветший квадрат от бывшего портрета. Ну, стул мне принесли, я села, они молчат, и я молчу. Помолчала-помолчала, потом решила начать светский разговор. Говорю «самому»: «Интересно, с чего это вы так потолстели?» Он: «Рази?» Я: «Точно!» Он: «Это от сердца, мне здесь не климат!» Я: «Прямо!» Он: «Точно!» Помолчали опять. Он сделал очень суровое лицо и спросил, по какому документу я проживаю. Я непринужденно рассмеялась и сказала: «Спрашиваете! По какому вы мне дали, по такому и проживаю!» Он сделал ещё более неприступный вид и сказал: «Теперь можете получить чистый паспорт и ехать в Москву». Я рассмеялась ещё более непринужденно и сказала: «Интересно! Тот паспорт давали, то же говорили!» Он: «Нет, тот — с ограничениями, а этот совсем чистый!» И дает мне преогромное «Определение Военной коллегии Верховного Суда СССР», в к<отор>ом говорится, что свидетели по моему делу (Толстой74 и ещё двое незнакомых) от своих показаний против меня отказываются, показания же Балтера2 (его, видно, нет в живых) опровергаются показаниями одного из тех незнакомых, и что, как установлено, все те показания были даны под давлением следствия, и что ввиду того-то и того-то прокуроры такие-то и такие-то выносят протест по делу Эфрон А.С. Дальше идет Определение Коллегии о реабилитации. После всего этого данную бумагу отбирают, а мне дают «Справку» управления МВД по Красноярскому краю от 18 марта, за № 7349... «Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19.2.55 постановления Особого совещания от 2 июля 1940 г. и от 18 мая 1949 г. в отношении Эфрон А.С. отменены, дело за отсутствием состава преступления прекращено». Теперь остаётся приклеить на эту справку фотографию, а в паспортном столе мне на неё ещё одну печать поставят и

потом буду всю жизнь носить её за пазухой, т. к., мол, она «при утере не возобновляется». Теперь я здесь получу «чистый» паспорт, потом в Москве достану метрику и на основании её буду добывать московский паспорт, т. к. мой год рождения нужно исправить (у меня везде 1913). Таким образом, получив четвёртый за год паспорт, я успокоюсь. Теперь только Аде дождаться, и всё будет хорошо! Следующее письмо, надеюсь, будет более толковым, а пока целую, пусть только Митя попробует не поздравить меня персонально! 74